В какой-то момент отчиму удается ударить маму по лицу. Звук, с которым его кулак сталкивается с ее головой, оседает в моих ушах. Отчим успевает выползти из-под мамы и неловко приподняться на коленях, однако она поднимается на ноги намного быстрее и продолжает драку. Старый малиновый халат спадает с ее плеч, открывая бежевую ночнушку с дырой у подмышки. Я так четко запомнила детали маминого облика, который никак не вязался у меня с тем, что происходило прямо у меня на глазах. От удара отчим сдавленно кричит и падает на пол, а потом…
А потом мама хватает кухонный нож, не вовремя попавшийся ей на глаза. Я каменею – кажется, даже кровь застывает глубоко в моих венах. До последнего не верю, что она всерьез сделает это. Но она наносит удар ножом прямо в его спину. Раздается мерзкий мокрый звук – и меня будто бы окатывает ледяной водой.
На этот раз из моего горла вырывается настоящий крик. Я слышу его, ощущаю его эхо в своих костях. Звук будто бы сотрясает застывший вокруг меня воздух, скручивает все тело. Я бросаюсь к маме, лепечу что-то бездумное, отчаянное, что-то вроде:
– Хватит, хватит, пожалуйста, мамочка, пожалуйста…
И в мгновение, когда я перехватываю ее руки, мама наконец устремляет на меня свой взгляд, полностью обезумевший. Горящий яростью, презрением. Уже в этот момент я поняла, что здесь нет никого, кто был моей мамой. Это кто-то другой. Раздвоение личности, вселившийся в тело демон, да что угодно, я готова поверить в любые варианты, во все. Потому что точно знаю, мама никогда бы не сотворила то, что сейчас происходит.
Правда же?..
– Малолетняя шлюха, – шипит мама мне в лицо, и капельки слюны, сорвавшиеся с ее губ, попадают на мое лицо, заставляя вздрогнуть. Она толкает меня назад, к кухонному дивану, а нож, который она удерживает в руке до сих пор, царапает мое плечо. – Все из-за тебя теперь… Все из-за тебя… Что прикажешь делать теперь?!
Маму трясет всем телом, как в лихорадке. Я вижу слезы на ее лице, но не слышу их в ее голосе. Слова разбиваются о мой панцирь уверенности, что с мамой что-то не так. Она не может не верить мне, она ведь только что сама напала на отчима. Она ведь не ненавидит меня…
Правда же?..
Но вся правда заключается в том, что уже тогда моей матери нужна была срочная серьезная помощь. Эта помощь нужна была намного раньше, а в тот момент было уже поздно. Меня не отпускает болезненная мысль, что все это можно было предотвратить. Терапия, психотерапевты, курсы препаратов…
– Мамочка, пожалуйста, послушай меня, – сквозь слезы лепечу я так быстро, как только могу, лишь бы успеть объясниться, лишь бы успеть все исправить. – Я не… я никогда…
Она бросает нож на пол, и на секунду кажется, что мама и правда остановится. Но вместо этого она набрасывается на меня, валит на диван спиной и…
Впивается руками мне в горло. Она просто душит меня.
Из горла вместе с хрипом вырывается крик, я все еще умудряюсь умолять маму отпустить меня, остановиться, выслушать.
Но она шипит, почти кричит мне в лицо:
– Заткнись, заткнись, заткнись!
И почему-то в ее голосе вместе с яростью слышна мольба. Отчаяние, которое, вполне может быть, я рисовала в своем воображении. Но есть шанс, что где-то глубоко внутри она и правда понимала, что происходит. Может, она хотела остановиться. Просто не могла.
Боль сдавливает всю грудную клетку. Но она не имеет ничего общего с физической. Меня просто разламывает изнутри от того, с какой ненавистью, с каким остервенением мама смотрит на меня, но, кажется, совсем не видит. Я задыхаюсь. Кидаю взгляд в сторону, на пол, где без единого движения лежит отчим. Не знаю, мертв он или нет, но он точно не поможет мне. Часть моего рассудка вопит о том, что пора что-то делать. Звуков сирен полицейских машин еще не слышно – я могу просто не дожить до момента, когда они вломятся в нашу квартиру.
Пересилив себя, отпускаю руки мамы и со всей силы даю ей пощечину. От неожиданности она застывает, а я развожу ее руки в стороны и отталкиваю ударом колен в туловище. Пока мама отшатывается на пару шагов назад, я перекатываюсь на диване и падаю на пол по другую его сторону.
– Шелл!..
Я выбегаю в коридор, пока мое оцепеневшее сознание пытается понять, откуда доносится этот странный голос. Его никак не может тут быть… Он не отсюда.
Мама догоняет меня. Она гневно шипит: «Стой, сволочь!», и что-то еще, чего не разобрать. Кажется, я бегу на месте, застываю в пространстве, словно попадая в зыбучие пески. Пока где-то неподалеку звучит полицейская сирена, мама со всей силы толкает меня в сторону, намереваясь сбить с ног, остановить. Я спотыкаюсь и едва ли не разбиваю голову о стену. Мама хватает меня за волосы, спасая от удара, но при этом сама влепляет ладонью по лицу – слепо, будто бы в качестве наказания. Я кричу сквозь рыдания и сжимаюсь в комок, лишь бы избежать новых ударов, лишь бы сжаться, сделаться меньше, просто пропасть.
– Шелл!
Какая-то сила поднимает меня и приводит в вертикальное положение. Я раскрываю глаза, хватая ртом воздух так, будто бы меня только что выбросило на берег после шторма. Чувствую, как кто-то обнимает меня и прижимает к себе. Разум проясняется постепенно, нехотя отделяя кошмарный сон от реальности, заключая прошлое обратно под замки и тяжелые цепи.
Первым делом узнаю мягкий запах парфюма. Он кажется мне настолько родным, естественным и спокойным, что я зарываюсь носом в шею Айдена и прижимаюсь к нему так, будто бы хочу спрятаться целиком. Я чувствую, как телохранитель столбенеет. Об этих спонтанных эмоциях точно пожалею позже, но сейчас не могу отпустить его. Меня колотит крупной дрожью, я до сих пор не могу нормально дышать, фантомное ощущение маминых рук на шее душит меня. Приходится снова и снова напоминать себе, что все это – в прошлом, этого больше не произойдет, и сейчас все нормально. И, как назло, в голову лезут уже совсем недавние события. Презентация, ее срыв, глупая ссора с отцом. На сердце оседает какой-то тяжелый камень, под весом которого мне хочется сложиться пополам.
Внезапно Айден перемещает руки мне на спину. Он обнимает так осторожно, как только возможно. Мне хочется крикнуть ему, чтобы он нормально прижал меня к себе, чтобы обнял до хруста, но я молчу. Просто снова вдыхаю его запах и закрываю глаза. Кончиком носа чувствую, как его шея покрывается мурашками. Наверняка я щекочу его своим дыханием, но телохранитель стойко терпит.
Не понимаю, почему испытываю непреодолимое желание говорить.
– Она попала в психиатрию в ту ночь. – Я сглатываю, каждое новое слово дается мне с каким-то надрывом. – Мы обе… обе туда попали. Только она осталась там, а мне диагностировали ПТСР. Ей грозит тюрьма, потому что она напала на человека с ножом, а потом пыталась задушить меня. – Я прерываюсь, потому что мне вдруг необходима целая секунда, чтобы глотнуть воздух. – Я не верила, что все это происходит. Была готова убедить себя в том, что это я все выдумала. Или мне привиделось. Сон, кошмар… что угодно, лишь бы все это не было реальностью…
– Мне очень жаль. Ты не виновата в ее безумии.
Никогда не слышала его шепота. Некоторое время мы молчим, пока я, камень за камнем, не выдавливаю из себя еще несколько слов:
– Предпосылки были… прошлые несколько лет. Я просила ее найти хорошего врача, может, какие-нибудь легкие успокоительные… но даже тогда ей нужно было что-то серьезное. Она никогда не обращалась за помощью. Они с отчимом очень часто ругались из-за… всего этого.
Я перевожу дыхание и слегка отстраняюсь от Айдена, потому что мне опять не хватает воздуха. Хочется говорить еще. Рассказать про то, с чего начался весь тот отвратительный вечер. Хочется выплеснуть все те страшные события, сорвать тяжелые и бесполезные цепи, которые все равно пропускают содержимое в мои сны. Но я не могу. Замолкаю, вешаю новые замки, потому что тело каменеет, наливаясь свинцом, стоит только потянуться к самому глубокому сундуку памяти.
Только сейчас Айден обнимает меня по-настоящему. Я не вижу его взгляда, но чувствую, как пальцы телохранителя крепко стискивают ткань на моей ночной футболке.
Дни летят за днями, складываются в недели и перестраиваются в половинку месяца. Я то и дело скольжу взглядом по календарю в телефоне, создавая иллюзию контроля времени.
Я почти не ем. Айден изо дня в день не оставляет попыток убедить меня спуститься в обеденный зал. Как правило, после череды отказов телохранитель приносит ужин в мою комнату. Чтобы не создавать Айдену проблем и не заставлять его отчитываться перед моим отцом, я всегда заставляю себя немного поесть.
Лишь однажды отец заводит разговор о посещении медицинского центра, оперируя тем, что я быстро теряю вес. Издалека он подходит к теме психолога, говорит о легких препаратах, но в итоге уходит из моей комнаты ни с чем, разозлившись на то, что я практически никак не реагировала на его вопросы и предложения. Но это лучшее, что я могла сделать.
При всем при этом изо дня в день продолжаю убеждать себя, что все в норме. Будто бы от того, что если не признаю бедственного положения, все вдруг чудесным образом и правда улучшится.
Умываю лицо ледяной водой. Поднимаю голову и устремляю взгляд на отражение в зеркале, разглядывая тонкую, тусклую пародию на себя. Касаюсь волос влажной рукой, провожу по голове, чтобы убрать вылезшие из хвоста пучки. Провожу ладонью по осунувшемуся лицу, смотрю на темные провалы под глазами.
Примерно так я выглядела, пока меня держали в стенах клиники. Может, даже чуточку получше.
– Так не пойдет, – тихо говорю я сама себе, осматривая отражение. – Совсем.
Я протираю зеркало мокрой рукой. Будто бы смывая с него ту себя, в какую как-то незаметно и неизбежно превратилась. Когда вода оседает на поверхности, я упрямо, с вызовом смотрю на размытое отражение и стараюсь не обращать внимания на то, насколько тусклы мои эмоции.
Раздается стук в дверь. Из-за открытого крана с холодной водой я едва различаю этот звук, и, вполне возможно, он звучит не в первый раз. Вытерев лицо полотенцем, выхожу из ванной и сразу же застаю отца: он проходит к окну и задумчиво рассматривает задний двор. Когда я тихо щелкаю выключателем, выключая свет в ванной, папа поворачивает ко мне голову и немного улыбается.