— Нет, — ответил он. И в тот же момент почувствовал, как на него обрушилась невероятная тяжесть, оглушающая, придавливающая к земле. Застонав и падая на колени, он взметнул вверх всю боль и горечь людей, которых видел и не видел, знал и не знал. Тяжесть ослабла, еще ослабла и словно скатилась с него. Трофимов вскочил и с места, свечой взмыл в разорванные тучи неба.
Никто из людей в этот момент, спящих и занятых своими делами, не знал, что все они, дети и старики, мужчины и женщины, участвуют в самой страшной битве, в которой когда-либо участвовал человек. Только гениальная фантазия пробудившейся на заре человечества “Живой Мысли” описала эту битву на страх всем живущим. Тогда ее назвали Армагеддоном.
Трофимов поднялся до границы тропосферы и почувствовал, как слабеет. Его Сила была слишком земной и не могла оторваться от родной планеты. Перевернувшись вниз головой и вытянув руки, как для прыжка в воду, он бурно ринулся обратно, по пути созывая, стягивая к себе Волю города, мирно спящего внизу, страны, континента… И Земля отозвалась.
Это была странная ночь на Земле. В эту ночь партизаны одной из стран Латинской Америки прекратили атаки на уже готовый пасть город. Президент некоей африканской страны отменил обращение к народу по радио, а полковник ВВС этой же страны неожиданно и необъяснимо отложил путч, когда танки уже выходили из казарм. Биржи всех ведущих стран испытали не объяснимое колебание курсов.
Стянутая в кулак Воля Земли обрушилась на “Шанхай” и натолкнулась на щит. Выговцев по-прежнему стоял у калитки, он бросил навстречу бурно падающему Трофимову всю мощь Сил древней и могучей Цивилизации, которую была способна вместить его биологическая структура. Силы столкнулись и поглотили друг друга.
Трофимов у самой земли затормозил свое падение, перевернулся и приземлился на ноги. Светало. У калитки в предрассветной мгле, небрежно опершись на забор, стоял все тот же врач, слегка улыбающийся и довольный. Вторым, глубинным, зрением Трофимов видел, как мало человеческого осталось в оболочке Выговцева, и от этого еще сильней почувствовал себя человеком.
Он сделал выпад. В реальном мире выпад такой силы испарил бы море средней величины. Выговцев, не пошевельнувшись, отвел удар. Трофимов понял, что их силы примерно равны. Требовалась хитрость, обходной маневр. И он даже придумал такой маневр. Это заняло доли секунды, но как раз те доли, за которые он упустил инициативу. Выговцев успел выставить вокруг Трофимова барьер Сил, окружить его, как волка флажками и сейчас медленно сжимал кольцо.
Трофимов бросался вправо, влево, пробовал взлететь и уйти в землю. Ему это удавалось, но его Силы и соединенная Воля Земли гасились этим барьером. Он напрягся, попытался сконцентрироваться, собраться в острие. Острие гнулось, упираясь в непроницаемую преграду. А барьер сдвигался, утолщаясь и каменея.
Но в грохоте, слышимом только им двоим, странно прозвучали колокола — в церкви, в двух кварталах от “Шанхая”, начиналась заутреня. В другой… в третьей… в десятой — по всему городу и за его пределами, сотни, тысячи молящихся в этот утренний час согласно вознесли свои мысли к небу. А где-то далеко муэдзин прокричал с минарета азан, и новые десятки тысяч молящихся распахнули свои сердца миру и добру. Трофимов уже чувствовал сдвигающиеся прямо перед собой стены барьера, когда их неумолимое движение замедлилось и остановилось.
Новые потоки Воли вливались в Трофимова. Ободренный, он вдохнул полную грудь воздуха и рванулся во все стороны одновременно. Барьер Сил с грохотом развалился и на Выговцева обрушилось се стремление миллионов людей к добру и счастью, собранное в кулак. Но еще многие, слишком многие продолжали спать в это утро. Смятый, раздавленный, уже почти утративший биологическую структуру, Выговцев выпустил калитку и все же собирая остатки Сил, отчаянно закричал: “Помоги, помоги!”. Крик его, взметнувшись вверх, отразился от туч и лавиной накрыл больничный парк.
Наполеон дремал, сидя на скамейке. Изношенное сердце то замирало, пропуская такт, то начинало стучать снова. Наполеону было хорошо, уютно и тепло, как когда-то в молодости. Призыва о помощи он не услышал — почувствовал. Он даже не понял, кто и куда зовет. Им просто овладел тот азарт, тот восторг смертной минуты, которая решает жизнь. Именно такие минуты способны сделать генерала — императором. Старик молодо вскочил и каждой клеточкой своего тела, всей волей, некогда двигавшей сотнями тысяч, рванулся вперед.
Изношенная биологическая структура не выдержала. Сердце лопнуло, и прошедшая свой цикл Живая Мысль всей мощью невообразимо древней Цивилизации обрушилась на Трофимова. Трофимов, уже физически прыгнувший на падающего Выговцева, был остановлен в полете. Из его глаз пропало все — “Шанхай”, небо, звезды… Он очутился в непроглядной темноте и, кувыркаясь, летел куда-то в невероятную даль и с каждой секундой… часом… столетием?., забывал, забывал и уже не понимал куда и зачем, а — главное — почему летит. И так продолжалось до того момента, пока учитель средней школы Трофимов не очнулся от какого-то нелепого и кошмарного сна на своей кровати в общежитии. Но сон не мог испортить ему настроения — сегодня вечером у него было назначено свидание с Катей. Он собирался сделать ей предложение и почему-то знал, что она не откажет.
В течение пасмурного дня в городской морг были доставлены два умерших без документов, подобранных в одном районе. Первый — старик, скончавшийся от инфаркта. Врач, производивший вскрытие, поразился, как этот человек еще жил с таким сердцем. Второго, молодого, настиг инсульт. Через положенное время их невостребованные тела были преданы земле за счет государства.
А еще в это утро в разных концах Земли родилось два младенца. То есть, родилось, конечно, много больше. Но именно эти двое в один и тот же миг сделали первых вдох и издали первый крик. Говорят, что именно в этот миг, человек получает бессмертную душу!
1990. Калининград
Юрий МЕДВЕДЕВЯКО ВЕРТОГРАД ВО ЦВЕТЕНИИ
В проставление Ее Сиятельства Тас-Кара-Су, горной реки, на чьих берегах — от истоков до устья — блаженствовал в юности
1
— Вы спрашиваете, отчего именно ко мне ломится народ, а вот берусь гадать — не каждому, да? Во-первых, не гадаю, а предугадываю. Улавливаете разницу? Во-вторых, только тем предугадываю, кто в утешении нуждается, облегчении душевном. Скажешь человеку: “Ближайшая неделя обещает быть весьма значительной, только остерегайтесь замкнутого пространства, а лучше всего проживайте на даче”, — и человек уходит умиротворенный. А бабахни ему в лоб: “В конце недели на вас свалится кирпичная стена вашего дома, потому как в дом врежется “КРАЗ” с бетонными панелями, посему остерегайтесь находиться в собственном жилище” — и глядь, поджилки затряслись у гражданина, в кармане валидол нашаривает. Один такой за мильтоном сгонял, жаждал пришить мне статью, да не пришивается: бесплатно предугадываю, знает сие весь Арбат…
Почему, вопрошаете, безвозмездно? Грош цена платным пророчествам и чудачествам. Вообразите: “И тогда сказал пророк расслабленному (сейчас бы выразились — парализованному):
— Собери среди близких и вложи мне в руку двенадцать златых монет — сразу тебя исцелю.
И собрали мзду с великим трудом, и в ладонь вложили пророкову, и тогда он расслабленному провозвестил:
— Встань и иди!
И страдалец восстал в ликованьи великом, и пошел, а пророк в своей комфортабельной келье, вечером; начертал в фолианте приходно-расходном: 7368 златых монет плюс 12 монет”.
Улыбаетесь? Открытая у вас улыбка, достопочтенный Борис Тимофеевич… Что значит, откуда имя мне ваше известно, ежели впервые видимся? До журнальчика вашего от моей будочки, гляньте, шагов тридцать, не боле, верно? Вон и окошечко ваше с прошлого года немытое, да-да, на втором этаже. Подолгу засиживаетесь вечерами, случается, и до утра светится ваш абажурчик зеленый. Все тексты небось готовите, сюжетики обмозговываете. А кто комнатенку снимает в доме напротив, окно в окно? Кто даже привычки иные ваши постиг ну, к примеру, губу покусываете верхнюю, когда тяготит забота? Да, это я, ваш, извините, сосед… И с творениями вашими знаком, не сомневайтесь. И “Державу” раздобыл у спекулянтов, и “Крепостную стену”, и “Отсветы сверхъестественного” и “Беатрису” повезло ухватить. Глядишь, подфартит ближе к зиме — стану обладателем и последней вещицы вашей — “Яко вертоград во цветении”…
Как так не ваш “Вертоград”? Тибетская “Книга мертвых” тоже не ваша, но сумели же вы обнародовать этот шедевр в журнале своем, понемногу, частями, страничек двадцать — тридцать в номере, но зато растянули на целый год, перехитрили всех старцев из редколлегии — и тираж подскочил до восьмисот тысчонок, не так ли? С кем теперь ни начни о вас толковать, одно и то же в ответ: “А, это тот самый, значит, который “Книгу мертвых” недавно издал…” Прав, стало быть, гений: “Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется…”
…Странно мне, что опять взволновал вас вполне заурядный вопрос: почему да почему волхвую бесплатно. Ах, Борис Тимофеич, с вашею-то натурой широкой, презирающей алчбу, блеск презренного металла, — и такие вопросики повторять. Сами-то зачем сидите порою до зорьки, а после за ночь измысленное — в корзину? Зачем?.. Извольте, могу уточнить вопрос. Во имя чего один мой знакомый хирург ежедневно, по десять — двенадцать часов, от стола операционного не отходит, жизни спасает чужие? За сто девяносто рэ, и не в день — как на Западе, а в месяц. На Сивцев Вражек зовут, в поликлинику Четвертого бывшего управления, сенаторов наших пользовать новоявленных, ну, коли не сенаторов, так конгрессменов, хрен редьки не слаще. Окладик — шесть сотен плюс паек, плюс сразу же светит загранка, а он скальпель и ножницы оставить не может. Привычка? Или свихнулся? Э-э, нет. Предназначение. Предопределение… Кстати, насчет моего прожиточного минимума не беспокойтесь. Не только рубли деревянные — и доллары водятся, и франки, и кроны. Притом вполне законно, даже завел чековую книжку, хотите, покажу? Советы крупным инофирмам, концернам — с загля