ы, видимо, думали, что мы пойдём на юг. Мой пост находился в первом отсеке, и было слышно, как работают винты противолодочных кораблей. Замполит ходит по отсекам и успокаивает, мол, не опозорим наш флот, в 1905 году здесь в Цусимском сражении наша эскадра осенила себя вечной Славой. А я думаю: «Зачем он это говорит, каждый и так знает, что нужно делать в этой ситуации». Несмотря на реальную опасность, страха не было. Было ощущение, что всё это происходит на учении. Видимо, возраст такой, что не верится, что можно погибнуть. И трое суток мы пролежали на грунте. Поднимаемся на перископную глубину, командир запрашивает радиста: «Как горизонт?» Тот отвечает: «Горизонт чист!» Тогда мы всплываем и идём полным ходом в надводном положении. Через некоторое время радист докладывает, что слышны шумы судна большого водоизмещения. Это были американские авианосцы. Их эскорт составлял 140 кораблей и вертолёты. А у нас на борту находились сотрудники КГБ СССР, которые слушали и записывали переговоры американских лётчиков между собой и с командованием кораблей. Мы поднырнули и в подводном положении следовали между авианосцами и в случае приказа готовы были применить торпеды. Так, в подводном положении, мы благополучно сопроводили их до Токийского залива, где они встали на рейде, а мы остановились у входа в залив в подводном положении. Спустя какое-то время кризис миновал, и нам последовала команда: «Отбой!» Но назад через Корейский пролив мы уже не пошли, а возвращались на базу через пролив Екатерины. Встретили нас торжественно, с оркестром. Командир доложил комбригу о выполнении поставленной задачи. После этого экипаж отправили в дом отдыха, и мы там две недели были на полном обслуживании. На этом мое участие в Карибском кризисе закончилось, а служба продолжалась.
– Но Ваша служба уже подходила к концу. Какие у Вас были планы на будущее?
– На 4‑м году службы я решил поступать в Дальневосточный государственный университет. Для подготовки к поступлению мне и ещё двум сослуживцам разрешили посещать во Владивостоке подготовительные курсы. Поскольку я уже работал в геологии, то решил поступать на геологический факультет. Но мои товарищи предложили ехать вместе с ними поступать в Воронежский государственный университет, мотивируя это тем, что если мы провалим экзамены, то должны будем возвращаться на лодку дослуживать, а это стыдно. Если же мы не поступим в Воронежский университет, то нас направят дослуживать в близлежащие к Воронежу воинские части. Поскольку в Воронежском университете был геологический факультет, то я согласился. Но когда мы приехали туда и пришли в приёмную комиссию, то мои товарищи говорят: «Раз уж мы вместе приехали, давай вместе поступать на юридический факультет». Конкурс туда был 20 человек на место, и набирали всего 25 человек. Я подумал – и согласился. Я успешно сдал вступительные экзамены, набрав даже полбала лишних. Мои товарищи, к сожалению, не прошли по конкурсу, и один из них поехал дослуживать в одну из подмосковских воинских частей, а другой был зачислен с имеющимися баллами в Воронежский педагогический институт. Таким образом, начался новый и необычный этап моей жизни – студенческий. На курсе все 25 человек были военные, и, по крайней мере, первый год мы ходили в военной форме, поскольку ничего другого у многих не было. Учились мы очень прилежно, много работали в библиотеках города. Я жил на квартире, так как общежитие можно было получить только на третьем курсе. Особо хотел бы подчеркнуть высокий профессиональный уровень профессорско-преподавательского состава юридического факультета Воронежского госуниверситета. Они не просто давали знания, но и учили думать, размышлять, не принимать на веру те или иные факты. Многие из них затем были приглашены в ведущие вузы Москвы. На старших курсах я поработал на общественных началах в органах прокуратуры и милиции. Стажировку я проходил в прокуратуре Ленинского района Воронежа. До сих пор вспоминаю их с благодарностью и признательностью. Это были следователи с большой буквы, к тому же с хорошей теоретической подготовкой. На последнем курсе встал вопрос о моём распределении. Мой однокурсник, тоже моряк, предложил обратиться в Управление КГБ по Воронежской области, что мы и сделали. В отделе кадров Управления нас выслушали, записали наши данные и сказали, что, мол, продолжайте учиться, а мы вам сообщим, берём мы вас или нет. После этого меня приглашали на беседу ещё несколько раз, уточняли данные, однако конкретного решения о зачислении на службу не принимали. Тем временем наступили зимние каникулы перед последним семестром. Я поехал в Тюмень, где жили два моих брата. Приехав к ним, я зашёл в Управление КГБ по Тюменской области, поговорил с начальником отдела кадров, и он меня заверил, что, мол, не беспокойтесь, мы Вас берём. Я приезжаю в Воронеж, а там заявляют, что они тоже решили принять меня на службу и не отдадут. Они звонят в Тюмень и требуют объяснений, почему у них забирают кадры – но успеха не добились, и мне пришлось ехать в Тюмень. Это был 1968 год.
– Я в 1964 году в Тюмени пошёл в школу № 25 прямо напротив Управления КГБ на улице Володарского, где работал мой отец, и учился там до 1967 года. А потом мы переехали в Москву.
– Да, с Юрием Андреевичем мы познакомились позднее. Когда я по распределению приехал в Тюмень, меня пригласили к начальнику Управления полковнику Лобанову. Во время беседы присутствовал и его заместитель по кадрам.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ.
Полковник Иван Петрович Лобанов родился в 1916 г. в селе Могильное Шадринского района Курганской области в крестьянской семье, в декабре 1939 г. окончил зоотехнический факультет Омского сельскохозяйственного института, работал в зоотехническом хозяйстве Дальстроя НКВД СССР, с 1941 г. был на партийной работе в Якутии, затем в Омске, в органах госбезопасности с 1950 г., с 1951 г. начальник 9‑го отдела (спецпоселенцы) МГБ Карело-Финской ССР, с 1953 г. – заместитель начальника тюремного отдела УМВД – УКГБ по Омской области, затем заместитель начальника УКГБ по Омской области, с апреля 1962 по 1972 г. начальник УКГБ по Тюменской области, с 1972 г. в действующем резерве КГБ, заместитель директора по режиму Калининградского машиностроительного завода.
– Дядя Валера, папа оставил следующую характеристику начальника Управления Лобанова и его заместителя (помощника) по кадрам Матросова: «Помощником начальника Управления по кадрам был полковник И.С. Матросов. Он приехал из Москвы в составе кремлевской охраны, сопровождая тело В.И. Ленина, в 1941 году. Очень скромный, культурный человек. Хорошо знал свое дело. С принимаемыми на работу беседовал очень обстоятельно. Уже при первой беседе со мной мне он сразу показался симпатичным человеком. С начальником Управления (полковником Лобановым. – А.В.) у него не сложились отношения… и Матросов, подав рапорт на увольнение, вскоре уволился. В дальнейшем он много лет работал в “Тюменьнефтегаз”. Был там на хорошем счету. О Лобанове у него осталось самое плохое впечатление, как о самодуре, бестактном и бескультурном человеке. Для такого суждения у Матросова были основания. По заданию начальника Управления Матросов проводил очень непростые беседы с женами молодых сотрудников, разъясняя им специфику работы их мужей, например, как научиться вести себя спокойно при неожиданной встрече с мужем, идущим по улице с женщиной, помня, что это его работа. Естественно, не всегда беседы Матросова приносили те результаты, на которые рассчитывали организаторы этих мероприятий. Нередко эффект был с точностью наоборот. У меня о Матросове И.С. сохранились самые добрые воспоминания».
– Мне тоже запомнилась первая беседа с начальником Управления и его замом по кадрам: «Валерий Иннокентьевич, а Вы знаете, что у нас есть агентура?» – спрашивают они. Я говорю: «Знаю». Начальник округляет глаза – и замолкает. Через некоторое время он спрашивает: «А откуда Вы знаете?» Я говорю: «Я же практику в прокуратуре проходил, знаком с внутрикамерной агентурой». То есть в то время само слово «агент» было секретом, его даже произносить было нельзя. По-видимому, мои ответы понравились, потому что Лобанов сказал: «Вас направили к нам следователем. Но у нас практика, год-полтора поработайте на оперативной работе. Тогда я Вас снова переведу в следственное подразделение». И меня определили в 5‑й отдел – борьба с идеологической диверсией. Там мы познакомились с Петром Сергеевичем Никулиным, который работал в этом же отделе. Он был очень эрудированным человеком, обладал глубокими научными знаниями во многих сферах, владел английским языком. Пётр Сергеевич познакомил меня с Юрием Андреевичем Ведяевым, который в то время уже был в аспирантуре Высшей школы КГБ СССР в Москве.
– Это был друг отца. К сожалению, в прошлом году его не стало. Я помню, в Тюмени я ещё в школу не ходил и часто оставался у бабушки с дедушкой на Семакова, 15. Они с папой заходили вечером перекусить, дядя Петя вынимал из пистолета обойму и давал его мне поиграть.
– Пётр Сергеевич рассказал мне много интересного о твоём отце, о его новых идеях в контрразведке, об использовании научных знаний при решении стоящих перед органами госбезопасности задач. Меня это очень увлекло. Я впервые узнал, что в Москве есть Высшая школа КГБ, где занимаются наукой, теорией контрразведывательного искусства, защищают диссертации, становятся кандидатами и докторами юридических наук, профессорами. Для меня это было открытием, оказалось, что есть интересная перспектива. В самом отделе все сотрудники были с высшим образованием, настоящие интеллектуалы. Здесь царила прекрасная рабочая атмосфера. Сегодня я часто вспоминаю имена тех людей. Этот период работы, как и служба на флоте – самые лучшие годы в моей жизни. Примерно треть отдела составляли фронтовики. Но какие это были люди – кристальной чистоты. Как же они относились к работе – несмотря на ранения и тяготы войны, это были увлечённые преданные своему делу люди. Помимо всего прочего – люди душевные. Мой первый начальник Степанов Юрий Фролович был мне как родной отец. Он меня устроил жить на квартиру к матери нашего сотрудника. И хотя она была уже в возрасте, но ухаживала за нами, заботилась о нас. Это было действительно трогательно. Почувствовать моральный климат в коллективе можно на таком примере. У нас была такая статья, как «Оперативные расходы». Например, нужно было в интересах дела сходить в ресторан. Особенно если встреча с иностранцем. При этом начальник отделения всегда подчёркивал: «Имейте в виду, это деньги народные. Поэтому будьте скромнее». И все это неукоснительно соблюдали. Свои деньги можешь тратить – а это статья святая. Важной задачей органов госбезопасности в то время была борьба с идеологической диверсией, осуществляемой враждебными нашей стране зарубежными государствами и их спецслужбами, антисоветской агитацией и пропагандой. Идеологическая диверсия – это по своей сути информационная война против СССР. При этом главный акцент в работе КГБ по этому направлению делался на профилактику. В тот период в большинстве управлений вообще не возбуждалось уголовных дел за антисоветскую агитацию и пропаганду. Поэтому, когда рассказывают все эти небылицы о массовом привлечении к уголовной ответственности за это преступление, – всё это в