– Есть там какая-то промышленность?
– Практически нет. В городе было два базара, на которых продавали шерсть, соль, сахар, чай, одежду, посуду. Там можно было купить мумиё, которое применяют в народной медицине. Высоко в горах, на высоте 2500 метров, примерно 95 км южнее Файзабада, на том же правом берегу реки Кокча, к западу от горы Тиргаран, находится лазуритовый рудник Сар-э-Санг, где добывают лучший в мире лазурит.
– Слово «сар» (سر) означает голова, а «санг» (سنگ) – камень. Запасы и качество лазурита из месторождения Сар-э-Санг являются уникальными, он был обнаружен даже в гробницах фараонов и при раскопках Трои. Его стоимость может доходить до 8 долларов США за 1 грамм (в среднем 2 доллара). Нелегальная добыча и сбыт бадахшанского лазурита были главными источниками валюты для моджахедов (ныне для движения Талибан). Чтобы не пустить туда правительственные войска, они взорвали все подходы к руднику, взлётную полосу, которая там имелась, и заняли круговую оборону, а сами на ишаках по горным тропам переправляли лазурит за границу. Обратно по тем же тропам поступало оружие.
– А что собой представляли местные бандиты?
– Главаря местной банды звали Басир, он был учителем. Его банда, порядка 30 боевиков, базировалась в горах. Другие банды были ещё меньше. Во всяком случае, до 100 никогда не доходило. Они боролись и против нас, и между собой. Семья Басира жила в городе. Но агенты из числа афганцев никогда не скажут, что он придёт, например, завтра. Нет, только: «Вчера приходил». Всё задним числом. А каждый день там засаду не сделаешь. Мы после обеда вообще не выходили – могут пристрелить. Хотя по документам считалось, что у меня батальон. А весь батальон – три офицкра-агентуриста (я, Женя Бутлин из Вильнюса и Володя Забровский из Москвы), переводчик Умар Каримов из Ленинабада (ныне Худжанд, Таджикистан) и 13 солдат-пограничников, которые несли караульную службу, чтобы ночью нас не прирезали, не убили. Жили мы в самом городе, на «вилле» – там так почти любой большой дом называется – постоянно испытывая дефицит питьевой воды и дров, электричество два часа в сутки. В 13 км от города были дислоцированы вертолётный полк и полк мотопехоты, которому был придан наш «батальон». Раз в неделю мы ездили туда за продуктами и топливом. Из техники у нас было два БТР и два грузовых автомобиля, одна машина была оборудована ёмкостью под питьевую воду. Почти каждый вечер с гор спускались бандиты и пытались штурмовать город. Гарнизон города – это царандой (милиция) и мы. Но на противоположном склоне, как раз напротив тех мест, откуда приходили бандиты, располагался армейский взвод, у которых была зенитка, гранатомёты АГС‑17 и миномёты. Горы были хорошо пристрелены, и как только начинался обстрел, они отвечали душманам прицельным огнём. Игорь Морозов, тоже «каскадёр», так написал об этом:
Здесь ветры с Джелгара, на склонах – отары,
На озеро Шиво бредёт караван.
Здесь рвутся гранаты, летают снаряды
И тянет с дуканов гашишный дурман.
Мы вспомним, ребята, как пели когда-то
Под лампочки тусклый, скупой огонёк.
Как жили на вилле, как в горы ходили,
Где нас прикрывал миномёт «Василёк».
Если я через свою агентуру получал информацию о дислокации банды или складов, то ещё должен был гарантировать, что это не ближе 300 м от кишлака. После этого ехал в полк за огневой поддержкой. Помню первую операцию – в горах нужно было разбомбить склад. Я приехал в вертолётный полк, навешиваем бомбы, я смотрю – год выпуска 1942. Я так и обомлел. Садимся в вертолёт, сажаем туда афганца – а он сверху ничего не может узнать. Это же не на ишаке ездить. Хорошо, бандиты свой флаг зелёный воткнули, так что отбомбились. Но из 12 бомб взорвались только четыре.
– Не возникало ли идеи о крупных войсковых операциях?
– Такая идея у советского командования возникла. Было запланировано масштабное наступление с юга, из района Файзабада, и с севера, прямо с территории СССР. К нам подтянули большие армейские силы, бронетехнику, РСЗО «Град». И началось наступление по всем законам военной науки, с артподготовкой, танками, авиацией. В итоге за пять дней этой грандиозной кампании удалось продвинуться на три километра. Оказалось, что крупные воинские подразделения и бронетехника в горной местности неэффективны. А от бомбовых ударов моджахеды успешно укрывались в заранее обустроенных глубоких пещерах. Наступление было свёрнуто, а мы вернулись к своей повседневной работе – разведке, вербовке, работе с агентурой. И результаты у нас были очень даже неплохие. Каждый месяц я летал с отчётом о проделанной работе в Кундуз, где находилась штаб-квартира команды «Север-2» из состава «Каскад-3». Вертолёты ходили только парами, поодиночке там никто не летал. Мы долго выбирали, в какой из вертолётов сесть. В конце концов выбрали. Подошли к нему, но из другого нас пригласили к себе. Вертолёты поднялись в воздух и полетели. Вертолёт, в который мы не сели, не долетев до аэродрома, рухнул на землю. Перемена машины сохранила нам жизнь.
– Как долго Вы находились в Афганистане, Валерий Фёдорович?
– Отряд специального назначения «Каскад-3», в составе которого я действовал, выполнял боевую работу в Афганистане девять месяцев, с июня 1981 по апрель 1982 года. По возвращении на Родину я был удостоен второго ордена Красной Звезды. Как было сказано в приказе: «За заслуги во время выполнения интернационального долга в Республике Афганистан». Награду в торжественной обстановке мне вручил начальник Управления КГБ СССР по Москве и Московской области генерал-полковник Виктор Иванович Алидин.
– Вы вернулись в свой 1‑й отдел 2‑й Службы?
– Я вернулся в свой отдел и окунулся в напряжённые чекистские будни московского Управления КГБ. Однако афганские события довали о себе знать, порой совсем с неожиданной стороны. После возвращения у нас на руках имелось некоторое количество чеков Внешпосылторга (ВПТ), которыми в то время платили зарплату советским гражданам, работающим за границей. Эти чеки можно было отоварить только в сети фирменных магазинов «Берёзка», в которых по официальному курсу 1 рубль ВПТ = 1 рубль СССР продавались дефицитные импортные товары – джинсы по цене 120–180 чеков, японские телевизоры Panasonic и Toshiba (1200–2000 чеков), кассетные магнитофоны Sanyo (500 чеков), которые отсутствовали в обычных «рублёвых» магазинах. Наш переводчик Умар из Таджикистана попросил меня купить ему японский магнитофон, и я постоянно носил с собой в пиджаке чеки на сумму 600 рублей купюрами по 50 рублей, подбирая нужную модель. В это время у нас в отделении появился новый сотрудник Игорь Калягин, сын большого начальника из внешней разведки.
– Я уточню, что речь идёт о генерал-майоре Николае Егоровиче Калягине, заместителе начальника ПГУ КГБ СССР по Дальнему Востоку (в этой должности в 1990–1991 гг. он курировал будущего директора СВР Вячеслава Ивановича Трубникова). Николай Егорович родился 2 января 1929 года, с 1973 по 1976 год был начальником 7‑го отдела (Таиланд, Индонезия, Япония, Малайзия, Сингапур, Филиппины) ПГУ, с 1977 по декабрь 1980 года – главным резидентом КГБ в Бонне (ФРГ), с января 1981 года – начальником направления (ГДР) 11‑го отдела (связи с органами безопасности соцстран), с августа 1982 года – начальником 11‑го отдела ПГУ, с 1984 года – руководителем представительства КГБ СССР в Афганистане, с 1987 по 1991 год – заместителем начальника ПГУ КГБ СССР по Дальнему Востоку, с 1991 года – на пенсии. Скончался Николай Егорович Калягин 21 ноября 2019 года в Москве.
– Примерно раз в год из ПГУ в московское Управление КГБ приходил запрос на двух опытных сотрудников для работы по линии внешней разведки. В очередном письме указывалось уже конкретно, что в ПГУ нужно направить Игоря Калягина. И в этот момент у меня пропали те самые чеки на 600 рублей. В нашем кабинете сидело трое – я, Валентин Лобан и Игорь Калягин. Я им, естественно, рассказал о своей пропаже. Через некоторое время у Игоря стали появляться новые импортные вещи – джинсы, итальянские галстуки и т. д. Однажды, когда я заходил в кабинет, он торопливо закрыл свой портфель, как будто хотел что-то скрыть. Дождавшись, когда он выйдет, я заглянул в него – и к своему изумлению обнаружил конверт, в котором лежали чеки на сумму 500 рублей, купюрами по 50 рублей. Я решил забрать их. К моему удивлению, со стороны Игоря не последовало никакой реакции. Поскольку чеки мы получали вместе с моим сослуживцем по «Каскаду» и московскому Управлению Владимиром Забровским, я попросил его сообщить мне по телефону номера оставшихся у него 50‑рублёвых купюр. Расхождения были в единицах, сомнения не оставалось – это были мои чеки. Я рассказал об этом сотруднику нашего отделения, моему лучшему другу Михаилу Нечаеву. Он рассудил, что ситуация довольно сложная, ведь Калягин мог сказать, что он ничего не брал и у него ничего не пропадало. Тогда выходило, что я пытаюсь оболгать перспективного сотрудника, идущего на повышение. Михаил посоветовал мне переговорить с Калягиным с глазу на глаз и записать разговор на диктофон. Я так и сделал. Поскольку Калягин, как и предполагал Михаил, ушёл в «несознанку», я сказал, что отдаю чеки на экспертизу с целью сличения отпечатков пальцев. После этих слов он заявил, что нашёл конверт с чеками у лифта. На мой вопрос, почему он об этом не сказал, зная о моей пропаже, он ответил, что у меня пропало 600, а он нашёл 500. И попросил, с учётом его ухода в разведку, шума не поднимать. Недостающие 100 чеков он обещал взять у отца и вернуть. После этого я написал рапорт о случившемся и доложил его с приложением аудиозаписи начальнику отдела полковнику Карабанову. Он дал команду создать комиссию по разбору случившегося. На комиссии Калягин сразу же сознался в краже моих чеков. Однако на следующий день он заявил, что сознаться его принудили, а чеки он всё-таки нашёл. Такое поведение Калягина вызвало в отделе бурю негодования. Был поставлен вопрос о его исключении из партии и увольнении из органов госбезопасности. Но поскольку из ПГУ сообщили, что к себе они его тоже не берут, раздались голоса в защиту Калягина. И тут дело принимает новый оборот. Незадолго до этого пропала иностранная пишущая машинка, которую один иностранец подарил начальнику отдела Карабанову после московской Олимпиады. А Лобан вспомнил, что Калягин говорил ему что-то насчёт комиссионного магазина. Мы выяснили, что в Москве есть только два комиссионных, принимающих такую технику. Начальник отдела поручил нашему отделению провести в них проверку. Через пару дней я обнаружил в комиссионном магазине на Садовом кольце квитанцию, выписанную на паспорт Калягина, о сдаче машинки на комиссию. Материалы на Калягина передали руководству Управления, и на его карьере был поставлен крест. Мы же, как позднее заметил Нечаев, возможно, предотвратили серьёзный урон для внешней разведки. Ведь с такими наклонностями Калягин, оказавшись за границей, мог легко попасть в сети контрразведки противника и быть завербован.