Однако Шарлотта ничуть не обижается. Наоборот, она ободряюще касается моей руки и произносит:
– Значит, у тебя есть, чем заняться сейчас. Я вернусь к твоему папе. Мы будем рады, если ты все-таки спустишься к ужину, хорошо?
Шарлотта наклоняется и мягко целует меня в макушку, хотя мои волосы наверняка не первой свежести. Я рассеянно киваю, когда она улыбается на прощание и направляется к двери. Вместе с уходом Шарлотты куда-то девается львиная доля едва появившихся сил, но, вздохнув, я просто заставляю себя подняться. Несмелым шагом подхожу к столу и достаю из-под брошенных сверху листов с заметками коробочку. Проведя рукой по мягкому бархату, откидываю крышку. Мое напряжение сравнимо с тем, будто бы я ожидаю, что оттуда вдруг выпрыгнет монстр.
Никаких монстров. Только крохотное изящное украшение. Подвеска на серебряной цепочке, тонкой и витиеватой, словно побеги лозы. Крохотный синеватый камешек, совсем непрозрачный, окружен серебряными ветвями, обвивающими его со всех сторон нежными узорами. Я в удивлении разглядываю украшение, гадая, что это такое, пока не нахожу маленькую записку.
«Этот кусочек метеорита преодолел миллиарды световых лет, чтобы добраться до Земли. По сравнению с ним наш жизненный путь не кажется таким уж страшным, неправда ли? Пусть этот маленький путешественник бережет тебя на твоем пути».
Я растроганно улыбаюсь и прижимаю подвеску к груди. Уже в первые секунды владения этой вещицей точно знаю: она станет одной из самых ценных и любимых.
Подойдя к зеркалу, я надеваю украшение, с трудом справляясь с хитрой застежкой. Следом привожу себя в порядок: прохладный душ, зубная паста и щетка – впервые за двое суток. Умывание ледяной водой помогает как-то взбодриться и собраться. Подняв голову от раковины, я долго смотрю на себя в отражении и с течением секунд мой взгляд, обращенный в свои же глаза, становится все злее.
О да, я злюсь. Я пребываю в настоящем гневе на себя за все это болото, которое развела вокруг. Это состояние непохоже на Шелл Мэйджерсон – непохоже на человека, которого мне стоит спасать.
А значит, к черту все это дерьмо. Пусть у меня совсем не осталось сил, я буду двигаться дальше. Я не готова отказываться от своего настоящего в попытках сохранить какую-то прошлую себя. И если ради того, чтобы посмотреть правде в глаза и принять ее, мне необходимо принять и себя, то это в любом случае лучше анабиоза.
Я резким движением открываю дверь своей комнаты. Воздух коридора кажется на несколько градусов холоднее и словно легче – это какая же духота царит в моей берлоге.
Но цели своих намерений я в коридоре не встречаю. В растерянности оборачиваюсь назад и нахожу взглядом электронные часы, мирно мигающие возле телевизора.
Немного за полночь. Айден, вероятно, уже в своей комнате. Что ж, это заметно усложняет дело, но переносить все на завтра я точно не буду. Мною движет невероятная усталость, и именно она трансформируется во мне в новый источник сил. Я функционирую на всех аварийных запасах и не чувствую даже своих собственных шагов – я поглощена тем, что я сделаю.
Добравшись до комнаты Айдена быстрым шагом, я не стучусь, а сразу дергаю за ручку и толкаю дверь вперед – плевать, насколько это бесцеремонно и нагло выглядит со стороны. Только мои крепко сжатые на ручке пальцы не дают двери удариться о прилегающую стену.
Комната Айдена встречает меня сумраком и прохладой. Открытое окно зияет темнотой. На аккуратной прикроватной тумбе горит лампа, кровать идеально заправлена, серое постельное белье делает ее похожей на какую-то невзрачную армейскую койку. В кресле рядом сложена одежда: черная водолазка, пиджак и брюки.
Когда взгляду больше не за что зацепиться, я наконец перемещаю его на Айдена. Телохранитель стоит спиной ко мне рядом с небольшим письменным столом и оборачивается, чтобы взглянуть на незваного гостя.
Его торс лишен одежды.
То есть совсем.
И я просто не могу перестать смотреть.
Спасибо, что на нем хотя бы серые спортивные штаны. Иначе я бы сгорела дотла прямо здесь, хотя мне и так безумно жарко и вдруг катастрофически душно. Предательски екает где-то в животе, что-то грузом опускается вниз живота, а сердце гулко колотится в груди. Я в полнейшем оцепенении стою на пороге комнаты и глупо разглядываю мышцы его груди, изгиб плеч и рельефный пресс. Айден медленно подбирает с кресла белую спортивную майку и надевает ее. Жалкая тряпка только сильнее подчеркивает его натренированное, крепкое тело.
– Извини, – зачем-то говорит Айден, так же сдержанно. – Не ждал никого так поздно.
Звук его низкого, тихого голоса, настолько родного и приятного, окончательно перещелкивает что-то в моей голове. Я слишком устала бегать от неизбежного, бояться и смущаться от легкого касания мыслей, поднимающих запретные темы. Я перестаю пытаться перекрыть стыдом совсем иное, тщательно скрываемое от себя самой чувство и просто принимаю его.
Притяжение.
А еще я принимаю свою привязанность. Свое желание. Свою симпатию. А следом – и все свои чувства. В каком-то смысле я впервые полностью принимаю себя.
И мне совершенно все равно, что будет результатом моих действий. Это похоже на вжатие педали газа в пол – ты знаешь, чем все может закончиться, но все равно пускаешь двигатель в форсаж. Такое чувство, что по моим венам бежит не кровь, а разгоряченное топливо.
И у меня совсем нет тормозов.
Айден смотрит куда-то чуть ниже моего лица. Я не сразу вспоминаю про подвеску, теперь покоящуюся на груди.
– Красиво.
Он явно собирается сказать что-то еще столь же бессмысленное, но я быстро делаю два шага вперед. Повинуясь порыву, хватаю в кулак низ его белой майки и с силой притягиваю Айдена ближе.
Конечно же, он не должен был и покачнуться. Ему ничего не стоило остаться ровно в том же самом положении или вовсе отпрянуть, как и следовало бы. Как предписывают условия его контракта, его должности, его проклятой работы.
Но Айден наклоняется ко мне, отчего не приходится даже тянуться. За крохотное мгновение до того, что происходит, я вижу в его взгляде ту же самую черную дыру из противоречивых эмоций, ту же самую усталость от бессмысленной борьбы и ту же самую мрачную решимость, что и у меня.
И…
Да. Моя борьба заканчивается на нем.
Я была готова признать себя инициатором поцелуя. Но когда его губы впиваются в мои с неожиданным натиском и отчаянием, трудно понять, кто из нас начал это первым. Ладони Айдена касаются моего лица, и я понимаю, что уже не отступлю. Сокращаю последнее жалкое расстояние между нашими телами и прижимаюсь к его теплому, крепкому торсу.
Этим поцелуем выражаю больше, чем могу словами. Любые признания были бы жалкими в сравнении с тем, с каким упоением и самозабвением я позволяю себе эту ошибку.
Его губы сжимают и отпускают мои, но только ради того, чтобы накрыть и взять в плен снова. Дыхание смешивается в общее, а ненавязчивый запах его тела, по которому я так тосковала, окружает почти со всех сторон. Меня охватывает мелкая дрожь, стоять на месте становится труднее. Я несильно толкаю Айдена назад, к его кровати. Телохранитель подчиняется, хотя едва ли мое усилие могло заставить его шелохнуться. Он не разрывает поцелуя, будто бы опасается, что стоит ему отстраниться, как все это закончится, тянет меня на себя. Когда он садится на кровать, я устраиваюсь сверху, прямо на его бедрах. Руки Айдена устремляются к моей талии и прижимают ближе к его сильному, горячему телу.
В открытом окне видна только темнота леса и небо. Небо, усыпанное сотнями ярких звезд. Сейчас я и правда чувствую в себе столько колоссальных сил, что наверняка могла бы посоперничать с этими гигантами.
Я не боюсь и не скрываю страх глубоко под тоннами обманчивой смелости, возведенной на костях маленького, испуганного ребенка внутри меня. Я действительно чувствую себя в полнейшей безопасности. Даже несмотря на то, что, сидя на бедрах Айдена, чувствую его очевидное возбуждение.
Мне не страшно. Потому что я не обязана делать ничего сверх того, чего хочу и на что готова. Ни одно из моих касаний к Айдену не будет расценено как подразумевающее продолжение. Знаю, что он не сделает плохо, не прибегнет к лишнему, а все границы здесь и сейчас определяю я. Сейчас не могу представить, чтобы Айден хотя бы случайно навредил мне. Я чувствую себя парадоксально правильно – будто бы наконец сделала то, что должна была, перевела железнодорожную стрелку в нужную сторону. И поэтому, прильнув к поцелую с еще большим упоением, я растворяюсь в этом мгновении целиком.
Если бы мои тело и душа были космосом, процесс, происходящий в таком пространстве, можно было бы назвать взрывом сверхновой. Я чувствую, будто бы все мое существо распадается на части от колоссального облегчения, невыносимой тяги и… крохотного счастья.
Но как только я допускаю само это слово, это хрупкое, чудесное понятие, как реальность разевает надо мной пасть. Невольно вспоминаются события последних дней, а горло перехватывает слишком шумным вдохом. Ладонь непроизвольно упирается в грудь Айдена под его майкой, поднятой вверх. Его губы мгновенно останавливаются, а сам телохранитель, слегка отстранившись, смотрит мне в глаза.
Не найду покоя, пока не выясню все до конца. Поэтому я, сжав ткань майки на его груди, произношу шепотом:
– То, о чем я рассказала тебе. Том и мама… – Слова камнями застревают в моем горле, но я толкаю их усилием воли. – Ты считаешь, что я виновата? Считаешь меня мерзкой, грязной?
– Что?..
Как странно видеть выражение глубочайшего шока на лице столь невозмутимого обычно человека.
Сейчас я знаю, я вижу в Айдене ответ «нет». Теперь для меня это столь очевидно, что мне мгновенно хочется забрать свои слова назад, не задавать этого глупого вопроса. Но все еще я жажду понять каждый его поступок, понять, почему Айден дистанцировался от меня после того разговора.
Телохранитель справляется со ступором и прислоняется лбом к моему, прикрыв глаза. Его тихий голос гонит сотни мурашек вверх по моей спине, и, черт возьми, как мне было важно услышать эти слова: