Выбери утро
Речь героев скорректирована в соответствии с нормами русского языка первой четверти XXI века. Незнакомые сегодняшнему читателю реалии заменены на адекватные по смыслу
Маша не любила погружаться в настройки резко. Ей нравилось, чтобы реальность проявляла себя неторопливо, как в старинных романах. Вот героиня проснулась, выглядывает в окно: что-то хмуро!.. Неспешно завтракает, одевается по погоде и наконец выходит на улицу — в лицо валит мелкий дождь.
Элементы грядущего дня Маша обдумывала еще накануне, ложась спать, и заранее предвкушала, как завтра ласковый голос в виске разбудит ее и скажет: «Машенька, выбери утро!»
В последние годы кривая Машиных предпочтений склонялась в сторону осени. Маше хотелось тумана, резкой октябрьской свежести, паутины на «праздной борозде» и прочих прелестей забытой русской литературы. В архивах настроек ей удалось разыскать режим «Тургенев» с неплохим выбором ландшафтов, погодных условий и аудиокарт. Правда, после одного из Конгрессов звуки охоты были исключены из меню как возможный призыв к насилию. На них требовалось получать специальное разрешение. Маша с этим не заморачивалась — ее вполне устраивало курлыканье журавлей.
Мировой референдум по закону о Выборе Личной Реальности стал главным событием позапрошлого века. У закона были противники, сумевшие внести в проект множество нелепых поправок. К примеру, несколько десятилетий настройки разрешалось использовать исключительно для нейтрализации неблагоприятных условий жизни, таких как плохая видеоэкология мегаполисов или слишком короткий световой день.
Спустя годы ограничения были сняты, и вот уже два столетия с «хвостиком» люди Земли обладали правом индивидуально настраивать свой мир. Они шли путем ошибок. Многие увлекались бесконтрольной настройкой эмоций — до тех пор, пока не был принят запрет на моделирование чувств. Человек должен оставаться человеком. Радость должна возникать в результате правильного образа жизни, а не искусственного воздействия на мозг. Гнев и ненависть следует изживать естественным путем. Человек — не робот и не зомби! И как раз поэтому он достоин самостоятельно определять, в каких условиях ему жить.
Право выбора личной реальности было признано величайшей ценностью цивилизации и в начальный период вызвало всплеск фанатизма. Доходило до того, что люди отправлялись в отпуск на теплое море лишь затем, чтобы воспользоваться своим правом, включив режим альпийской зимы. Со временем пафос угас. К настройкам привыкли и начали воспринимать их как нечто, что было и будет всегда.
Однако Маша не принадлежала к легкомысленному большинству. Пять лет назад — ей исполнилось тогда четырнадцать — она узнала на собственной шкуре, что значит лишиться настроек. А как весело было жить в неведении, играть с подружками в реальности «аниме» и верить, что мама — добрая фея Весна из режима «Боттичелли»!
В тот несчастливый день, выйдя на прогулку в городской парк, они с мамой настроили июнь, тропу над морем, аромат диких цветов, ветер. На тропе оказалось людно. Бодрые путешественники, красавцы и красавицы, одетые в ретро начала двадцатого века, некоторые с походной тростью и цветком в петлице, улыбаясь, шли им навстречу.
На повороте, там, где тропа скрывалась за горным уступом, раздался предостерегающий крик, и в то же мгновение из-за скалы выскочил и устремился Маше в лоб мальчонка на старомодном велосипеде.
Маша шарахнулась в сторону и через миг очутилась на крупитчатом покрытии аллеи. Страшная боль в ноге выбросила ее из настроек. Схватившись за щиколотку, Маша задержала дыхание: не шевелиться! Рядом с ней на корточки опустилась худая некрасивая женщина и с глазами, полными ужаса, потеребила ее за плечо.
Когда боль в ноге стала тише, Маша приподнялась и увидела под локтем землю с раздавленными оранжевыми цветами. Упав, она снесла край грядки. От смешанных с землей цветов шел запах поздней осени, а в ямке из-под Машиного локтя барахтался черный жук со сломанной лапкой. Маша поскорее отвернулась от жука и, озираясь в поисках исчезнувшей феи Весны, крикнула:
— Мама!
— Машенька, я здесь! — отозвалась сидевшая рядом женщина и вздрагивающей рукой погладила Машу по голове. — Потерпи, котик! Сейчас приедет помощь! Сейчас!
Маша, не понимая, уставилась на незнакомку и вдруг сообразила: ну конечно, это и есть мама — ее мама без настроек.
Оправившись от первого потрясения, Маша огляделась: по аллее шли вразнобой, уклоняясь на автопилоте от столкновений, люди в термокостюмах. Некоторые смеялись и подпрыгивали. Порой кто-нибудь замечал сидящую на земле Машу и улыбался ей, а одна полная дама даже весело подмигнула. Видимо, в их настройках случившаяся с Машей беда выглядела как нечто забавное.
Пока ждали медкапсулу, пошел косой дождь со снегом. На коротко стриженные головы гуляющих наползли капюшоны, на лица спустились прозрачные маски — напыление водоотталкивающих частиц, — но, кажется, никто из идущих не заметил происходящего. Маша зачарованно, как во сне, провела рукой по своему лицу и ежику волос. Термокостюм отключился. Напульсник мерцал и отказывался возобновлять настройки. Некуда было деться от пронизывающего ноября.
Наконец подоспела помощь. Поврежденную связку починили прямо на месте в капсуле коррекции. А жука, сколько Маша ни просила, чинить отказались. В нем не было обнаружено учетного сигнала, а значит, он не мог претендовать на заботу государства.
Дома Маша включила «нейтральную передачу» и, отдыхая в голубоватой пустоте неба, попыталась представить себе Покой, как учил лицейский психолог. Но в голову все время лезли снежные хлопья, жук и тоскливый запах оранжевых цветов, смешанных с землей. Что-то беспредельно одинокое было в этом — остаться без настроек. Словно ты попал в космос, где движется по своим орбитам несметное число небесных тел, но ни одно не замечает другое.
— Мама, я хочу понять, как они жили без настроек? Ведь это страшно, когда ты ничего не можешь выбрать: ни погоду, ни как должны выглядеть близкие! Наверно, они были очень смелыми?
— Котик, они были рабы и даже не знали, что такое свобода, — сказала мама. — А ты, если будешь думать о глупостях, останешься, как тетя Лара, без работы!
Машина мама была зубным генетиком и с детства пугала Машу дефицитом рабочих мест: «Ты подумай, как плохо без работы! Государство тебя кормит, настройки развлекают. Ну а ты сама — за что же ты будешь себя уважать?»
Тетя Лара была маминой двоюродной бабушкой. Про нее в семье ходила легенда, будто в юности она целый месяц прожила без настроек и позволила себе критиковать величайшую ценность цивилизации, в результате чего и схлопотала пожизненный запрет на работу.
Тети-Ларины сто лет, отведенные каждому жителю Земли, подходили к концу. Закон о столетней продолжительности жизни был венцом справедливости, и Маша об этом знала. Пожил сам — уступи место следующему. При этом твое отсутствие не вечно. Генетическая информация бережно сохраняется, и человека сразу же после смерти ставят в очередь на жизнь. Когда очередь подойдет, каждый сможет пожить еще раз.
В Машиных настройках тетя Лара была тощей вздорной колдуньей в остроконечном колпаке. Маша ее побаивалась. Но теперь, после происшествия в парке, увидев тети-Ларины костлявые руки, распахнутые к объятию, Маша расплакалась. Тетя Лара вдруг представилась ей жуком, которого скоро перевернут на спину и переломят, только уже не одну лапу, а совсем.
— Ну вот видишь — опять слезы! — воскликнула Машина мама. — С того случая просто не узнаю ребенка! Лара, она же последних друзей растеряла! Раньше хотя бы гуляла с девочками в общей настройке, а теперь бродит одна.
— Мама, а ты в курсе, какие у них настройки? — вскричала Маша. — Плюс тридцать пять и карнавал какой-нибудь бразильский! Там вообще думать ни о чем невозможно! И разговаривать невозможно!
— Маха, а где ж ты одна-то бродишь? — грозным контральто полюбопытствовала тетя Лара.
Маша отвернулась и промолчала. Она бродила по осени. Порой заказывала листопад, порой смешанный со снегом дождь. Ей были важны мелочи — ощутить на коже влагу тумана, пошуршать листвой по аллеям графской усадьбы вместе с прочими дамами и господами…
Тетя Лара быстро добралась до Машиных тайных мыслей.
— Хочешь познать жизнь без настроек? — спросила она, ястребиным взглядом вперившись во внучатую племянницу.
— Да, я хочу понять, как они жили. Но я боюсь, — сказала Маша.
— Маха, а теперь я тебе открою секрет! — торжественно произнесла тетя Лара. — Можешь сколько угодно шляться без настроек — все равно, как они жили, ты не поймешь никогда! Мы не можем представить себе прошлое, потому что информации о нем больше нет, даже самой базовой. Она утилизирована! От космического лайнера отстыковали прицеп!
— А почему его отстыковали? — спросила Маша.
— Потому что в каком-то смысле история — это страшно тяжелый контейнер с мусором. В нем устаревшие машины, детали от механизмов, которых больше не существует. Нельзя вечно таскать за собой прошлое. Конечно, всегда будут чудики, которые умеют читать буквы и копаются в романах. Но рядового землянина это только затормозит в развитии.
На этих словах взгляд колдуньи потеплел и стал хитрым.
— Машка, а может, тебе пойти на курсы чтения? Раньше после них выдавали доступ к архивной информации. Прочтешь роман из девятнадцатого века — вот тебе и жизнь без настроек! Уверяю, ты ничегошеньки не поймешь! Нет, ну а что ты имеешь против? — обратилась она к Машиной маме. — Посмотри, что вы делаете с детьми! Ребенок еще говорить не научился, а его уже тащат в лабораторию — дитятко, давай копайся в генах! Ведь этот ваш культ науки сделал человека духовно нищим! Нищим!
Той же осенью, успев до Нового года, Маша окончила курсы чтения и получила доступ к файлам литературного хранилища. Забытые великаны прошлого, владевшие умами Машиных предков, все как один оказались к ее услугам. Содержимое «контейнера с мусором» поразило Машу, но за два года, остававшихся до поступления в университет, она осилила только «Войну и мир». Как и предсказывала тетя Лара, несмотря на подробные комментарии, Маша поняла в романе совсем немного, и все же решение было принято: она посвятит свою профессиональную деятельность истории, а именно — изучению жизни без настроек.