Похоже, он хочет убедиться, что я еще в состоянии это делать. Вместо ответа мне удается только кивнуть.
– Мистер Мэйджерсон знает о произошедшем, – предупреждает Айден. – Я не имел права не сообщить ему. Он приедет в больницу, как только сможет.
Никак не могу найти в себе хоть одну причину, чтобы начать волноваться по этому поводу. После всего, что произошло, гнев отца кажется сущей ерундой.
Наушник в правом ухе Айдена дважды мигает синим. Телохранитель касается гарнитуры, принимает вызов и молча выслушивает послание, только потом кратко отвечая:
– Отбой. Разворачивайтесь и езжайте обратно в особняк. Подмога не понадобится.
– Ты что… – едва формулирую я вопрос, как Айден тут же поясняет:
– Весь штат охраны задействован. Я не знал, чего ожидать после твоего пугающего «помоги» в сообщениях.
Я испытываю острый укол вины и стыда. Дабы как-то от этого отвлечься, задаю новый вопрос:
– Как ты нашел меня?
– Нейтан.
Я внутренне холодею, услышав это имя.
– Что?..
– Мы пересеклись на шоссе. Он узнал мою машину, догнал, начал кричать в окно. Сказал, куда ехать. Я не думал, что когда-либо увижу этого парня настолько перепуганным. – Помолчав, Айден ищет что-то в кармане пиджака. – А еще он отдал вот это.
Ключи от моей машины. Едва завидев их, я тут же хватаю механический брелок и сжимаю его в ладони. Слезы пеленой застилают глаза, и я мысленно повторяю себе, что машину в любом случае можно будет починить. Джексон и Ноа мастера своего дела. Да и Лиам не останется в стороне… Пожалуй, в этот раз я даже позволю ему сделать виниловые наклейки. Даже с полуобнаженными аниме-девицами, черт с ними.
Когда Айден тормозит возле громадного здания больницы, я зажмуриваюсь, стараясь успокоить вопящий об опасности разум. Уже долгое время я испытываю жуткий, неконтролируемый животный страх перед всем, что связано с медициной вообще. Наверное, стоит признать свою фобию – хотя этот термин кажется недостаточным, чтобы описать испытываемый мною ужас при виде больничного холла. Я до того пытаюсь подавить в себе панику, что даже не обращаю особого внимания на тот факт, что Айден несет меня на руках.
Мое богатое на предрассудки воображение рисует живые картины того, что сейчас со мной будет: мерзкие, отвратительные анализы всего, что только можно, разрезы, мучительное нахождение внутри томографа, множество врачебных ошибок из-за присущей многим врачам халатности.
Однако на деле все обстоит не совсем так. После небольшой суеты около стойки регистрации ко мне подходит женщина-хирург, по возрасту чуть старше моей матери. Едва Айден опускает меня на кушетку, она тут же просит его покинуть кабинет, а за ним выгоняют и медбрата, который скрупулезно заполнял документы за рабочим столом. Айден медлит на пороге, но все же уходит после того, как я киваю ему. В просторном, пахнущем средствами дезинфекции кабинете мы с врачом остаемся вдвоем.
Не знаю, что сыграло на руку этой женщине. Может, ее облик: приятная полнота, мягкий голос, открытое и простое лицо. А может, то, как она с искренней тревогой оглядывает меня. Вместо того чтобы приняться осматривать ушибы и повреждения, врач останавливается на моем лице и долго смотрит и будто видит насквозь. Так или иначе, паника постепенно отступает, хоть меня и продолжает колотить так, словно я нырнула в ледяной водоем.
Она понимает. Эта женщина каким-то образом чувствует, насколько тяжело мне находиться в этом месте.
– Меня бояться не нужно, – мягко говорит она и вместо того, чтобы вооружиться медицинскими приборами или хотя бы перчатками, просто садится рядом со мной на кушетку и ободряюще касается моей руки. – Я доктор Элизабет Осмонд. Можешь звать меня просто Бет, так многие привыкли. Смотри, давай начнем с простого. Я не буду ничего делать без твоего разрешения, хорошо? Сейчас главное скажи мне: есть ли где-нибудь острая боль, которую невозможно перетерпеть?
Я отрицательно мотаю головой.
– Хорошо. Уже неплохо, правда? А теперь расскажи мне, как тебя зовут, сколько тебе лет и что произошло. Нужно оформить твою медицинскую карту.
Она перебирается за рабочий стол и неспешно, будто бы боясь спугнуть меня, включает компьютер. Бет поднимает успокаивающий и подбадривающий взгляд, ожидая, когда я заговорю. Приложив огромное усилие, я тихо выдавливаю:
– Шелл. – Чуть кашлянув, я добавляю: – Шелл Мэйджерсон. Двадцать пятое января две тысячи первого года.
Ближе к утру меня определяют в отдельную маленькую палату с кучей современного оборудования – предполагаю, не без инициативы отца или его подчиненных.
Миссис Осмонд возилась со мной по меньшей мере час. После этого меня направляют на рентген, где врач рентгенолог после ряда манипуляций подтверждает все предположения миссис Осмонд по результатам предварительного осмотра. Можно сказать, мне повезло. Кроме двух сломанных ребер и сильных ушибов врачи не нашли ничего серьезного. Во многом благодаря тому, что я сама не рассказала про боль внизу живота и кровь на нижнем белье. Если женщину-хирурга я еще могу перетерпеть, то вот врачей других специальностей уже не вынесу.
Впрочем, это и не нужно. Благодаря двум капельницам с неизвестными мне препаратами и специальному корсету на грудной клетке начинаю чувствовать себя лучше. К моменту, когда медсестра забирает стойку для капельниц, я уже всерьез намереваюсь получить разрешение покинуть больницу. Однако медсестра безапелляционно покачивает головой и уверяет, что осталось ждать не так долго: наблюдение потребуется в течение суток, а потом останется лишь дождаться документов для выписки.
Айдену позволено находиться со мной. Сомневаюсь, что подобное разрешено правилами больницы, но понимаю, кто и как добился исключения. Сейчас Айден стоит прямо за дверью, около стены. Наверное, я единственный пациент этой больницы, у палаты которого дежурит телохранитель в строгом костюме.
Эти туманные мысли лениво перекатываются в голове, пока я под действием сильных обезболивающих плаваю между состоянием дремы и бодрствованием. Время идет урывками: кажется, проходит всего несколько минут, хотя на самом деле минует час. В этом я убеждаюсь, когда в какой-то момент приоткрываю глаза и обнаруживаю, что в окна палаты бьет ласковое вечернее солнце.
Значит, прошел уже целый день… Я растерянно обвожу взглядом светлую комнату, восстанавливая в памяти события прошедших суток, о чем тут же жалею.
Из коридора доносятся приглушенные голоса. Прислушавшись, я внутренне холодею: отец уже здесь. Его голос звучит пугающе сдержанно и размеренно, но уже несколькими секундами позже папа вдруг срывается, переходя на повышенные, гневные тона:
– Скажи мне, что сложного в том, чтобы следить за одной-единственной девчонкой?! Что, мать твою, такого непонятного в приказе: находиться рядом с объектом на постоянной основе?
Голос Айдена спокоен, но слов разобрать не удается. Каким бы ни был ответ, моего отца он приводит лишь в большее бешенство.
– Нет, ты лучше потрудись объяснить мне, каким образом от тебя уже несколько раз сбегает простой подросток! Знаешь, Айден…
Голос отца становится тише, приобретая какие-то разочарованные и усталые нотки. Я не слышу окончания фразы, но ответом на нее служит глухая тишина. Осторожно сажусь в кровати, свешиваю ноги и морщусь. Движениям противится едва ли не каждая косточка, однако я упрямо встаю на ноги и, слегка согнувшись, направляюсь к двери палаты.
– При всем моем уважении, сэр…
Уж не знаю, что намеревался сказать Айден, но своим появлением я прерываю их разговор. Увидев меня, отец тут же поднимается со скамьи, а телохранитель делает один бесшумный шаг в мою сторону. Я чувствую, как его внимательный взгляд бегает по мне, как изучающий сканер.
Только столкнувшись с тяжелым взглядом папы, я всецело осознаю, какой серьезный разговор ждет меня прямо сейчас. Мы молчим, с вязким течением секунд лицо папы меняется. Пропадает мрачное, гнетущее выражение, разглаживается лоб, а в глазах его читается плохо скрываемый ужас. Да уж, видимо, я совсем паршиво выгляжу со стороны.
Кашлянув, нарушаю затянувшееся молчание:
– Айден не виноват.
Брови отца медленно ползут вверх. Сам же телохранитель сощуривает глаза, и эта едва заметная перемена кажется признаком неодобрения. О да, я прекрасно помню, как Айден заявлял, что в следующий раз не стоит его спасать. Только вот при всей моей природной мстительности я не горю желанием слушать, как отец отчитывает Айдена. Он ведь в самом деле не виновен в произошедшем.
– Если уж нужна отправная точка, то это я, – тихо произношу и по привычке вздыхаю, отчего едва заметно морщусь. – Пап, могу заверить: Айден исполнял все свои обязанности на высшем уровне. Будь на его месте кто-то другой, случилось бы то же самое.
Я опускаю голову, ожидая справедливого отцовского гнева. Однако в больничном коридоре все так же тихо: слышно, как потрескивают светильники на потолке, а где-то недалеко везут инвалидное кресло. Наконец я слышу голос папы – тихий, усталый и отчаянный:
– Скажи, когда ты прекратишь влезать в проблемы, которые сама же создаешь?
Мне хочется одновременно и улыбнуться и расплакаться. Однако я удерживаю эмоции под контролем и неопределенно пожимаю плечами.
– Я догадываюсь, как с тобой может быть непросто, – роняет папа и приподнимает руку, будто бы собираясь обнять или прикоснуться ко мне, но в итоге неловко похлопывает меня по плечу.
Отец поворачивает голову к Айдену и смеряет телохранителя тяжелым взглядом.
– А тебя, Фланаган, спасает только наше давнее знакомство. Я знаю уровень твоей подготовки, и только поэтому допускаю, что дело может быть не в твоем непрофессионализме, а в изворотливости Шелл. Но это не значит, что мое расположение будет спасать тебя и дальше. Больше никаких ошибок. Надеюсь, мы друг друга поняли.
– Да, сэр, – сдержанно кивает Айден и опускает голову.
– Отлично. Возвращайся на пост.
Телохранитель делает шаг назад и встает вдоль стены, сложив руки за спиной. Отец отрывает от него мрачный взгляд и заходит в палату, кивком приглашая меня следовать за ним. Походка его так напряжена, словно каждый шаг дается с трудом. Не сразу, но все же приходит понимание, что он ужасно переживал за меня. Я вновь испытываю гложущее чувство вины, ведь всего этого можно было избежать.