росли там какие-то растения, очертаниями похожие на пальмы. Оба строения были заперты на глухие висячие замки, что яснее ясного говорило мне о крушении моих надежд.
Прием же, оказанный директором сада, превзошел все ожидания. Директор щедро улыбался, понимающе кивал, обнадеживающе смотрел. Выслушав меня, тотчас вызвал свою помощницу, видимо, нечто вроде завуча по школьным меркам, велел ей показать теплицы, сказал, что разделяет мою страсть к кактусам, что кактусы — это чудесная вещь!
— Да... Они так красивы! — восторгался я, предвкушая поживу.
— И обладают удивительными свойствами, — добавил директор.
— Кроме того, я хочу их изучать, — снова сказал я.
— И можно создать дома бразильский пейзаж, — быстро добавил директор.
Этот «бразильский пейзаж» чем-то меня огорошил. Почему бразильский? Может быть, он хотел сказать — мексиканский?
Я проследовал за «завучем» в душное тепло оранжереи. Замки не были сняты, и, что самое забавное, под замком обнаружилась старая женщина, что-то там поливающая с тихим ворчанием. Оказывается, замок висел для устрашения на главном входе, а пользовались входом в теплицы с другой стороны, через маленькую дверцу.
В сумраке теплиц и вправду оказались кое-какие пальмы, араукарии, драцены, фикусы, кордилины, но того, что я ждал и жаждал, было горестно мало. Коллекция кактусов занимала полстеллажа. В мелких невзрачных горшочках сидели мелкие невзрачные растения с колючками, совсем не такие, как на роскошных иллюстрациях в моей книге. Это была опять «радость через... ». И кроме того, женщина-«завуч» поведала мне, что кактусы, конечно, не продаются, а дать что-либо, может быть, и можно было б, но... отводок у кактусов нет... Те, что были, давно выщипаны сотрудниками. Так она и сказала — «выщипаны сотрудниками». И я понял, что лучше всего ничего тут не просить, а надо только улыбаться, благодарить, смотреть, ахать, восторгаться, приходить в умиление, снова благодарить и еще вежливее смотреть.
Очевидно, мои восторги, восклицания, поклоны кактусам при осмотре коллекции — а это все-таки была коллекция, учитывая то давнее время, коллекция, ибо в ней были даже кактусы-столбики, цереусы, казавшиеся мне, обладателю опунций и эхинопсисов, верхом кактусового совершенства, даже было что-то напоминающее ананасную шишку (Мамиллярия центрицирра — я предвижу улыбку знатоков), — мои восторги разжалобили «завуча», и она сказала, что даст мне, что возможно. В результате этого доброго акта я вышел из ботанического сада со следующими дарами: лепешкой опунции уже известного мне вида, черенком Мамиллярии Вильда, — о улыбки знатоков! — побегом Мамиллярии пролиферы — еще хуже улыбки! — четырехгранным стебельком селеницереуса, и, что самое ценное, на мой тогдашний взгляд, с пуховой головкой Мамиллярии боказана — еще улыбка! — похожей на одуванчик, если бы его пуховую суть снабдить редкими крючковидными колючками от репейника. Кроме всего, был еще в моих руках лист растения, названного «щучий хвост», — то бишь, сансевьеры цейлонской.
Теперь я чувствовал себя кактусоводом, чувствовал, что «оконный» (назовем его все-таки благородно) период собирательства подходит к концу.
Действительно — дальше заколодило. Кактусов не было нигде. Моя коллекция, если можно было ее так назвать, почти не пополнялась, зато желание раздобыть новые кактусы росло в геометрической прогрессии по мере того, как я читал книгу «Радость с кактусами», все более просвещаясь и приобщаясь к тайнам кактусового мира. А далее я приобрел и другую книгу того же Вальтера Хаге — название ее не слишком удачно, хотя и четко, переводится так: «Практическая книга о кактусах в красках». Книга была самым щедрым образом оснащена великолепными цветными иллюстрациями африканских суккулентов и кактусов, кактусов, кактусов во всем величии их красок, форм и цветения. Честно говоря, я уже начал негодовать и против В. Хаге, невольно поставившего меня в положение античного героя, обреченного страдать от голода и жажды перед видом всех возможных яств и пития...
Но где же взять кактусы? Ну, пусть не кактусы, пусть бы семена. Предлагают их ныне фирмы США, Японии, ФРГ, Бельгии, Голландии, Швейцарии, Германской Демократической Республики, Чехословакии. Но — нет, недоступны и ныне семена многих кактусов (а что говорить про орхидеи, бромелии, пальмы). Оказывается, это вроде предметов роскоши. И встает вопрос: разве не покупаем мы бананы, кофе, какао, апельсины? Неужели семена кактусов и других интереснейших радующих человека растений, которые, кстати, и не надо ввозить тоннами, невозможно закупить, чтобы каждый любитель мог выращивать все, что ему хочется? Разве не принесли бы нам пользу семена и растения, которыми столетиями уже увлекается весь мир, а иные страны вроде Сингапура, Голландии, ГДР имеют на этом приличный доход? Видится мне некое должностное лицо из торгового ведомства, произносящее, сурово насупясь: «Кактусы? Колючки? Что за блажь? Обойдутся... Тратить народные деньги... » И невдомек этому лицу, что давно обернулись бы те деньги немалой прибылью для государственных магазинов и теплиц, что маленькая ГДР, представьте себе, вывозит кактусы... в Канаду. И берут, покупают, ценят... Умолкаю в надежде, что прозреет кто-то, ведающий семенами ли, закупками ли апельсинов-бананов, рано или поздно должно такое быть...
А пока хотел было автор повествовать, как добывал он в течение целого десятилетия кактусы у разных дельцов и деляг, как его обманывали, обводили вокруг пальца, всучивали гнилой в прямом смысле товар, присылая в посылках (кактусы прекрасно переносят и месячную транспортировку), как тратил он немалые деньги на приобретение кактусов вновь и вновь взамен погибших, ездил за ними и в Москву, и в Прибалтику. Все это можно бы описать, получилась бы поучительная книга, — к сожалению, не столько о кактусах повествовала бы она, сколько о страстях человеческих... Это был путь к кактусам, которым я никому не посоветую идти, хотя идти им все равно будут, особенно люди нетерпеливые, которым надо сегодня же все сразу и кактусы надо сразу взрослые... Однако, идя этим путем, я не только приобретал растения по дорогой цене, но вместе с ними и всех мыслимых паразитов, все кактусные заболевания, а растения, чаще всего из теплиц и оранжерей, в новой среде, на окне, под иным солнцем и в другом режиме содержания чувствовали себя плохо, «переживали», не росли, «стояли», а что хуже того, загнивали и гибли без всяких, казалось, видимых причин. Такое собирательство было радостью почти через слезы...
И все-таки коллекция росла, увеличивалось число видов, я перешел к периоду, который можно было назвать «видонакопительским». Скажите, любители, кто не пережил этот период под негласным девизом: «Видов! Видов! Видов! Как можно больше». Здесь собирание удивительно напоминает сказку о рыбаке и рыбке, где роль сварливой старухи и безропотного старика приходится играть попеременно самому, а роль золотой рыбки тем дельцам, кто и сейчас «издает» приманчивые проспекты-списки кактусов и рассылает их любителям... Если я скажу, что коллекция моя достигла сегодня уже приличных, по крайней мере для сурового Урала, размеров (около пятисот видов), я кого-то удивлю, а кто-то посмотрит на меня с превосходством. Ныне стали встречаться собрания в 600–700–900 и даже тысячу (!) видов, как встречаются-предлагаются в упомянутых выше, отпечатанных на ротапринте проспектах сеянцы самых редких видов. «Так в чем же дело?! — воскликнет иной читатель. — Значит, все в порядке». В том-то и суть, что в проспектах против каждого крохотного, миллиметрами измеряемого сеянца стоит цифра 5–10–15–20–25–40 и даже 70! — рублей. Вряд ли нужны здесь комментарии. «Бойкие люди» делают свой бизнес. Бойкие люди всегда наживались на страстях человеческих...
Третий период собирательства можно бы назвать кактусоводческим. Тут автор наконец-то пришел к выводу, что нет лучше растений, выращенных самим, а значит, стойких, отобранных, приспособившихся и закаленных — и все силы, а главным образом средства употребил он на то, чтобы добыть, достать (нет, не втридорога, намного дороже) эти самые семена. Добыл, достал, посеял и после разного рода мучений, разочарований, «радостей через» стал владельцем коллекции молодых кактусов, выросших под уральским небом, под его, автора, непосредственным ежедневным попечением. Дальше в книге будет подробно рассказано, как вырастить кактусы из семян, что ждет вступившего на этот путь. Но признав этот метод наилучшим, а этап самым плодотворным и результативным, хотя бы по количеству полученной радости (по отношению к количеству разочарований), автор вступил в четвертый период собирательства, пока еще не обозначенный.
Мне показалось, что, поскольку нельзя объять необъятное, стоит сконцентрировать свои усилия на выращивании, изучении наиболее интересных, редких и трудных в культуре видов, а также тех, которые особенно нравятся (у всякого коллекционера есть такие любимчики, и не обязательно они из самых редких). Я пришел к выводу, что хватит для радости две-три, от силы четыре сотни видов, были бы они здоровы, росли уверенно, не болели и не поражались ничем. Двести видов красивых и редких кактусов — великолепная коллекция, четыреста — и вовсе мечта, потому что требуют они много забот, хлопот, свободного времени и знаний. Миф о том, что кактусы якобы тем и хороши, что их и «поливать не надо», пусть останется мифом для несведущих[2]. Даже один-единственный кактус на окошке, самый неприхотливый, для того чтобы он рос и цвел, требует и времени и знаний. Если умножить это пусть небольшое время и небольшие знания на двести, а тем более на четыреста, — мы и получим внушительные затраты труда. Но здесь автор умолкает, чтобы перейти к дальнейшему описанию всего того, что было и чему следовало быть...
4. Систематика, педантизм и бухгалтерия
Что такое знание? Не что иное, как записанный опыт.
Карлейль
Во всех руководствах по кактусам непременно дается и их систематика. Подробно объясняется, что каждое растение имеет двойное латинское название (род и вид) плюс начальные буквы фамилии описавшего его натуралиста — что всегда мне лично кажется великой несправедливостью по отношению к тем, кто это растение открыл, добыл, нашел, привез и дал в руки ботанику. Итак, если вы, пробираясь сквозь дебри, взбираясь на кручи, рискуя жизнью и терпя лишения, открыли, нашли новую орхидею или кактус, ваше имя не будет известно и тем более увековечено, в то время как тот, кто с лупой в руке, в спокойном уютном кресле, не выходя из дому, не отдаляясь от него, может быть, всю свою жизнь далее почтамта и рынка, опишет вашу находку, присвоит ей название — и будет отцом нового растения. Великая несправедливость... Но что делать? Единственное утешение, наверное, в сладости самой находки, в сладости поиска, всего, что входит в понятия путешествие, искание, открытие, и кто из нас, грешных, не бредил, не носил в мечте — выйти куда-то на нетоптанный склон, в неведомое место и вдруг (именно вдруг) увидеть меж камней и кустарников еще никем не виданный цветок, растение, что миллионы лет жило безымянным, словно бы таилось от всех, а вот пришел ты и стоишь перед ним в восхищении и понимаешь: оно твое, открытое тобой... О, восторг и сча