может подвергаться допросам или предстать перед судом.
К концу осени Судоплатов стал терять силы и перестал отвечать на вопросы, которые задавал следователь Цареградский. Вскоре в камере появилась женщина-врач, и заключённого на носилках доставили в больничный блок. Через несколько дней ему сделали пункцию – боль была ужасной, но он выдержал и не закричал.
Через полгода Судоплатова внезапно погрузили на поезд и отправили в «Кресты» – печально известный с царских времён следственный изолятор в Ленинграде, одно крыло которого было превращено в психиатрическую больницу. «В “Крестах” я стал инвалидом, – пишет Судоплатов. – Там мне второй раз сделали спинномозговую пункцию и серьезно повредили позвоночник. Я потерял сознание, и лишь внутривенное питание вернуло меня к жизни».
Проведя в ступоре почти пять лет, в апреле 1958 года Павел Анатольевич меняет тактику своего поведения и возвращается к своему нормальному состоянию. Это произошло благодаря «весточкам» со свободы, которые облекались в форму газетных обёрток книг в руках приставленной к нему медсестры, которую, используя свои связи в мире спецслужб, перевербовала его жена Эмма Карловна, чем и спасла мужу жизнь. Его снова доставили в Бутырку, очередной раз подвергли допросам и наконец состоялся «советский суд – самый справедливый суд в мире». Он получил 15 лет тюрьмы по статье 58—1 п. «б» УК РСФСР «за активное пособничество “изменнику Родины Берия” в подготовке государственного переворота, производство “опытов над людьми”, “похищения” и многочисленные “убийства”». Срок бывший глава советской зафронтовой разведки, один из тех, кто в тяжелейших схватках с врагом ковал нашу Победу, отбывал во Владимирском централе вместе со своим заместителем, другом и соратником Эйтингоном. Через три камеры от них сидел Василий, сын Иосифа Сталина. Нацистских преступников и их украинских пособников Хрущёв к тому времени уже выпустил.
Даже находясь во Владимирском централе, отвергнутые и забытые, Судоплатов и Эйтингон продолжали мыслить по государственному и как могли участвовали в жизни страны. Всё произошедшее с ними они расценивали как роковую ошибку. При этом они оставались профессионалами своего дела. Узнав о том, что в США идёт формирование войск специального назначения «зелёные береты», они написали в ЦК о необходимости использования опыта ОМСБОН для противодействия этим подразделениям. И к этим рекомендациям прислушались.
В 1960 году в Мексике из тюрьмы вышел Рамон Меркадер. В Москве ему вручили медаль «Золотая Звезда» Героя Советского Союза. Вместе с Долорес Ибаррури он тут же стал добиваться освобождения Судоплатова и Эйтингона, но безрезультатно.
Эйтингона освободили лишь в марте 1964 года. Ему удалось устроиться на работу в издательство «Международные отношения» переводчиком, а затем редактором. В свободное время он часто гулял с детьми по Москве, читал им наизусть стихи Пушкина, Есенина, Блока. Брал он детей и на встречи с Рамоном Меркадером и Вильямом Фишером (Рудольфом Абелем) – это были счастливые для него минуты.
Однако годы, проведенные в заточении во Владимирском централе, сделали свое дело. В 1976 году его доставили в реанимационное отделение госпиталя КГБ СССР на Пехотной. Требовалось прямое переливание крови. Подходящей оказалась только кровь сына. Леонид согласился без колебаний, а отец дал согласие лишь после того, как врачи заверили его, что здоровью сына ничто не угрожает. Выйдя после операции и сев за руль, Леонид потерял сознание… Но он и сегодня счастлив, что подарил отцу ещё несколько лет жизни. Эйтингон умер в 1981 году, так и не дождавшись своей реабилитации.
Судоплатов вышел на свободу 21 августа 1968 года, ровно через 15 лет после своего ареста. В тюрьме он перенёс три инфаркта, ослеп на один глаз и получил инвалидность 2‑й группы. Все последующие годы он боролся за возвращение честного имени – и своего, и Эйтингона. В конце концов Павлу Анатольевичу удалось добиться реабилитации и для себя, и для Эйтингона, но лишь в 1992 году. А ещё через четыре года лучшего нелегала-диверсанта XX века не стало.
Мы уже писали в предыдущей главе, каким репрессиям со стороны хрущёвского режима подверглись чекисты. Тем более не избежал их никто из близкого окружения Павла Анатольевича Судоплатова. 31 июля 1953 года полковник Лев Петрович Василевский был уволен из МВД «по фактам дискредитации». Подполковник Семён Маркович Семёнов, выпускник Массачусетского технологического института, создавший в США целую разведывательную сеть и первым установивший локацию «Манхэттенского проекта», в августе 1953 года был вышвырнут из органов без пенсии и с трудом нашёл место кочегара на текстильной фабрике. Легендарная разведчица Зоя Ивановна Воскресенская-Рыбкина только попыталась выступить в защиту Судоплатова и уже на следующий день была уволена из органов госбезопасности. Её отправили добирать пенсионный стаж на лейтенантскую должность начальника спецчасти Воркутинского исправительно-трудового лагеря, так что уже на четвёртый день пребывания в экстремальных условиях Заполярья у неё случился тяжелейший сердечный приступ. В августе 1953 года был уволен с должности начальника 2‑го отдела МВД Литовской ССР, назначенный на неё в мае, Герой Советского Союза полковник Станислав Алексеевич Ваупшасов. Заместитель начальника 4‑го Управления НКВД СССР генерал-майор Варлам Алексеевич Какучая, один из героев обороны Кавказа, поднявший на защиту кавказских перевалов всё население горной Сванетии, нарком госбезопасности Северо-Осетинской АССР, руководивший спецоперацией по ликвидации главаря прогерманского подполья Хасана Исраилова, был арестован 5 июля 1953 года и 17 июля 1956 года приговорён военным трибуналом Закавказского военного округа к 15 годам лишения свободы, которые отсидел в мордовских лагерях от звонка до звонка. Ближайший соратник Судоплатова по 4‑му Управлению НКВД СССР и ликвидации ОУН – УПА генерал-майор Виктор Александрович Дроздов, в 1944–1945 годах нарком внутренних дел Чечено-Ингушской АССР, участвовавший вместе с Какучая в ликвидации чеченского Бандеры Хасана Исраилова, был уволен из МВД СССР 28 сентября 1953 года. Нарком внутренних дел Белорусской ССР генерал-лейтенант Лаврентий Фомич Цанава, с 1951 года заместитель министра госбезопасности СССР, 15 февраля 1952 года был уволен по инициативе заговорщиков против Берии, которые готовили смещение Берии ещё до смерти Сталина и планировали выбить из Цанава нужные показания. Обвиняемый по статьям 58—1 п. «б» (как и Судоплатов) и 58—2 УК РСФСР Лаврентий Цанава умер в Бутырской тюрьме 12 октября 1955 года. За свою чекистскую жизнь он был тяжело ранен не менее двадцати раз, в том числе тяжело ранен и контужен в 1941 году на Западном фронте. Среди его наград были четыре ордена Ленина, пять орденов Красного Знамени, орден Суворова I степени и два ордена Кутузова I степени. В 1949 году в Белоруссии вышел двухтомник Лаврентия Цанава «Всенародная партизанская война в Белоруссии против фашистских захватчиков. Зарождение и развитие партизанского движения», который был изъят и уничтожен в 1953 году по решению Главлита.
Реквиемом сталинской диверсионной разведке и приговором хрущёвским партократам звучит рассказ, который я услышал от Анатолия Яковлевича Серебрянского. В мае 1953 года его отец, уже много лет находившийся на пенсии, был снова приглашён генералом Судоплатовым на работу в 9‑й отдел вновь образованного МВД СССР. Полина Натановна, супруга Якова Исааковича Серебрянского, была против решения мужа вернуться на службу. Но для него в этом была вся его жизнь, и он не смог отказаться. Предчувствия Полины Натановны подтвердились. Вслед за арестом Берии последовали аресты его сотрудников. Им были предъявлены абсурдные обвинения в «измене Родине». Серебрянский был арестован вместе с женой 8 октября 1953 года. «Для меня, – рассказывает Анатолий Яковлевич, – это было неожиданно. Я пришёл из института, у нас какие-то люди копаются, в книгах роются. Спрашиваю: “Что случилось, где родители?” Мне отвечают: “Родители арестованы”. Затем они опечатали две комнаты из трёх – одну мне оставили. Но я думаю, что родители догадывались о предстоящем аресте. Единственный раз в жизни я увидел маму плачущей, когда стало известно об аресте Судоплатова и Эйтингона…»
Яков Исаакович Серебрянский умер 30 марта 1956 года в Бутырской тюрьме на допросе у следователя Военной прокуратуры генерал-майора юридической службы П.К. Цареградского. За три года его заключения следователи так и не смогли доказать его вины и поэтому не нашли ничего лучшего, как оставить в силе обвинение в шпионаже, предъявленное ему 4 октября 1940 года.
– Как Вы узнали о смерти отца?
– Меня пригласили в Военную коллегию Верховного суда и сказали: «Ваш отец умер». Какое-то время я приходил в себя. «А вы знаете, что он был эсером?» – «Знаю». – На меня недоуменно посмотрели: «Так вот, у него было много грехов против советской власти, он был эсером. Ставим вас в известность». Где захоронен – сведений нет. Маму освободили раньше, также не найдя доказательств её вины. При этом как имеющую судимость (по обвинениям 1938 года) её выслали за 100 км от Москвы. Затем ей разрешили вернуться в Москву, и она уже здесь добивалась реабилитации – и своей, и отца…
Среди сотрудников «группы Яши» был и ныне легендарный Вильям Генрихович Фишер, более известный как Рудольф Иванович Абель. «Он был очень близок к отцу, – говорит Анатолий Яковлевич, – был его подчинённым, и отец к нему очень хорошо относился. Фишер попал в группу отца ещё до войны. Явно об этом нигде не пишут, поскольку принадлежность к “группе Яши” была глубоко засекречена, но отдельная информация всё же иногда просачивается. Например, как писал Судоплатов, большую школу боевой подготовки в составе “группы Яши” в Китае прошел Константин Михайлович Кукин (“Игорь”). Опытнейший разведчик, впоследствии резидент в Англии, у которого на связи была “Кембриджская пятерка”, он в свое время был начальником отделения “группы Яши”». В 1947 году в связи с реорганизацией внешней разведки полковник Кукин был назначен по совместительству Чрезвычайным и Полномочным послом СССР в Англии. А что касается Фишера, то известно, что он был уволен из органов в 1938 году после бегства Орлова. А когда отец в 1941 году вернулся на службу, он первым делом разыскал Фишера и снова взял его к себе в группу. Их отношения базировались на высоком взаимном уважении. Живший в то время в одной квартире с Вильямом Фишером и Рудольфом Абелем (именем которого Фишер воспользовался после своего ареста в Нью-Йорке) Кирилл Хенкин в своих воспоминаниях пишет, что Вилли и Рудольф относились к Серебрянскому с большим уважением, между собой называли его «Старик» и считали своим учителем.