Письмо, подписанное псевдонимом «Эдвин», было составлено на английском языке. Окончательные правки в него вносил лично Рэм Сергеевич Красильников. Это письмо и сделанное «наружкой» оперативное фото Даунинга и его супруги решили вложить в пачку сигарет. В июне 1988 года, когда резидент вышел в тамбур, Жомов, выйдя вслед за ним, достал из кармана пачку и глазами указал на вложенное в неё послание.
В письме «Эдвин» представлялся действующим сотрудником контрразведки и давал понять, что ему известен «крот», работающий в центральном аппарате ЦРУ. А американцы уже сбились с ног, разыскивая у себя того, кто выдал русским всю их агентуру в советских спецслужбах – не менее 25 человек, десяток из которых к тому времени уже расстреляли. Конечно, они клюнули на предложение «Эдвина».
Но, как оказалось, «Эдвин» готов раскрыть сведения о «кроте» только в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли. Это было резонно, учитывая стоящий перед глазами пример Воронцова. Ведь если «Эдвин» расшифрует американцам «крота», находясь в Москве, то где гарантия, что «крот» не получит компромат на себя первым? Тогда он постарается руками Москвы уничтожить выдавшего его «Эдвина», а для ЦРУ представить дело так, как будто это всего лишь провокация КГБ.
«На одном из начальных этапов Эдвин вручил американцам сфабрикованный нами документ – план организации контрразведкой серии подстав агентуры московской резидентуры ЦРУ, – пишет Клименко. – Это был исполненный мною от руки черными паркеровскими чернилами на нескольких листах – с отпечатками моих пальцев и подписанный моими реальными установочными данными, с указанием должности и звания, – псевдочерновик плана проведения подстав и оперативных игр против ЦРУ, рассчитанный на несколько месяцев вперед. Листы мы намеренно порвали пополам.
Эдвин пояснил американцам, что после того как напечатал полученный от меня черновик плана, при мне этот черновик порвал пополам и должен был уничтожить его, но не сделал этого и оставил рукописный вариант для последующего информирования американцев.
Планом предусматривались активные мероприятия против ЦРУ с подводом к американцам большого количества инициативников (ежемесячно) из Москвы и других регионов страны, указывались сроки и ситуации, как и когда это будет сделано и какая информация будет передаваться».
И машина закрутилась. В автомобили американских дипломатов действительно начали подбрасывать письма, записки и номера телефонов. Тем самым подтверждались сведения, переданные Жомовым, и чуть ли не всё посольство было брошено на их демонстративную перепроверку, чтобы не скомпрометировать свой источник в контрразведке. В результате на какое-то время сотрудники резидентуры были настолько загружены работой, что и не помышляли о новых агентурных комбинациях.
Своему новому суперагенту американцы присвоили псевдоним «Пролог», как будто в предвкушении большой удачи. Но тем не менее решили подвергнуть его серьёзной проверке. 6 августа 1989 года неподалёку от станции метро «Спортивная», в сквере на улице Усачёва, с «Прологом» встретился специально для этого откомандированный в Москву оперативный сотрудник ЦРУ Гарри Монтроул, который фактически допросил его по заранее составленному списку вопросов, записывал ответы на диктофон. Позже их тщательно проанализировали психологи ЦРУ. Мнения их разделились, так что окончательное решение пришлось принимать путём голосования. И всё же с небольшим перевесом победили те, кто считали слова «Пролога» искренними и полагали, что ему можно доверять. Вскоре был дан старт подготовке «Пролога» к выезду из СССР.
8 июня 1990 года во время очередной встречи в поезде Москва – Ленинград новый резидент ЦРУ Майкл Кент Клайн, сменивший Джэка Даунинга, передал «Прологу» подробный план его эвакуации на пароме «Эстония» через Таллин в Финляндию под видом американского туриста. Для этого специально подобранный сотрудник ЦРУ Роджи Фредерик, внешне похожий на Жомова, должен был стать его двойником. Фредерик въехал в Советский Союз с паспортом на имя гражданина США Гринмонта, в который была вклеена фотография Александра Жомова. Передав паспорт в московскую резидентуру ЦРУ, он вскоре вылетел в США по своему американскому паспорту.
Таким образом, Жомову предстояло покинуть страну с паспортом на имя Гринмонта. Однако теперь в этом не было необходимости, поскольку цели операции в основном были достигнуты. К тому же в КГБ быстро выяснили, что в середине 1980‑х годов Фредерик, установленный сотрудник ЦРУ, уже приезжал в Ленинград, и как раз по документам Гринмонта. Таким образом Гринмонт уже дважды был скомпрометирован перед контрразведкой в связи с тайными операциями ЦРУ. Это было веским аргументом для того, чтобы отказаться от американского плана и не подвергать «Эдвина» ненужному риску быть задержанным и уличённым в сотрудничестве с ЦРУ.
В один из дней летом 1990 года по набережной Хельсинки медленно прогуливались двое мужчин. Они явно ждали кого-то, тихо переговаривались и поглядывали в сторону порта, откуда должны были появиться пассажиры прибывающих судов. А ждали они прибытия парома из Таллина, который должен был доставить важного для них человека.
Паром «Эстония» прибыл в Хельсинки точно по расписанию, но «Пролога» на нём не оказалось. Ожидания американцев не оправдались, и они поняли, что тщательно подготовленная в Лэнгли тайная операция провалилась.
Алый парус надежды
Вот так и живём, не ждём тишины,
Мы юности нашей, как прежде, верны.
А сердце, как прежде, горит оттого,
Что дружба превыше всего.
А годы летят, наши годы, как птицы, летят,
И некогда нам оглянуться назад.
Московский район Раменки, в котором я живу с 1970 года, обязан своим названием деревне Раменки, существовавшей здесь с 1389 года. Окончательно её снесли только в 1979 году, когда строили Олимпийскую деревню. Но центральная улица деревни Раменки сохранилась в архитектуре современных Раменок по обе стороны Мичуринского проспекта. Это та часть нынешней улицы Раменки, которая в виде Т-образного перекрёстка примыкает к Мичуринскому проспекту. По другую сторону проспекта она протягивается между прудом и школой № 38 до самого оврага, по которому протекает речка Раменка, приток реки Сетунь, которая впадает в Москву-реку.
Школа № 38 была построена на территории бывшего колхозного сада. Когда-то эти сады принадлежали Новодевичьему и Донскому монастырям. В советское время здесь были созданы садоводческие колхозы, в которых выращивали яблоки, груши, вишню, смородину и землянику – собственно говоря, отсюда и название Мичуринский проспект. Так что прогуливать уроки было одно удовольствие.
В нашем классе училось немало ребят из деревни, и я, конечно, бывал у них дома. Приходя из девятиэтажек в деревню, ты как бы попадал в другой мир: во дворах пели петухи, ворчали свиньи, по улице разгуливали куры и утки. И всё это на фоне высотного здания Московского университета.
Лев Колодный в книге «Края Москвы» в 1985 году пишет: «Прежние Раменки остались только на старых планах и в памяти тех, кто в них жил. Стояла эта деревня на глинистых, но живописных землях, где пропахала рельеф речка Раменка, до сих пор не лишенная свободы и не упрятанная в трубу… Давно уже проложены на Юго-Западе асфальтовые полосы проспектов Вернадского и Мичуринского, но все строительство до недавних пор шло только по одной стороне проспектов, а между ними оставалась нетронутой протянувшаяся от университета на Ленинских горах и до границы города широкая полоса земли… Сюда после возведения высотного здания МГУ перевели городок строителей университета. Рядом с деревней Раменки, утопавшей в садах, они наскоро соорудили двухэтажные деревянные дома, столовую, танцплощадку и Дом культуры, получивший название “Высотник” (он существует и сегодня. – А.В.). <…>
И вот я снова там, где был городок строителей… Ни одного барака не сохранилось. По-прежнему белеет портик “Высотника”, украшенный в изобилии колоннами. Перешагнув клубный порог, попадаю в мир звуков и красок. В зале танцуют малыши, показывая, чему они научились за год в хореографическом кружке. На стенах горят яркими красками рисунки детей, а свежие объявления приглашают всех во всевозможные кружки – играть на гитаре и баяне, петь, танцевать, рисовать… Теперь ходят в “Высотник” жители соседних домов на Мичуринском проспекте. Наверное, “Высотник” останется единственным свидетелем прежних Раменок. Стоял он раньше во 2‑х Раменках, о чем напоминает на фасаде соседнего дома старый уличный указатель: Раменки-2… <…>
За клубом еще продолжают жить сады, и белым цветом мая покрылись яблони; и огороды остались. Вдали высятся башни проспекта Вернадского, маячит выше всех шпиль университета. Отсюда видна только верхняя часть, а нижняя тонет за холмами, где видел когда-то курганы Иван Егорович Забелин, не раз посещавший эти края».
Примерно с 6‑го класса моим лучшим школьным другом был Сергей Гребнев. Он жил в 8‑квартирном доме во 2‑х Раменках и считался «местным», или, как тогда говорили, «раменским». Он был невысокого роста, светловолосым и от природы очень гибким и мускулистым, поскольку ещё до нашего знакомства серьёзно занимался акробатикой. Неплохо зная местных бандитов, будучи и сам физически сильным и имея склонность все вопросы решать с помощью кулаков, Серёжка сильно отличался от местной шпаны в интеллектуальном плане. Он прекрасно успевал по физике и математике, разбирался в музыке, писал стихи и пьесы, хотя большую часть свободного времени отдавал спорту, прежде всего боксу и плаванию. С 6‑го и до конца 10‑го класса мы сидели с ним за одной партой, хотя в наших отношениях бывали периоды охлаждения.
Многое изменилось, когда в 1973 году, в 9‑м классе, к нам пришёл Валя Юмашев. Я уже рассказывал, что с Валей мы сразу сблизились. Тем более, что мы с Серёжкой Гребневым сидели в правом ряду за второй партой, а Валя Юмашев с Витюшкой Лукьянцевым перед нами за первой. Буквально с первых дней Валя стал приглашать меня в Переделкино, где его мама была секретаршей и экономкой у Лидии Чуковской. Как раз в это время там постоянно жил Солженицын.