– Захват со спины, – предупреждает Айден, прежде чем сомкнуть руки на мне. – Помнишь, что делать в первую очередь?
– Угу.
Я делаю крохотный шаг чуть в сторону, завожу ногу назад, рывком надавливаю под колено телохранителя и со всей силы наваливаюсь назад. Айден аккуратно падает на мат вместе со мной, смягчая и без того легкое приземление, пока я довершаю прием имитацией удара локтем в ребра условному противнику. Телохранитель расцепляет руки, и я перекатываюсь в сторону, освобождаясь.
– Бей ниже, – терпеливо поправляет Айден. – Иначе удар легко выдержать, ты попадаешь в грудные мышцы. Нужно метить под дых. Но в целом хорошо, особенно подсечка.
Я киваю и готовлюсь к отработке следующего приема. Направляюсь к потрепанному манекену в виде глупой пластиковой болванки в форме человека.
– Свободные атаки, – назначает Айден следующий прием. – Три на четыре, давай.
Контролируя дыхание, я провожу серию ударов по манекену. Вдох, удар, выдох. Вдох, удар, удар, выдох. Кукла пружинит от моих атак, а я гашу отдачу, что всякий раз норовит отозваться в костях.
– Еще по тройке. Замах с правой рабочей, завершаешь левой, снизу.
Его голос окружает меня, заставляет мое тело двигаться с еще большим усердием. Нахожу в себе все новые резервы, новые ресурсы силы и стремления. Руки отзываются ноющей болью, но я не перестаю наносить заученную, выверенную серию ударов, четко отрабатывая каждый из них снова и снова.
– Нет.
Останавливаюсь, только сейчас услышав собственное тяжелое дыхание. Мне приходится приложить некоторое усилие, чтобы разжать кулаки и размять пальцы.
– Ты быстро переходишь в исступление. – Айден подходит ко мне со спины и почти незаметно вздыхает. – Легко теряешь контроль. Это может стать твоей главной ошибкой. Знай ты хоть сотню приемов, пройди ты трижды курс усердных тренировок, ничто из этого тебе не поможет, если не научишься укрощать гнев. А еще ошибка в боковом замахе. Смотри.
Айден аккуратно касается моей руки чуть выше запястья и вместе со мной медленно заводит руку для удара, дабы я запомнила направление и растяжку мышц. В момент удара он отпускает мое запястье, и я провожу одиночную атаку по бедному манекену. Болванчик сильно качается, а его вид вызывает глухое раздражение.
– Хорошо, – одобрительно отзывается Айден.
Я возвращаюсь в исходную позицию и чувствую, что от моей спины до его груди – не больше дюйма. Это мешает сконцентрироваться, тут же забываю, что нужно делать дальше. На этот раз я испытываю прилив злости за собственную слабость. Отойдя от Айдена, направляюсь прямо к боксерской груше.
– Надень перчатки, – напоминает телохранитель.
Я наношу первую серию несильных, но быстрых ударов. Кулаки отзываются гудящей болью, отдача каждого удара расходится по костям, но это вполне легко терпится.
– В настоящей драке никаких перчаток не будет, – бурчу я.
Раздаются тихие шаги. Не отвлекаюсь от серии приемов, фокусируюсь только на неровном покачивании груши, но все равно чувствую, как Айден встает неподалеку. Я бью снова и снова, сконцентрировав все свое внимание на силе и ритме ударов. Запрещаю себе любые эмоции и посторонние ощущения, пытаясь понять, как это – «укрощать гнев», особенно если я понятия не имею, откуда он берется.
Пока после очередного выпада плечо не пронзает глухой ноющей болью. Тихо шиплю, прервав серию, и прижимаю руку ближе к телу.
– Ну хватит. – Айден останавливает качающуюся грушу и встает передо мной. – Нет нужды в таких суровых тренировках.
Я с вызовом поднимаю взгляд, но так и не знаю, для чего и зачем. Вздохнув, киваю, укрощая эту глупую волну протеста против себя самой же.
– Присядь, – кивает Айден на низкую скамью, стоящую вдоль ближайшей к нам стены.
Не знаю, почему, но подчиняюсь. Плечо противно ноет, даже легкие движения вызывают гримасу боли, которую я тщательно скрываю.
Но Айден будто бы видит меня насквозь. Еще немного, и я всерьез поверю, что между нами существует незримая связь, поскольку телохранитель тихо вздыхает и кладет ладонь на мое больное плечо. Даже не успеваю выразить протест, как Айден уже начинает медленно массировать растянутые мышцы. Его сильные пальцы беспощадно надавливают на мою кожу, однако за глухой болью кроется облегчение. Я не вырываюсь, стараюсь убедить себя, будто бы из чистого упрямства терплю боль, а вовсе не цепляюсь за то удовольствие, которое приносит этот массаж.
Айден кладет вторую ладонь на другое плечо и продолжает разминать мои напряженные мышцы. От его рук никуда не деться, давление и прикосновения кажутся всепоглощающими – будто бы вот так можно смять меня целиком, как шарик-антистресс. Я расслабляюсь и закрываю глаза, позволив себе потеряться в этом ощущении.
Осознаю, насколько сильны руки Айдена. Телохранителю ничего не стоит сломать человеку шею парой движений, но сейчас он осторожен и сдержан. Его пальцы стараются лишний раз не касаться моей оголенной кожи, но, когда это происходит случайно, кажется, будто меня прошибает легким током.
К моим губам тайком пробирается тихий стон. Я не успеваю его сдержать – он раздается где-то в горле, но крепко сжатые зубы не спасают. Резко открываю глаза, кровь мгновенно приливает к лицу, обдавая жаром.
Однако Айден, который не мог не услышать этот звук, воспринимает его по-своему. Его руки застывают на моих плечах, а после их вес пропадает.
– Прости.
Он подумал, будто бы сделал больно. Я не решаюсь возразить не к месту произнесенному извинению и облегченно выдыхаю.
– Предлагаю закончить тренировку. – Телохранитель отходит в сторону и собирает брошенный нами спортивный инвентарь. – Пора обедать.
– Ага, буду ждать тебя в зале, – как-то слишком бодро отзываюсь я и спешно направляюсь к двери.
А лицо мое все еще полыхает огнем.
Глава 33. Под семью замками
В этот раз… все иначе.
В этот раз я вполне осознаю, что все происходящее – сон. Но это знание нисколько не помогает мне вырваться из кошмара. Я оказываюсь бессильна против своего же собственного разума, который снова затягивает меня в эту отвратительную пучину из перемешанных воспоминаний, отголосков ощущений и эмоций.
Я снова в доме матери. Крохотная квартирка, пусть и двухкомнатная, все равно создает ощущение давящих друг на друга стен. Вокруг темно, хотя я точно вижу, что горит настольная лампа. Ее света не хватает, чтобы рассеять темноту вокруг – будто бы перегорает лампочка или не хватает напряжения.
Все в этой комнате болезненно знакомо. Моя кровать, мой книжный шкаф, вот даже мой ящик с детскими игрушками, с которыми я никак не могу расстаться. Возвращение в родную комнату могло бы быть приятной ностальгией, а не кошмаром.
Если бы в этой комнате не находился он.
Томас Паттерсон. Дядя Том. Мужчина, казавшийся маме лучшим событием в ее жизни. Она так отчаянно хотела быть счастливой назло всем – особенно назло моему отцу, – что вконец ослепила себя идеей начала новых отношений и старта жизни с чистого листа. В ней горела отчаянная, глухая ко всему надежда, под которой зрело и укреплялось психическое расстройство.
Этот чистый лист, на который мама возлагала все свои надежды, был сплошь проеден гнилью. С самого начала это было очевидно – для всех, кроме мамы, которая отрицала любые попытки знакомых вразумить ее. Со временем те вовсе начали исчезать из ее круга общения один за другим. Мама всегда считала, что это того стоило. И вообще, «они давно все озверели, раз никто больше не дает в долг и даже не задумывается о том, чтобы помочь одинокой матери парой сотен баксов».
От него разит дешевым пивом. Не крепким спиртным, нет. Том вполне давал себе отчет в том, что делает, и именно это ужасает меня больше всего.
Я помню, в какое напряжение меня вгоняло его присутствие на протяжении всех тех невыносимо долгих месяцев. Нет, Том никогда не проявлял по отношению ко мне агрессии, не пытался воспитывать или отчитывать. Он часто шутил, беседовал со мной, как с подругой. Возможно, даже был доброжелательным. Я видела, как ему не хватает общения. Как ему не хватает простых человеческих ценностей, таких как дружба, понимание, признание. Но я не могла и не хотела удовлетворять его потребность в общении, хотя жалкие попытки Тома наладить со мной контакт вызывали во мне чувство вины.
Тогда я была уверена, что он просто заведет очередной разговор о жизни – Том любил присесть мне на уши, когда мамы не было дома и его премудрые рассуждения и «смешные» истории некому было слушать. Несмотря на то, что Том странно молчал и долго смотрел на меня, я все еще верила, что он не станет делать ничего предосудительного. Так ведь не бывает. Это же все происходит только в глупых клишированных сериалах, а не в реальной жизни.
Но тогда случилось именно то, что я до последнего прогоняла из своих мыслей. То, что стало началом всей этой истории.
Во сне слышу, как Том просит меня встать с кресла. Тогда, много месяцев назад, я с настороженностью и недоумением выполнила его просьбу, полагая, что он просто хочет занять удобное место. Сейчас же, в этом отвратительно реалистичном сне, просто сворачиваюсь клубком и вжимаюсь в кресло так, будто бы оно способно спрятать меня, поглотить.
Его руки начинают шарить по моему телу, пытаются поднять, распутать клубок из моих рук и ног, плотно прижатых к туловищу. Он что-то бормочет, уговаривает, утешает. Как бы плотно я не сжималась в комок, его руки все равно забираются под мою одежду, мозолистые пальцы впиваются в кожу. Пытаюсь кричать, но, как и в прошлых снах, изо рта не доносится ни единого звука.
Меня поглощает отчаяние. Все гнетущие эмоции, накопленные за месяцы и годы, в ту отвратительную ночь дошли до своего пика, но так и не нашли выхода. Они обездвижили меня, лишили последней воли.
Яростное сопротивление, пропавшее в один миг, становится Тому зеленым сигналом светофора. Он насильно поднимает меня и швыряет на мою же односпальную кровать, на которой тесно от количества мелких подушек. Я смотрю прямо перед собой, не видя ничего конкретного, и не пони