маю, как все это может происходить на самом деле.
Меня охватывает отвращение такой силы, что рвет прямо на подушку. Том грязно матерится и откидывает подушку в сторону, чтобы убрать источник резкого запаха, но все равно продолжает избавляться от одежды. Его руки тискают мое тело, где ему вздумается, и каждое прикосновение, каждое сжатие буквально вытравливает из меня всю душу. Я пытаюсь хотя бы расцарапать Тому морду, но сопротивление только сильнее заводит его. Он перехватывает мои руки и прижимает их к кровати до хруста запястий.
В ту ночь я точно знала, что умру. Не важно, как, это был просто вопрос времени.
Во сне скрежет дверного замка входной двери кажется оглушительным, хотя в реальности я едва ли услышала его. Том останавливается, тяжело дыша, и снова матерится, на этот раз шепотом. Он не двигается, некоторое время просто слушая, как мама ставит сумку на тумбу, проходит в их спальню и начинает переодеваться. Она зовет его, думая, что Том на кухне, и спрашивает, как прошел день. Меня она не упоминает. Я помню, какую мучительную боль эта мысль разожгла в груди. Мне не было настолько больно ни от единого движения Тома, мне просто никогда не было так больно, как конкретно в тот момент.
Хочется закричать, завопить изо всех сил: «Мама!» Но не могу издать ни звука. И тогда, в ту ночь, я тоже не смогла выдавить из себя даже всхлип. Нынешней мне хочется докричаться хотя бы до себя самой, встряхнуть себя, ворваться в собственное сознание себя прошлой, закричать так, чтобы заложило уши:
«Б О Р И С Ь».
Я знаю, что будет уже минутой позже. Прекрасно помню, как Том услышал, что мама направляется в эту комнату. Помню, как он вскочил с меня и попытался наспех натянуть спортивные штаны, но дверь уже открылась. Я помню, как Том метнулся к маме и принялся бурчать что-то успокаивающее, мол, что он сейчас все объяснит. Помню, как он лепетал, что это все – моя инициатива. Что он не соглашался, но я была упрямой.
В это мгновение во мне взрывается клубок ярости. Я рывком сажусь в кровати с намерением наброситься на Тома, впиться сломанными ногтями ему в глаза и выдавить их либо вжать до предела.
Но кто-то перехватывает мои руки. Не так грубо, как это делал Том, а неожиданно осторожно, бережно. Картинка перед глазами меркнет, настольная лампа перестает гореть окончательно. Меня встряхивает так, будто бы под моей комнатой произошло землетрясение, а секундой позже я слышу далекий, странно знакомый голос:
– Шелл!
И я наконец просыпаюсь.
Судорожное дыхание всхлипами вырывается из моего рта. Трясущиеся пальцы плотно сжаты в кулаки, а за запястья осторожно удерживает Айден. Видимо, я пыталась ударить и его. Разжимаю кулаки, и телохранитель тут же отпускает меня. В волосах запутались провода от наушников, один из них выпал, а второй все еще плотно прилегает к ушной раковине.
В глазах телохранителя я вижу глубокую, неподдельную тревогу. Настолько яркое, не спрятанное за ширмой серьезности чувство сбивает меня с толку.
Дверь в комнату резко открывается. Отец, едва очнувшись от сна, щурится, пытаясь разглядеть меня и Айдена. Только сейчас я понимаю, насколько громко кричала, раз пришел даже папа. Дрожащими руками распутываю наушники, вытаскивая их из волос и откладываю в сторону.
Телохранитель возвращает на свое лицо маску сдержанности и отрешенности, поднимается с края кровати и отходит в сторону. Мне же мучительно хочется обратного.
– Какого черта здесь происходит? – Отец быстрым шагом проходит в комнату и зажигает настольную лампу.
Это крохотное совпадение заставляет тело поддаться лихорадочной дрожи. Настольная лампа тут, настольная лампа там… Но эта разгоняет темноту мягким, ненавязчивым свечением. Папа переводит хмурый взгляд с меня на Айдена и обратно, и я с ужасом представляю, что он успел себе вообразить. Заставляю губы отклеиться друг от друга и выдавливаю:
– Все хорошо. Просто кошмар приснился. Айден пришел первым.
Мой голос похож на вороний хрип. Я прокашливаюсь и облокачиваюсь спиной об изголовье кровати. Папа кидает на телохранителя долгий, тяжелый взгляд, в котором кроется давление, угроза и предостережение. Но Айден стойко выдерживает вызов. Он смотрит на моего отца с прежним спокойствием и уважением, ведь скрывать ему нечего. Наконец папа снова поворачивается ко мне.
– Ты так кричала, словно тебя тут режут, – ворчит отец и вздыхает, устало потирая переносицу. – Мне очень рано вставать. Мы можем поговорить утром, если тебя что-то тревожит?
– Все хорошо, правда, – произношу даже быстрее, чем он успевает договорить.
Потому что я не смогу ничего рассказать. Тем более отцу. Просто не найду в себе достаточно храбрости. Я могу сколь угодно пытаться казаться сильной, храброй и непоколебимой Шелл, но мне мучительно страшно рассказывать о прошлом людям, за чью реакцию переживаю сильнее всего.
Едва отец прощается, и я тут же иду в душ. Мне хорошо знакома эта острая необходимость смыть с себя то, чего уже давно нет. И, как и всегда, насколько бы обжигающе горячей не была вода, ощущение чистоты и покоя меня никак не настигает.
Айден остается со мной до самого утра. Настольная лампа горит долгие часы напролет, даже когда за окном начинает заниматься рассвет. Никто из нас больше не смыкает глаз. Я лежу лицом к окну, чтобы не приходилось притворяться спящей, а телохранитель делает вид, что ищет что-то в телефоне. Но в отражении оконного стекла я вижу, что экран его не горит.
Насколько отвратительными бывают совпадения, я узнаю следующим же днем. Предстоит очередная поездка в университет, но на этот раз не ради унылых папочек с заданиями, которые некоторые преподаватели принципиально не хотят принимать в электронном виде. В этот раз поступает соблазнительное предложение: если я помогу кампусу на первом этапе подготовки к празднику первокурсников, мне простят некоторые неприятные долги, в том числе и у миссис Нитсен. Последнее становится решающим аргументом. За отсрочку встречи с этой мудрейшей особой я готова своими руками подготовить целый стадион к какому-нибудь фестивалю, что уж говорить о простой помощи.
Впрочем, по большей части сотрудники кампуса негласно арендуют у меня Айдена.
Вернувшись в хозяйственную кладовую, я украдкой беру сложенные бумажные гирлянды из букв, которые при развороте превращаются в торжественную приветственную надпись. Сверху нагружаю руки несколькими сложенными тубусами. Как утенок за мамой-уткой, я следую за Айденом, пока он уверенным шагом тащит к залу сразу два больших пластиковых ящика.
В коридорах университета пустынно. Только где-то впереди маячат курьеры службы доставки, привезшие какие-то коробки на деревянных поддонах.
Айден резко останавливается всего в паре шагов от нужных нам дверей. Его взгляд прикован к чему-то впереди, и я слегка выглядываю из-за спины телохранителя, дабы найти объект столь пристального внимания. Однако там работает только команда грузчиков, никого более. Несколько молодых парней, немного старше меня, заняты разгрузкой и тихо переговариваются друг с другом. Я в недоумении поглядываю на Айдена и холодею: на его лице слишком очевидно отражается шок.
Однако телохранитель мгновенно приходит в себя, опускает ящики и хватает меня за руку.
– Уходим. Быстро.
Айден тянет меня назад, отворачивает от компании курьеров и сам не смотрит больше в их сторону. Я не задаю лишних вопросов, моего доверия телохранителю достаточно, чтобы молча последовать за ним. Внутри сжимается тугая пружина из нервного напряжения.
– Айден? – раздается позади нас чей-то удивленный возглас. – Айден Фланаган?..
Телохранитель ускоряет шаг, и голос молодого мужчины теряется. Однако я слышу торопливые шаги, потом – бег, и голос раздается совсем рядом с нами:
– Айден!
Я останавливаюсь, поскольку уходить незаметно уже бесполезно. Телохранитель тоже застывает на месте и медленно поворачивается к юноше. Он отвечает кивком головы, но не смотрит ему в глаза.
Зато смотрю я. В облике незнакомца есть что-то азиатское. Слегка смуглая кожа парня напоминает мне о Джексоне, а короткие темные волосы похожи на армейскую стрижку. Островатые черты лица и холодный, скользкий взгляд странно вяжутся с довольно приятным и мягким голосом.
Незнакомец криво улыбается.
– Какая встреча, – проговаривает он тихо и задумчиво, а я замечаю легкий акцент в речи юноши. – Никогда бы не подумал, что увижу тебя снова.
Его и без того не слишком приятное лицо искажается жестоким, диковатым выражением.
– Чего ты хочешь? – прямо спрашивает Айден. Голос телохранителя лишен эмоций, тверд и холоден. Я давно не слышала его настолько закрытым.
Незнакомец насмешливо фыркает, будто бы сам этот вопрос веселит его. Он покачивает головой, и его улыбка становится горькой.
– Чего я хочу? Даже не знаю, Фланаган. Может, увидеть, как ты сдохнешь в канаве.
Я шокированно выдыхаю. Последние слова он выплевывает сквозь зубы, а болезненное выражение его глаз сменяется ожесточением. Айден встает так, чтобы почти целиком закрыть меня собой, и с тем же непоколебимым спокойствием произносит:
– Тебе следует уйти.
Меня поражает, насколько легко он держит свои эмоции под контролем. Я с трудом сдерживаю яростную дрожь, бешеный стук сердца отдает в горло от злости и страха, но Айден, по крайней мере внешне – само спокойствие. Юноша приподнимает бровь и переводит взгляд Айдену за спину, на меня.
– Вижу, у тебя новый клиент, – парень растягивает губы в улыбке.
Он делает шаг в сторону, чтобы лучше разглядеть, но Айден подталкивает меня назад и продолжает почти целиком прятать за своей спиной.
– Тебя это не касается, – бесстрастно отзывается Айден. – Джинхо, просто уходи. Нам не о чем говорить.
– Не боишься потерять все, как в прошлый раз, а?
О чем, черт возьми, говорит этот тип?..
Жестокое выражение на лице Джинхо обретает новые краски. Он явно упивается своими словами, с удовольствием выпуская их изо рта.