– Похоже, за это вы испытываете ответственность куда большую, чем за свой главный проект? – осторожно уточняет психолог.
Я ожидаю, что папа возмущенно фыркнет, оскорбившись на то, что в этом вообще посмели сомневаться. Но от его молчания мое сердце покрывается иглами, направленными остриями внутрь.
– Работа и семья – абсолютно разные сферы жизни, – медленно произносит папа. – Они никак не пересекаются, но я не могу определять степени ответственности и сравнивать их. Они взаимосвязаны. Если я потеряю работу, как я смогу обеспечить то самое будущее, которое желаю для своего ребенка?
Психолог неоднозначно кивает, делая очередные пометки, а потом вдруг выжидающе смотрит на меня. Чего он хочет? Чтобы я начала спорить с отцом? Чтобы высказалась о том, что с одной стороны прекрасно понимаю, о чем он говорит, но это понимание никак не помогает мне справиться с давящей болью в груди? Судя по взгляду, психолог ожидает именно этого. Чтобы я наконец заговорила. И понимаю, что это правильно. Приоткрываю рот, но из него не доносится ни звука. Я просто не могу начать.
А папа даже не замечает моих попыток. Он смотрит на психолога, ожидая, когда тот направит разговор в нужном направлении. Именно это он и делает.
– Мистер Мэйджерсон, а вы, по правде говоря, вообще чувствуете себя родителем?
На этот раз молчание будто бы сдавливает стены вокруг меня. Психолог истолковывает молчание папы как своеобразный ответ и мягко произносит:
– Нет ничего плохого или странного в ваших ощущениях. Как я понял, вы общаетесь со своей дочерью сравнительно недолго. У вас впереди много времени, чтобы наверстать упущенное. Наилучшим аспектом сближения является постоянное общение. Поскольку мы сегодня с вами знакомимся, я хотел бы, чтобы ваша дочь тоже рассказала о себе.
Вот и настал мой черед позориться. Я ненадолго прикрываю глаза, собирая расплывчатые мысли в кучку. Чем быстрее пытаюсь сформулировать и дать ответ, тем хитрее мысли разбегаются от меня во все стороны.
– Твое имя Шелл, верно? – подталкивает меня психолог. Я замечаю, что в случае со мной он сразу переходит на менее вежливый тон. Возможно, он делает это ради выстраивания доверительных отношений, но меня это только отталкивает.
– Угу, – киваю я.
– Расскажи мне о своих друзьях, Шелл. О своих увлечениях. Что заставляет тебя чувствовать себя хорошо? Думаю, твоему отцу тоже будет интересно услышать.
Кудрявые волосы Софи, крики ее безумных попугаев. Яркая улыбка Джексона. Визг шин по асфальту. Забористый смех Лиама. Шипение аэрозольных баллончиков. Задумчивое лицо Ноа, вечно освещенное экраном телефона. Запах дешевой пиццы. Восторженный визг Лео. Опьяняющее ощущение скорости, вжимающее меня в водительское сиденье. Думая о вещах, которые «заставляют меня чувствовать себя хорошо», я нахожу себя в мыслях об объятиях Айдена. И с мучительным отчаянием понимаю, что не могу рассказать ни о чем из этого.
– У меня ничего нет, – выдавливаю я из себя самую несправедливую ложь из всех.
Психолог видит меня насквозь, что неудивительно. Мужчина наклоняется вперед и обхватывает сомкнутыми ладонями колено, перекинутое через другую ногу. Его испытующий взгляд заставляет меня поежиться.
– Почему ты закрываешься? Никто не станет ругать тебя, даже если у тебя проблемы с законом или с чем бы то ни было, мы здесь все откровенны. Что заставляет тебя скрываться в своей раковине, Шелл?
Этот забавный вопрос мгновенно загоняет меня в тупик. Перед глазами мелькают бесчисленные заезды, нелегальные гонки, рискованные вылазки. Если отец узнает, чем я предпочитаю заниматься в удовольствие, он отнимет у меня все это. И договориться с ним, как с Айденом, уже не получится. Скорее всего, отец сразу же уволит моего телохранителя, как только узнает, сколько всего он скрыл от него. Именно эта мысль вгоняет в настоящую панику. Мой взгляд бегает от предмета к предмету, избегая зрительного контакта с психологом. У меня появляется стойкое ощущение, что мне необходимо уйти отсюда. Куда – не важно, главное, просто убежать из этого душного кабинета, в котором не хватает места, не хватает воздуха, не хватает…
– Думаю, на сегодня достаточно.
Не сразу понимаю, что эта фраза звучит со стороны отца. По правде говоря, я и голос-то его узнаю не сразу: настолько стальной, мрачный и непреклонный. Меня накрывает волна обескураживающей благодарности.
Ведь сейчас папа на моей стороне.
Он поднимается со своего кресла и поправляет рубашку, давая понять, что на этом сеанс окончен. Психолог не пытается оспорить решение клиента и лишь пару раз кивает. Почему-то он выглядит… довольным. Словно все прошло так, как и нужно.
Вечером того же дня, когда мы возвращаемся домой, папа нарушает тишину, повисшую в салоне машины:
– А у тебя есть… лучшая подружка там? Что-то в этом духе?
Похоже, папу всерьез озаботила мысль о том, что он почти ничего обо мне не знает. Впрочем, как и я о нем.
– Да. Ее зовут Софи Роу, и она живет в Австралии, – коротко отвечаю я и замолкаю, в голове лишь перекати-поле.
– Понятно.
Личный водитель отца ничем не выдает своего присутствия. Папа вытягивает ноги на пассажирском сиденье рядом со мной и неловко спрашивает:
– И какая она?
Я задумываюсь, прежде чем дать ответ.
– Яркая. Живая. Очень сильная. И одинокая.
– А вы вроде как… общаетесь на расстоянии? – задумчиво уточняет папа.
Я пару раз киваю. Слишком устала, чтобы вдаваться в подробности.
– Я могу устроить тебе поездку на несколько дней. Если хочешь, конечно.
В легком удивлении поворачиваю голову к отцу. Несмотря на то что в последнее время я точно не чувствую себя готовой к путешествиям, его предложение вызывает во мне чувство благодарности.
– Может, чуть-чуть попозже. – Помолчав, решаюсь спросить: – Давай не будем больше ездить к психологу?
Папа коротко посмеивается и неожиданно для меня кивает.
– Давай.
Глава 30. Золото и свет
Несколькими днями позже отец делает предложение, от которого у меня нет ни единого шанса отказаться.
К месту назначения мы с отцом едем на одной из его машин, до этого вечно запертых в гараже. Роскошный серебристый Rolls-Royce как будто был куплен специально для подобных вечеров, поскольку я еще ни разу не видела, чтобы папа пользовался им в иной ситуации.
Машина Айдена видна в боковом зеркале даже с моего ракурса. Серая BMW неустанно следует за нами, и видя, как время от времени мелькает свет знакомых фар, испытываю странное, но приятное чувство спокойствия. А ведь пару месяцев назад я бы дала себе пощечину за такие мысли и ощущения. Сейчас же… как-то смирилась, что ли. От себя далеко не убежишь.
Rolls-Royce плавно тормозит у главного входа в ярко освещенное городское здание. Судя по всему, тут располагается театр, но сегодня это место полностью арендовано под чей-то светский вечер. Я так и не узнала, в честь чего организована вся эта помпезная вечеринка для успешных и непозволительно богатых.
От входа здания к дороге протянута темная ковровая дорожка. Я нервно посмеиваюсь, разглядывая собравшихся по обе стороны от нее людей. Кто-то общается, кто-то фотографируется, кто-то ожидает знакомых и членов семьи, чтобы вместе с ними проследовать внутрь. Меня охватывает чувство дискомфорта, и я напоминаю себе, почему нахожусь здесь. Папа был настолько рад моему положительному ответу, что больно даже представлять себе иное развитие событий. В конце концов, этот вечер мы планируем провести вместе. Шарлотта и Сэм обещали подъехать чуть позже.
Интересно, это первый раз, когда папа представляет свою семью партнерам? Или из нового здесь только я?
Айден выходит из своей машины. Сегодня на нем темно-синяя рубашка – в остальном облик телохранителя ничем не меняется. Это постоянство внешнего вида почему-то успокаивает меня. Будто хоть одна деталь привычного мне мира сохраняется в ситуации, когда я с головой окунаюсь во что-то новое. И пугающее.
Путь по ковровой дорожке я почти не запоминаю. У меня возникает стойкое впечатление, будто бы десятки пар глаз цепляются ко мне, оценивают. Нервно поправляю рукав платья, внезапно ощутив себя в нем неуместно. Руки и верх груди, скрытые только полупрозрачной черной тканью в тон остальному платью, кажутся почти голыми. Хочется накрыться, лучше сразу с головой, но ту приходится держать ровно, чуть приподнятой.
В свете здания играют крошечные редкие стразы, усыпающие подол и рукава моего платья. Стараюсь думать только о причудливом переливании блеска, а не о том, что незнакомые люди восторгаются, насколько я выросла с якобы нашей последней встречи. Сколько бы ни вслушивалась в комплименты и пожелания на будущее, я не узнаю никого. А ведь это наверняка близкие друзья или даже родственники моего отца. Значит, и моя семья тоже. Думать об этом невероятно пугающе.
Главный зал пронизан светом причудливых геометрических люстр, представляющих собой целую композицию линий и сложных фигур на черном потолке. Вдоль стен расставлены столики, за которыми уже собираются гости. К трапезе пока никто не приступает, балуются лишь закусками и аперитивом.
Воспользовавшись моментом, когда папу не окружают его знакомые, я тихонько дергаю его за рукав пиджака.
– М? – папа поворачивает и наклоняет ко мне голову.
– По какому поводу вообще собрано все… это?
Папа кивком головы здоровается с кем-то еще, кого я даже не различаю среди общей компании гостей.
– Сегодня празднуют слияние Event Horizon и Techsearch, наших давних партнеров по поставке технического оборудования, – с гордостью рассказывает отец. – Компании уже пару лет шли к полному слиянию, а сейчас, благодаря притоку инвестиций, это стало выгодно и возможно.
Я киваю, выражая интерес, которого не испытываю. Чтобы не расстраивать папу, улыбаюсь:
– Потрясающе.
Папа видит кого-то впереди, и его губы растягиваются в искренней улыбке:
– А вот и Габриэль.