Правда, администратор Алена об этом давнем разговоре забыла.
И афиши Ржевский не получил. Но она все же висела тогда в коридоре под стеклом. И он мог прочесть названия пьес и имя композитора Рамо.
Если, конечно, сам не присутствовал на концерте Саломеи Шульц, а затем не выследил и подстерег ее в ночи.
Но для чего так явно рисковать? Так нарочито привлекать к себе внимание? Обнаружить первую жертву, которую сам же и убил… Вступить в контакт с полицией, затеять игру… Заявиться в дом ученых… Через полтора года сделать вид, что обнаружил третью жертву…
Что это за линия поведения такая? Совершенно безбашенная? Желание постоянно ходить по острию ножа? Желание быть не в тени, а на виду?
А разве не желание быть на виду, громко заявлять о себе, движет убийцей, когда он демонстративно выставляет тела на автобусных остановках напоказ всему городу?
Что это – гипертрофированная дерзость? Отсутствие инстинкта самосохранения?
Или нечто иное?
Но, кроме этой загадки, дом ученых – и по совместительству концертный зал – подкинул и другую.
Детский карнавал, музыкальный перформанс по мотивам сказки Бианки про насекомых. Есть ли здесь связь с убийствами? Или это тоже совпадение?
Катя вспомнила снимки детей в карнавальных костюмах. Муравьишка, бабочки, жуки, гусеница…
Мухи не было. Ни один из малышей не нарядился мухой.
Видел ли убийца эту детскую музыкальную шутку?
А начальник ОВД Алла Мухина – в курсе ли она этого спектакля-карнавала, поставленного весной, почти за девять месяцев до убийства Саломеи Шульц?
Конечно же, полицейские видели снимки, они много раз приходили в концертный зал. И что?
Сочли, что все это не имеет отношение к делу? Что образ «мухи» связан с личностью начальницы ОВД из-за ее фамилии?
Но сама Алла Мухина уже привела иные версии.
Очнувшаяся от своих дум Катя обнаружила, что стоит у дверей продуктового магазина на перекрестке.
Самый обычный угловой магазинчик – тесный закуток в угловом двухэтажном кирпичном доме. Рядом вывески: «Химчистка-прачечная», «Ремонт ключей и зонтов», «Бытовые услуги».
И опять же впоследствии миллион раз Катя спрашивала себя: что она видела в тот момент? Что видела за минуту до этого, пока брела как сомнамбула?
Кажется, мимо проехала машина…
И еще одна… грузовая «Газель»…
Велосипедисты… нет, их не было. Никто Катю не обгонял, а вот ехал ли кто навстречу по другой стороне улицы… нет, велосипедистов не было.
Да и прохожих тоже…
Кроме той странной старухи…
Катя решила зайти в магазин. В горле до того пересохло еще там, в доме ученых, от их канифольного запаха, что пить хотелось словно путнику в пустыни.
Она оглянулась через плечо. Этот момент она помнила совершенно ясно.
По одной из улиц перекрестка приближалась пожилая женщина в светлой куртке и черных брюках. Она как-то странно раскачивалась из стороны в сторону и размахивала руками. Словно всплескивала, а затем бессильно роняла.
Больше никого из прохожих на этой тихой, засаженной липами улице не было. Катя вошла в магазин.
Все как обычно. Кассирша-продавщица, полки с хлебом, витрина с колбасами и сосисками, холодильник полуфабрикатов как сундук, холодильник со стеклянной дверью для соков и газировки.
– Мне минеральную без газа, – попросила Катя. – Если можно, не холодную.
Продавщица пошла вдоль полок. В этот момент дверь магазина открылась, и пожилая женщина в светлой куртке ввалилась внутрь.
Бледное лицо ее было искажено дикой гримасой, глаза вытаращены. Но, несмотря на всю эту мимику, Кате показалось, что она уже где-то видела старуху.
– Звоните! – выкрикнула старуха хрипло. – Звоните в полицию! У меня мобильный… батарея… я не могу, разрядилась батарея… Звоните сейчас же!
– Что случилось? – напуганная продавщица уронила пластиковую бутылку воды.
– Убили! – закричала старуха. – Я зашла, а там… Столько крови… Звоните в полицию!
Катя…
Она вспомнила, где видела старуху.
Эти жемчужные серьги, столь странно смотрящиеся дорогие жемчужные серьги в сморщенных старческих мочках…
– Где? – спросила она. – На остановке?
Старуха молча таращилась на нее.
– На автобусной остановке?! – выкрикнула Катя, выхватила из сумочки удостоверение. – Звоните в полицию! Вызывайте полицейских!
– Девятый номер, – старуха ткнула рукой в сторону двери. – Девятый… прямо по улице… она там!
Катя выскочила на улицу, и бегом…
И тут же вернулась назад.
Это не та улица. Это улица, по которой она брела от дома ученых. А старуха шла ей навстречу и наискосок.
Она перебежала перекресток и помчалась что есть сил по той улице, где впервые заметила странную старуху, размахивающую руками.
В начале – никаких жилых домов. Пустырь, обнесенный забором, – брошенная строительная площадка. За ней – магазин-стекляшка, закрытый, с заколоченными окнами второго этажа. За ним – еще одна стекляшка, тоже закрытая и заброшенная. Напротив – ряд железных гаражей. Густые кусты.
Дальше улица шла под уклон, и там располагалось какое-то административное здание за глухим забором. И два старых кирпичных коттеджа – точно таких же, как и на главных улицах ЭРЕБа. Возле здания – автобусная остановка.
Сердце Кати ухнуло вниз.
Однако уже через секунду она поняла, что у страха глаза велики.
Автобусная остановка была пуста.
Никаких перформансов.
Никаких женщин-мух на этот раз.
Но где же тогда…
Катя бросилась к автобусной остановке. На стене административного здания – «семерка». Значит, следующий дом – кирпичный коттедж – номер девять.
И точно, на стене имелся указатель: «Одиннадцатая Парковая, 9».
Палисадничек перед двумя входами был аккуратно убран, его украшали прополотые клумбы, на них красовались вечнозеленые кустики.
Мирная, тихая картина. Тюлевые занавески во всех окнах опущены… Нет, в дальней половине окна зашторены, а вот в ближней половине дома в двух окнах шторы отдернуты, и даже открыты форточки.
Катя подошла к входной двери. Подергала ручку – заперто.
Старуха сказала – я зашла…
Катя вдруг вспомнила, что в этих домах есть еще один вход – позади. Дверь, выходящая в более просторный садик, примыкающий, словно в дачных кооперативах, к садам других жилых коттеджей.
Она спустилась по ступенькам, медленно, очень медленно обогнула дом.
Где-то далеко зазвучала песнь сирен…
Полицейские мчались по ЭРЕБу.
Песнь сирен, как траурный марш, все громче, громче… Она пугала, манила и предостерегала.
Катя сделал еще пару шагов. Затем еще.
Сначала она увидела брызги красного на широко распахнутой, покрашенной в белый цвет задней двери дома.
А потом увидела тело, распростершееся на клумбе сломанных, вырванных с корнем осенних астр.
Глава 21Песня сирен
Переливы звука не умолкали.
Они наполнили собой улицу, сад, выплеснулись далеко за пределы Одиннадцатой Парковой.
Полицейские трели…
Песня сирен…
Катя сидела на пластиковом стуле возле кустов можжевельника. Ее трясло как в лихорадке. Отсюда, с этого наблюдательного пункта, ей было отлично видно, как работают полицейские ЭРЕБа, собирая улики и осматривая труп.
Алла Мухина в роли эринии ЭРЕБа…
Катя едва не начала истерически смеяться, кудахтать, зажала рот рукой: тихо, тихо, без истерик! Это всего лишь кровь и мозги. А ты – идиотка последняя, потому что сама сунулась в ЭРЕБ, как в пекло, сама виновата…
Потому что это, как метко выразилась местная эриния в чине подполковника, не Аид.
Не Ад.
Это ЭРЕБ.
– Вы трогали тело?
Катя подняла глаза – перед ней полковник Крапов. Он явился на место происшествия вместе со всей своей новой министерской группой поддержки.
– Я вам вопрос задал.
– Оставьте ее. Не видите, она в шоке. Я ее сама потом расспрошу.
Голос Мухиной.
Катя с трудом разлепила спекшиеся губы. Она так ведь и не попила воды. И теперь – на исходе второго часа осмотра места убийства – жажда сжигала ее огнем.
А рядом, словно в насмешку, – большая садовая бочка, полная дождевой воды, из которой, наверное, летом хозяйка этой половины коттеджа поливала свои цветы и грядки.
– Алла Викторовна, я не в шоке. Я уже раньше видела… Я и раньше ездила на места происшествий.
Катя лепетала это, надеясь восстановить свой статус-кво.
– Так вы касались тела? – не отступал полковник Крапов.
– Нет. Я ничего не трогала. Я сначала увидела потеки… брызги крови на двери, а потом ее. Я уже сказала вам, что зашла в магазин – тот, что на перекрестке. А туда вбежала эта пожилая женщина. И закричала, что здесь, в девятом доме, убийство. Я велела звонить в отдел, а сама побежала сюда и…
– И? – мрачно спросил полковник Крапов. – Вы узнали свидетельницу?
Катя молчала.
– Я вам снова задал вопрос.
– Тогда нет, хотя… мне показалось… сейчас да, я ее вспомнила. Это кассирша в здешнем музее. Мы заходили туда с Аллой Викторовной в день моего приезда в город.
– А потерпевшую вы опознали?
– Да, – Катя покорно кивнула. – Хотя ее сейчас трудно узнать, но я ее узнала. Это директор музея… я ее видела тогда же… Только я забыла ее имя.
– Нина Кацо, – откликнулась Алла Мухина.
– Череп проломлен.
Это объявил эксперт. Они с Мухиной (та была в резиновых перчатках, но без защитного бумажного комбинезона) как раз переворачивали тело.
– Директор музея науки, – повторила Катя. – Я сначала думала, что убили на остановке… то есть что это опять то самое… Перформанс на автобусной остановке, новая жертва. Но остановка чистая… Там ничего не было.
– Женщину убили здесь, – сказал эксперт. – Орудие убийства валяется на траве в метре от тела.
Катя видела, как Мухина поднялась с колен и сделала шаг в сторону. Оперативники уже сфотографировали этот участок сада. Поэтому она нагнулась и подняла с земли некий предмет.