– Потому что вздрагивать стали при каждом ночном шорохе, как чокнутые параноики. – Иван Водопьянов на середине вагнеровского «Входа богов в Валгаллу» кинул крошки морковного торта подскочившим на веранду воробьям. – Когда мне домработница позвонила и сказала, мол, у Чеглакова окно высадили, я по ее тону заполошному понял, что старуха себе вообразила. Что маньяк там, в доме. Что уже в дома начали к нам врываться.
– Вот поэтому я и хочу, чтобы Василиса уехала из города. Она теперь не только за себя в ответе, но и за нашего ребенка. Но она отказалась наотрез. Как мне быть с ней?
– Настаивай на своем как муж, как мужик.
– Она такая самостоятельная.
– Что нам делать с упрямой бабой? – заулыбался теперь Водопьянов, до этого пребывавший в весьма мрачном настроении. – Я тебя предупреждал как другана: не женись.
– Я ее люблю, – сказал Дмитрий Ларионов. – Она все, что у меня есть в жизни. После смерти родителей, считай, она меня спасла.
– Может, все закончится? Сколько же можно… сколько уже женщин, жертв… Хотя вряд ли все это закончится само собой. Не то это дело.
– Ты насчет мастеров спрашивал, стекольщиков – я позвонил в Дубну, в гостиничный комплекс. Завтра приедут – передай Константину, что вся бригада в его распоряжении.
– Ты сам ему позвони и скажи, – ответил Иван. – Он будет рад.
– Я хочу, чтобы он думал, что это твой ему подарок.
Иван Водопьянов глянул на приятеля. Странная улыбка появилась на его красивом лице – немножко кривая, слегка растерянная и полная затаенной надежды.
Он допил свой остывший латте.
Воробьи, чирикая, увлеченно склевывали с пола веранды крошки морковного торта.
Глава 11Другие
Алла Мухина достала из кармана куртки связку ключей и открыла дверь кабинета, запертого полковником Краповым из министерства.
Они с Катей вернулись в отдел полиции. Крапов остался в боксе-прозекторской с патологоанатомом.
Катя до самого конца, до дверей кабинета, сомневалась, что Мухина покажет ей других. Но Алла Мухина явно использовала отсутствие куратора из министерства для расширения поля собственных действий и возможностей. Может, в ней говорила профессиональная ревность, но скорее профессиональная злость: что же ты такой министерский, умный и скрытный, а вот не помог нам ничем. Ты так же бессилен и беспомощен, как и мы, кто колупается здесь, в отделе, «на земле».
В кабинете – стойкий, не выветрившийся запах табака. Два стола – оба завалены кипами папок и бумаг. На стене доска – та самая. И на доске – множество фотографий.
У Кати перехватило дыхание от одного взгляда на эту доску.
Мухи…
Мухи, мухи, мухи…
Казалось, они облепили все, каждый квадратный сантиметр.
Эти снимки…
И лишь подойдя ближе к доске, Катя поняла, что эти многочисленные фото – лишь разные ракурсы – тех, кто был обнаружен на местах происшествий.
Крылья из прозрачного пластика, черные мешки с приклеенными кругами блестящей пленки, имитирующей глаза насекомого…
Голые женские тела…
Головы, повернутые в каких-то невообразимых ракурсах, словно у женщин-насекомых, у трупов-инсталляций, не было костей.
– Сколько же их всего, Алла Викторовна? – спросила Катя.
– Четыре, считая с Натальей Демьяновой.
– Четыре жертвы?! Но здесь… я думала их больше.
– Это просто фото. Эксперты старались как могли. Для наглядности. – Мухина подошла к доске. – Здесь все поделено на сектора – первый, второй, третий. В четвертом пока только вот это, – она указала на увеличенную фотографию явно из семейного альбома.
Со снимка с насмешливым задорным вызовом смотрела темноволосая женщина лет за сорок – на круглых щеках ямочки, глаза и губы густо накрашены.
Кате вспомнилось сине-багровое от удушья лицо, когда там, на остановке, эксперт разрезал и снял с головы Натальи Демьяновой мешок с кругами. Вытаращенные глаза, светлые патлы крашеных волос, прикушенный язык. Никакого сходства… Мертвые, покалеченные не похожи на живых.
Катя разглядывала снимки – нет, без пояснений не понять.
Мухина указала на фотографии справа. Чудовищный труп, остановка автобуса. Кругом сугробы.
– Первая жертва – Саломея Шульц, – сказала она. – Двадцать девять лет. Профессиональный музыкант. Ее нашли на остановке напротив автобусной станции. Это случилось два года назад, в январе, на новогодние праздники. Она пропала пятого января. Нашли ее вот в таком виде девятого января.
– Она местная?
– Нет, из Дубны. Работала аккомпаниатором любительского симфонического оркестра – в Дубне есть такой, – физики сами себя развлекают, играют классику и джаз, и наших там тоже немало музыкантов-любителей. Но пятого января оркестр не собирался, у нее был здесь, в городе, сольный концерт. Она пропала после него. Нам сообщил о пропаже ее приятель.
Катя слушала внимательно.
– Мы в первый раз даже и не поняли, с чем имеем дело. Посчитали это какой-то пьяной выходкой, надругательством над телом – ну, пьяницы, наркоманы… Это же было сразу после новогодних праздников, хотя у нас здесь ничем диким, экстраординарным праздники никогда не были отмечены. – Мухина указала на фотографию внизу: – Это Саломея Шульц… живая.
Миловидная темноволосая девушка за роялем. Короткая стрижка, улыбка. На рояле – ноты. Вокруг – пустые пюпитры, стулья.
Репетиция любительского оркестра Дубны, где играют физики-лирики.
– Больше года все было тихо-спокойно, – продолжала Мухина. – А потом, двадцать пятого января, на остановке было найдено тело Евгении Бахрушиной. – Она указала на новый снимок.
Остановка автобуса, сугробы вокруг. И женщина-насекомое. Крылья, жуткого вида глаза-плошки. Та же непотребная поза, что и у тела Натальи Демьяновой: труп лежит на спине на обледенелом полу остановки. Крылья из пленки, голые ноги задраны и прислонены к железной скамейке, раздвинуты так широко, словно женщина-насекомое готова к половому акту.
– Мы не знали, что она пропала. И родственники оказались не в курсе. Никто ее не искал. Она была в недельном отпуске – работала старшим библиотекарем-хранителем в городской библиотеке. Здесь у нас солидное собрание, еще академик Вяткин заложил его основу, другие пополняли. Она собиралась на пять дней в Петербург, у нее имелся билет на поезд из Москвы. Но до Москвы Бахрушина не доехала. Родственница недоумевала, почему она не звонит и на звонки по мобильному не отвечает, но дальше недоумения дело не пошло, грешили на сбой мобильной связи. Что она по Питеру гуляет. А ее двадцать пятого января нашли здесь, в городе, на остановке автобуса. Здесь снимки с места происшествия. Крупный план странгуляционных борозд на шее. А это как она выглядела в жизни.
Увеличенное фото из паспорта. Темноволосая, чуть полноватая женщина лет сорока.
– Ну, конечно, это убийство заставило нас уже на всю ситуацию взглянуть по-иному, – продолжала Мухина. – Сами понимаете. Крапов приехал из ГУУР. Мы уже осознали, что имеем дело не с обдолбанным наркоманом или свихнувшимся пьянчугой, а с более серьезным типом. По городу сразу поползли слухи. Все моментально вспомнили прошлогоднее новогоднее убийство Саломеи Шульц. Город встревожился, испугался. А в марте, снова на автобусной остановке, нашли тело Марии Гальпериной.
Новое фото. Остановка автобуса. Асфальт чисто убран. У дорожного бордюра – замерзшие лужицы льда. Женщина-насекомое валяется, как тюк, на асфальте у остановки, голова обращена к проезжей части. Крылья из пленки широко распахнуты ветром, и видно голое тело. Полные груди, темный лобок.
Рядом – фотографии прижизненные. На них Мария Гальперина – тоже женщина лет сорока, темная шатенка – снята в полный рост, в резиновых сапогах, с садовой лопатой в руках. Улыбается. На другом снимке тоже улыбается – на диване с пультом в руках. На третьем она же – тоже на диване, а рядом мальчики лет по шестнадцать – близнецы.
– Ее сыновья, – пояснила Мухина. – Саломея Шульц и Евгения Бахрушина были обе не замужем, работали. А это замужняя женщина, домохозяйка. Не работала ни дня нигде. Ее муж – совладелец фирмы стройматериалов, бизнесмен. Она поехала к матери в Дубну и не вернулась домой, и в Дубне ее не оказалось. Это случилось девятого марта – сразу после праздника. Муж всполошился, когда она не приехала вечером. Сообщил в полицию. Мы сразу начали поиски. А двенадцатого марта ее тело было брошено на автобусной остановке напротив магазина стройматериалов, которым ее муж владеет. Это на окраине города, в Новых домах. Недалеко от этого места, там же, в Новых домах, на следующей остановке, мы сегодня нашли тело Натальи Демьяновой.
Катя смотрела на женщин ЭРЕБа. Какими они были при жизни. И что с ними сделал убийца.
– Шульц молодая, – сказала она. – Все остальные намного старше.
– Библиотекарше Бахрушиной тридцать семь было. Это она просто так выглядит на фото. Марии Гальпериной сорок три, Наталье Демьяновой – сорок пять… Баба ягодка опять.
Мухина устало опустилась на стул. Катя оглядывала доску, переходила от снимка к снимку.
– Три темноволосые, лишь Наталья Демьянова блондинка.
– У нее по жизни тоже темные волосы. Она покрасилась пару недель назад. Мы проверили в салоне красоты.
– Сменила имидж, – кивнула Катя. – Ради булочника своего. Или чего-то испугалась?
– Вряд ли она о чем-то таком помышляла, хотя сейчас весь город настороже. Но… нет, не думаю, что она сменила цвет волос с перепугу. Просто хотела выглядеть моложе. Я ведь тоже крашусь. – Мухина провела ладонью по волосам. – К полтиннику мы все – платиновые блондинки.
– Все они были задушены?
– У всех причина смерти – механическая асфиксия.
– А шейные позвонки?
– Как я и сказала, им ломали два шейных позвонка, что влекло паралич, и в таком беспомощном состоянии они находились от трех до четырех дней… где-то. В это время с ними проводились, так сказать, манипуляции… Их душили – каждый раз разным способом и не до конца, не до смерти. Использовались жгут, веревка, проволока и руки… Их душили руками тоже. Никаких следов ДНК ни на телах, ни на костюмах, в которые убийца их переодевал, мы не нашли. Все всегда было тщательно обработано либо автомобильным лаком, либо…