Отца нахожу в северной гостиной, там же, где врачи суетятся над Джексоном. Он тяжело дышит и вскрикивает от прикосновений к ране, но меня радует, что парень хотя бы в сознании. Папа стоит в стороне, скрестив руки на груди. На нем помятая рубашка поло и темные брюки – он как будто бы и не спал этой ночью, что подтверждает усталость на его лице и мешки под глазами. Взгляд отца опустошен, замкнут в себе, и мое появление не привлекает его внимания.
Я боялась, что теперь буду видеть в нем кого-то другого. Буду смотреть, как на незнакомца. Но этого чувства не возникает. Передо мной все еще мой папа. И пусть в груди заседает тяжесть, мне совсем не хочется бросаться на него с криками и праведным гневом. Все, чего мне хочется, – это стиснуть его в объятиях и разрыдаться.
Я пользуюсь тем, что папа меня не видит, и просто наблюдаю за ним, пытаясь примерить этому человеку образ бизнесмена, торгующего на черном рынке. Все это просто никак не укладывается в голове.
– Мы ввели местный наркоз, – один из врачей поднимает голову. – Вытащим пулю и сделаем, что можем, но прогнозировать тут трудно. Нужна нормальная техника для обследования.
– Я вас понял. – Папа тяжело потирает лицо ладонью. – Если доставить парня в вашу клинику, удастся избежать вопросов и привлечения полиции? Конечно же за дополнительную плату.
Второй врач покачивает головой.
– За себя мы ручаемся, мистер Мэйджерсон, а вот весь остальной персонал контролировать невозможно. Даже профинансируйте вы всю клинику, найдется кто- нибудь с обостренным чувством справедливости и любопытством.
– Да, – вздыхает его коллега. – Так что либо на дому, либо обращайтесь в клинику официально и со всеми сопутствующими процедурами.
– Понятно.
Наконец папа замечает меня. Его брови хмурятся, а взгляд мрачнеет. Кивком головы отец приглашает меня пройтись – видимо, чтобы серьезно поговорить. Я не испытываю уже никакого страха, ведь все его разумные лимиты были исчерпаны во время нашего безумного побега. Вместе с папой выхожу в просторный одинокий коридор.
– Где… остальные? Два парня, Ноа и Лиам.
– Я отправил их на кухню, – холодно отзывается папа. – Чтобы не мешались тут.
Взрыв близок. С каждым шагом отец становится все мрачнее и мрачнее, а тяжелый разговор – лишь вопрос времени. Что ж, мне тоже есть, что сказать и о чем спросить. Возможно, именно поэтому папа тоже молчит.
– Почему у этого парня нет при себе никаких документов, кроме, мать его, водительского удостоверения? – выпаливает папа, развернувшись ко мне. – И что за тема с полицией? Он нелегал, а ты покрываешь его перед органами?
– Джексон не нелегал. У него была виза, он официально регистрировался в Вашингтоне, просто сейчас с этим сложно, обновлять и заново получать… Он живет в нашей мастерской. И работает в ней же. Он уже занимается восстановлением, просто это занимает время… – Мой голос становится все тише. – У Джексона нет никого, кроме нас. Вернуться в Масатлан для него значит проиграть все.
– Что это вообще за шайка? С кем ты водишься, Шелл? Собрала вокруг себя отбросов общества?
Я медленно поднимаю голову. Из гостиной доносится мучительный стон Джексона, и звук его голоса придает мне и сил и боли одновременно. Забавно, но сейчас я благодарна отцу за этот выпад, ведь его жестокие слова разжигают во мне знакомое пламя. Как двигатель, заведенный не с первого раза, мое сердце с ревом наполняется гневом.
– Эти люди, – вкрадчиво начинаю я, выговаривая каждое слово, – лучшее, что случалось со мной за последние несколько лет. Именно они были мне семьей, пока мать жила в каком-то своем дерьмовом мире, а тебя не было вовсе. Поэтому забери свои слова назад и больше никогда не смей вот так о них…
– Ты совсем обнаглела?! – взрывается отец и повышает голос, но я даже не вздрагиваю. Вместо этого ядовито улыбаюсь, хотя снова хочется разрыдаться.
– Просто соответствую своему окружению.
Папа наклоняется ко мне и цедит, смотря в глаза:
– Я покрываю твоего друга и трачу на это немалые деньги, а ты позволяешь себе в таком тоне общаться со мной?
– Никого не пришлось бы покрывать, если бы ты не ввязывался в темные дела! – выплевываю я ему в лицо.
Хотя, если говорить откровенно, нам всем просто ужасно не повезло. Весь этот кошмар – череда судьбоносных совпадений, и виноваты здесь все, кто хоть как-то к этому причастен. Мне паршиво от того, что единственным оружием в споре с отцом становятся не до конца справедливые обвинения.
Папа прожигает меня взглядом настолько тяжелым, что кажется, будто бы прямо подо мной разрастается черная дыра. Я гадаю, о чем он думает в эти мгновения. Может, размышляет о том, как много я смогла узнать, или пытается понять, как именно это произошло.
– Айден был с вами все это время, – медленно произносит папа, будто говорит сам с собой. – И допустил, чтобы ты сунула свой нос в чужие дела.
Чужие. Одно это слово гасит всю мою отчаянную силу, и я снова поддаюсь опустошению. Чувствую себя сломанным механизмом, мне срочно нужен ремонт.
– Ну, остановить меня он пытался, когда понял, куда мы попали, – отвечаю я тускло. – Но место я выбрала сама. Это случайность.
Правда, Айден не испытывал особого чувство вины за нарушение условий контракта. В конце концов, это далеко не первое правило, через которое он успел переступить. И, кажется, отец тоже думает как раз об этом. Я буквально вижу, как чаша его терпения переполняется, а взгляд становится решительным.
– Поговорим позже, Шелл.
Он быстрым шагом направляется в сторону своего кабинета. Я в растерянности стою посреди коридора, пытаясь собрать себя по кусочкам и заставить функционировать. Первым делом я направляюсь в ближайший туалет – чтобы умыться ледяной водой. Шумно дыша, я смотрю на отражение в зеркале и внушаю себе, что нужно держаться. Испуганный, уставший и загнанный ребенок внутри меня кричит и плачет, но я прячу все эти эмоции глубоко на дне.
Я должна быть сильной, пока нужна своим ребятам. Эта мысль превращается в топливо, на котором я добираюсь до гостиной, где нахожу Лиама и Ноа. Парни сидят на диване неподалеку от кушетки, на которой под пледом лежит Джексон. Судя по расслабленному выражению его бледного измученного лица, препараты сделали свое дело. Врачей уже нет – значит, они закончили доставать пулю.
– Как он? – шепотом спрашиваю я ребят, на ватных ногах опускаясь в кресло.
– Вроде ничего, – так же тихо отзывается Ноа. – Насколько это вообще возможно, когда тебе живот прострелили… Врач сказал, что ему повезло и органы не задеты, раз он более-менее в порядке, спасло расстояние. Иначе… ну, понятно, короче. Сейчас спит, ему вкололи обезбол. Они приедут еще вечером, осмотреть, наверное…
Я перевожу взгляд на Лиама. Парень смотрит куда-то вперед прямо перед собой, а его пальцы нервно теребят края рукавов. Молчание Лиама парадоксально, оно пугает меня даже больше, чем его явно покрасневшие и опухшие глаза.
– Лиам, – шепотом зову я, – ты в порядке?
Он вполне мог получить травму и смолчать об этом, посчитав, что «все путем». Однако, когда парень поднимает на меня затравленный взгляд, я понимаю, что дела обстоят куда хуже.
– Он ведь из-за меня пулю словил. – Лиам упирается локтями в колени и закрывает лицо ладонями, сжимает пальцами волосы на висках. Его голос звучит прерывисто. – Из-за меня все это вообще…
Я не могу врать ему, заверяя, что это вовсе не так. Но вина лежит на всех: на наемниках, которые открыли огонь по гражданским; на мне, за выбор этого проклятого места; на Лиаме, за его необдуманные, идиотские выходки; на Айдене, за то, что молчал так долго; на моем отце, за все его темные дела. Поэтому я веско подмечаю:
– Плезант-Хилл выбрала я.
– Да, но ты была готова уехать, как только запахло жареным… а я полез, как всегда. Это же типа моя фишка, да?.. И вам всем пришлось идти…
Я не нахожу ни единого утешения для Лиама. С одной стороны, хорошо, что он осознал, насколько фатальным может быть его безрассудство, но с другой… этот урок слишком жесток. Мне больно видеть Лиама сломленным. Я подсаживаюсь к нему ближе и крепко обнимаю. На моей памяти это происходит впервые – Лиам не особо тактильный человек, и все его взаимодействия, как правило, сводятся к шуткам или язвительным насмешкам. Но сейчас он обнимает меня так отчаянно и цепко, словно я – спасательный круг посреди океана.
Вместе с ребятами я сижу до самого обеда. Аппетита ни у кого нет. Я отвожу Ноа и Лиама в свою комнату, дабы не мешать Джексону, оставляю их вдвоем и ухожу в душ, чтобы хоть немного привести себя в порядок. Смотрю в зеркало и обещаю себе, что скоро будет легче, что я обязательно во всем разберусь. Эта откровенная ложь мне необходима.
Начать я решаю с самого простого и самого ужасного. Все сознание противится идее разыскать Айдена и поговорить с ним по душам, однако упрямо иду по коридору дома прямо к его комнате. Если я могу хоть что-то исправить в этом чертовом хаосе вокруг меня, я это сделаю. От очередной войны с Айденом легче точно не будет, поэтому я дам нам обоим шанс высказаться, и, возможно, между нами все будет хотя бы терпимо. Видеть его каждый день и чувствовать, как сердце пытается самоуничтожиться где-то глубоко в груди, было бы невыносимо.
Собрав все это воодушевление, я останавливаюсь возле двери в комнату телохранителя и ненадолго прикрываю глаза. Напоминаю себе, что обязательно справлюсь, и внезапно осознаю, что хочу увидеться с Айденом. Даже несмотря на все мои сумбурные эмоции. Глупое, наивное сердце.
Шумно выдохнув, проворачиваю ручку двери и захожу в комнату. Я собираюсь с порога начать говорить, однако застываю там же, в растерянности смотря на пустое пространство, в котором и раньше-то было не особо много личных вещей Айдена, но теперь… Теперь комната выглядит абсолютно необитаемой. Там, где раньше лежали хотя бы стопки аккуратно сложенной одежды, теперь нет ничего. Не горит настольная лампа, постель идеально заправлена и лишена постельного белья. Тут словно бы никто не живет.