<…> Как мог выдержать я (Стрик) с надломленным позвоночником, ревматизмом в суставах ног и в возрасте 43‑х лет? <…> Большинство испанцев отказывалось от выполнения разработанных мною операций (из-за трусости), они слишком доверчиво относились ко всем встречающимся на пути испанцам, рассказывая им наш путь и наши цели, часть из них частяком засыпала на посту. Преодолел все это я благодаря неограниченной ненависти к врагам народа фашистам и любви к своему делу, к своей профессии. <…> Я не мог показать им своего опыта, тактики, метода и т. д. потому, что они по своей природе не хотят и не думают о том, что один хороший человек (агент) в тылу противника может принести пользы больше, чем целая бригада на фронте… 23 июля 1937 г. Стрик».
По словам его дочери Светланы Орловской, «папа вернулся из Испании сильно контуженный. Хромал, плохо слышал. Тогда ему врачи поставили диагноз и написали, что больше к военной службе он не годен».
В 1939–1940 годах Орловский работает проректором по хозяйственной части Чкаловского (Оренбургского) сельскохозяйственного института. Весной 1941 года его направляют по линии внешней разведки в Китай. В Синьцзяне под прикрытием должности завхоза геологического управления он организует побег из контрразведки резидента НКГБ и переправляет его в ватном тюке в СССР.
Когда началась Великая Отечественная война, Орловский пишет письмо наркому внутренних дел Лаврентию Павловичу Берии: «Прошу Вашего распоряжения направить меня в тыл немецко-фашистских войск для краснопартизанской и диверсионной работы… Мне приходилось нелегально десятки раз (если точно, то 70 раз. – А.В.) переходить линии фронтов и государственных границ и проводить десятки диверсионных боевых операций, громить противника, разрушать его коммуникации и вселять в них панику».
Долгожданный ответ из Центра пришёл 29 марта 1942 года. Орловский был направлен в распоряжение начальника 4‑го Управления НКВД СССР Павла Анатольевича Судоплатова, который поручил ему сформировать разведывательно-диверсионную группу «Соколы». В ночь на 26 октября 1942 года группа была выброшена на парашютах в Барановичской области Белоруссии. Орловский быстро восстановил здесь свои связи 1921–1925 годов. «Население Барановичской области снабжало нас продуктами питания, разведывательными данными и укрывало от врага, – писал он в 1951 году министру госбезопасности БССР Лаврентию Фомичу Цанаве. – После разгрома помещичьих имений все продукты и скот нами раздавались местному населению. Это облегчило вербовку связников, приходило значительное пополнение в наши ряды».
В ночь на 17 февраля 1943 года агентурный разведчик Василий Халецкий доложил, что в 11 часов утра в Машуковские леса на охоту на диких кабанов приедут генеральный комиссар Белоруссии Вильгельм Кубе, гаупткомиссар Барановичей Фридрих Фенц, заведующий белорусскими лесами Захариус и другие видные нацисты, причём вглубь леса они двинутся на подводах с большим количеством охраны и собак. Времени оставалось мало, большинство партизан были на задании, и Орловский лично возглавил группу из двенадцати человек. Им пришлось неподвижно пролежать в снегу около двенадцати часов. «Когда обоз приблизился на расстояние 10–15 метров, я дал сигнал к бою, – пишет Орловский. – Были убиты Фридрих Фенс, Захариус, 10 фашистских офицеров и 30 человек охраны (Как оказалось позднее, Кубе на охоту не приехал. – А.В.). В ходе боя мне удалось бросить под сани две связки тола по 800 граммов. Третья связка, которую намеревался бросить, взорвалась у меня в руках»…
Врач Виктор Алексеевич Лекомцев обычной ножовкой без анестезии ампутировал Орловскому правую руку по плечо и четыре пальца на левой руке. Наркоза не было: дали стакан самогона…
В августе Кирилл Прокофьевич вернулся в Москву к жене Наталье и дочкам Лидии и Светлане. В музее Кировска сохранились его краткие воспоминания: «Я пришел к себе домой и остановился перед дверью. За дверью были жена и дети. Я постучал в дверь ногой, потому что позвонить мне было нечем…»
20 сентября 1943 года Орловскому Кириллу Прокофьевичу было присвоено звание Героя Советского Союза. Любой на его месте решил бы наконец отдохнуть от трудов праведных – но только не Орловский. В письме лично Иосифу Виссарионовичу Сталину он просит разрешить ему возглавить колхоз в его родном селе и даёт обещание сделать его колхозом-миллионером:
«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Москва, Кремль, товарищу Сталину
ЗАЯВЛЕНИЕ
Дорогой товарищ Сталин!
Разрешите на несколько минут задержать Ваше внимание, высказать Вам свои мысли, чувства и стремления. Благодаря Народному комиссару государственной безопасности товарищу Меркулову и начальнику 4‑го Управления товарищу Судоплатову материально я живу очень хорошо. Морально – плохо. У меня имеется достаточно физических сил, опыта и знания для того, чтобы еще принести пользу в мирном труде. Если бы Правительство СССР отпустило кредит в размере 2.175 тысяч рублей в отоваренном выражении и 125 тысяч рублей в денежном выражении, то я бы на моей родине, в деревне Мышковичи Кировского р-на Могилевской области, в колхозе “Красный партизан” до 1950 года добился бы следующих показателей: 1. От ста фуражных коров (в 1950 г.) смогу достигнуть удоя молока не меньше восьми тысяч килограммов на каждую фуражную корову. 2. Сеять не меньше семидесяти гектаров льна и в 1950 г. получить не меньше 20 центнеров льноволокна с каждого гектара. 3. Сеять 160 гектаров зерновых культур (рожь, овес, ячмень) и в 1950 году получить не меньше 60 центнеров с каждого гектара. <…> По моему расчету, этот же колхоз в 1950 году может добиться валового дохода не менее трех миллионов рублей. Вышеупомянутую работу я выполню на славу нашей любимой Родины… хозяйство будет показательным для колхозников Белоруссии. Поэтому прошу Вашего указания, товарищ Сталин, о посылке меня на эту работу и предоставлении просимого мною кредита.
Герой Советского Союза,
подполковник государственной безопасности Орловский.
6 июля 1944 г.
г. Москва, Фрунзенская набережная,
дом № 10а, кв. 46, тел. Г‑6-60-46».
Сталин, прочитав письмо, дал распоряжение просьбу Орловского удовлетворить – он прекрасно понимал его, потому что сам был таким же. Орловский сдал государству престижную квартиру в Москве и уехал в разрушенную до основания белорусскую деревню. Валентина Кирилловна Рудакова, которая долгие годы была ему как дочь, вспоминает:
– Я рано осиротела, и моя родная тётя Татьяна Васильевна Белявская в 1946 году забрала меня к себе. За год до этого она вышла замуж за Кирилла Прокофьевича, к тому времени разведённого с первой женой Натальей. Я помню, как она приезжала один раз в Мышковичи. Тётка моя ей тогда сказала: «Я не против, оставайтесь и живите, если хотите». Наталья ответила: «Нет, вы живите с ним, я из Москвы сюда не поеду». Больше она не приезжала. А он самостоятельно ничего делать не мог. Ни одеться, ни раздеться, ведь одной руки не было, а на второй только культи от пальцев остались. В основном тётка за ним смотрела. Если уезжала куда-нибудь, то я одевала, раздевала и кормила Кирилла Прокофьевича. Когда вышла замуж, муж мой его в бане мыл. Человек беспомощным был практически, понимаете?
И тем не менее он выполнил взятые им перед Сталиным обязательства – его колхоз «Рассвет» стал первым колхозом в СССР, получившим после войны миллионную прибыль. В 1958 году Герою Советского Союза Кириллу Прокофьевичу Орловскому было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Очевидцы рассказывают: «Закрома во дворах колхозников ломились от добра. Отстроил деревню, вымостил дорогу до райцентра и деревенскую улицу, построил клуб, школу-десятилетку. Не хватило денег – снял с книжки все свои сбережения – 200 тысяч – и вложил в школу. Платил стипендии студентам, готовя резерв кадров».
По словам Валентины Кирилловны, по характеру Орловский был человеком добрым, хотя и строгим. Если нужно, то и поругает, но отходчивый, не мстительный. Он был невысокого роста, носил галифе и хромовые сапоги. «Но такого сильного духом человека ещё поискать надо. Сам, конечно, работать не мог, только распоряжения отдавал своим заместителям и бригадирам. До разнарядки пробегал все поля, в четыре утра вставал каждый день. Люди старались, работали».
Гостей в доме председателя всегда было много. Приезжал и Пётр Миронович Машеров, тоже партизан, Герой Советского Союза, с апреля 1959 года – секретарь, с 1962 – второй секретарь, а с марта 1965 года – первый секретарь ЦК КП Белоруссии. «Дядя лежал, как обычно, во дворе на раскладушке. Слабый, болел, тяжело ему всё давалось. Пётр Миронович стал возле него, лежачего, на колени и говорит: “Что же вы, Кирилл Прокофьевич, в темноте лежите? На улице совсем света нет”. На следующий день загорелись фонари».
По рассказам очевидцев, однажды колхоз закупил племенных быков. Огромные, на них приехала посмотреть иностранная делегация. Кирилл Прокофьевич вошёл в загородку, а бык по кличке Варяг проломил клетку, поднял его на рога, а потом потоптал. Повезло, что председатель попал в канавку, а то бы бык его просто раздавил. Скотник Иван отогнал животное, но поздно. Этот случай сильно подорвал здоровье Кирилла Прокофьевича.
Как-то к нему приехала дочь Светлана. Было 13 января 1968 года. Как обычно, сели в обед за стол, он попросил своё обезболивающее, выпил, только притронулся к еде – и умер.
Сейчас бюст Кирилла Прокофьевича Орловского стоит в центре белорусских Мышковичей. У подножия два символа его судьбы – винтовка и плуг.
Белорусская земля, помимо Серебрянского и Орловского, дала ещё целый ряд замечательных разведчиков и диверсантов, и среди них Наум Эйтингон, непосредственный участник многих известных спецопераций органов госбезопасности. В истории разведки Эйтингон занимает как бы связующее положение между Серебрянским и Судоплатовым.
В 1975 году в письме на имя председателя КГБ СССР Юрия Владимировича Андропова сам Эйтингон писал: «К Вам обращается бывший работник органов государственной безопасност