Заметив Машу, собака доверчиво приблизилась и повела носом возле кармана, где лежал остаток сахара. Со смесью жалости и досады Маша отступила на шаг. Собака подняла морду и поглядела с укором на непонятливого человека.
Мокрая шерсть пахла грустно, еще грустней, чем оранжевые цветы. Нигде в настройках Маша не встречала запаха вымокшей дворовой собаки. На шее, в клочьях бурой от крови шерсти, виднелась широкая, с половину Машиной ладони, рана. Маша вспомнила вдруг того черного блестящего жука в городском парке, которому, упав, она сломала ножку.
«Нет! Ну как все это можно выносить?!» — возмутилась она и решительно направилась к крыльцу. Там Стелла и ее коллега, отвечающая за работу садовых машин, обсуждали маршрут прогулки по одному из заповедников Австралии. Судя по всему, сотрудницы находились в одной настройке.
— Тут животное ранено, — сказала Маша, показывая на собаку. — Где у вас капсула коррекции?
Женщины удивленно обернулись на Машу.
— Кто ранен? — переспросила Стелла.
— Животное! Собака! Посмотрите вправо и вниз! — с трудом сдерживаясь, сказала Маша.
Сотрудницы уставились на место, куда указывала Машина рука, переглянулись и закатились дружным смехом. Маша и представить себе не могла, что там было у них в настройках, — может, кенгуренок или даже просто фонтанчик на воздушной подушке, каких полно во всех парках.
— Нет, это в капсулу не нужно. Не вижу учетного сигнала, — отсмеявшись, сказала Стелла.
Она была права. Во всем, что могло претендовать на заботу государства и сотрудников, — ив Маше, и каждом воткнутом в землю саженце — должен был присутствовать учетный сигнал.
Маша посмотрела на собаку, потрусившую в сторону полей, и, задумавшись, вошла в дом. В комнате легла на кровать и уперлась взглядом в потолок с дождевыми потеками. От всего этого безобразия не рождалось ни мыслей, ни вдохновения, которое столь уверенно предрекал ей Кувшинкин.
В комнате оказалось холодно. Доисторический термометр на стене показывал двенадцать градусов по Цельсию. К сотрудницам обращаться не хотелось, и все-таки, промерзнув едва ли не до обеда за столом с рассыпающимися от старости книжками, Маша отправилась к Стелле.
— В доме холодно! Как прибавить тепло? — спросила она, найдя ее на кухне за поглощением пюре — стандартного блюда с управляемым настройками вкусом.
— Холодно? — удивилась Стелла.
— Я без термокостюма! — терпеливо напомнила Маша. — Сделайте хотя бы двадцать градусов.
Стелла дружелюбно кивнула и, оставив еду, пошла выяснять у коллеги, можно ли отрегулировать тепло.
— Послезавтра приедет мастер! — объявила она, вернувшись.
— А сегодня? — изумилась Маша. — А завтра? Мне что здесь замерзнуть?
Стелла ободряюще улыбнулась:
— Вы можете запросить разрешение на досрочный доступ в хранилище. Тогда я смогу отдать вам напульсник и термокостюм.
Надежда на избавление радостно колыхнулась в груди. Маша мигом представила, как вернутся тепло и солнце, и вдруг почувствовала накат брезгливости.
— Спасибо, не надо! Зомби вы… — пробормотала она и, растолкав двери, вырвалась на волю.
Стелла приветливо помахала ей вслед. Вероятно, в ее настройках Маша сказала: «Я пойду прогуляюсь».
Маша не понимала, что произошло, но чувствовала непоправимость случившегося. Ее душу разом выбросило из родного племени, и свои стали врагами. Кто бы мог подумать, что через несколько часов «практики» она почувствует ненависть к своим собратьям, и всего лишь за то, что они — в настройках?!
Вместо того чтобы гулять по парку, вдыхая правдивый запах осенних цветов, пить сваренный на огне кофе, трогать клавиши черной громилы и учиться рисовать карандашом, Маша рванула некошеным лугом в овраг. Оскальзываясь на мокрой листве, выбралась на другой берег и вышла на полузаросшую тропу вдоль распаханного поля.
Просторы и нешуточный ветер зарядили Машу силой. Поначалу она шагала стремительно, но затем подвернула на кочке ногу и сбавила темп. По дороге Маша видела птиц, с трудом летящих против ветра, и листья, стаями снимающиеся с ветвей, видела сонную бабочку на шаткой соломинке и сизое облако в форме бегущей собаки. В какой-то момент, засмотревшись, Маша наступила сапогом на расклеванную мышку, вскрикнула и шарахнулась с дороги на пашню.
За полем начался перелесок и другое поле. Заповедник оказался обширен. Маша не была уверена, что вернется в усадьбу но все-таки время от времени оглядывалась, примечая изгибы полей и рощ, чтобы при необходимости найти обратную дорогу. Вскоре решимость уехать победила. Если бы сотрудницы были, как и она, без настроек, Маша прожила бы в усадьбе все полагающиеся дни. Но вернуться к вечно смеющейся Стелле и умолять бесчувственного робота прибавить тепла — нет, этого не будет!
Когда за лоскутом отдаленного луга завиднелось шоссе, Маша решила, что явится, как есть, без напульсника и костюма — прямо в университет. Пусть Кувшинкин полюбуется, что с ней стало!
Машин на шоссе оказалось немного, и все же достаточно, чтобы можно было рассчитывать на «попутку». Их коконы стремительно проносились над дорожным покрытием. В них грезили наяву Машины братья по планете. Маша что есть силы махала им руками, пока не сообразила: если кто-то и заметил ее, то, вероятно, в образе пальмы, или косули, или, может быть, маленького безвредного монстра из мультика. Чтобы связаться с себе подобными и попросить помощь, был нужен напульсник.
Припомнив расстояние до города и сообразив, что пешком ей не дойти, Маша развернулась и двинулась вдоль кромки луга в обратный путь. Свободная жизнь без настроек, термокостюма и современных средств связи была невозможна!
От гнева на собственную глупость усталая Маша почувствовала прилив бодрости. Прикинув маршрут, она решила, что сэкономит не менее получаса, если пойдет не в обход, а наискосок через поля.
Первое поле было сухим — Маша прошла его быстро. В перелеске присела отдохнуть и, достав из кармана джинсов обглоданный сахар, догрызла.
Второе оказалось куда мокрее. Маша решила дать крюк и пройти по краю, чтобы не увязнуть. Но маневр не оправдал себя. Ландшафт шел вниз, комья глинистой земли были влажные, и кое-где уже начинала поблескивать красноватым закатным солнцем вода между грядами. Маша разволновалась и, вцепившись тревожным взглядом в далекий усадебный холм, ринулась к цели.
Силы кончились на середине поля. Отдышавшись, Маша вылезла из неподъемных от налипшей глины сапог и пошла босиком. Мрак конца октября медленно надвигался со спины, а затем сделал рывок и обогнал Машу.
То, что она, человек, царь вселенной, ничего не может поделать с темнотой и вязкой землей, что у нее не осталось сил преодолеть пару километров до человеческого жилья, раздавило Машу. Она села на пашню и расплакалась.
Облепленные глиной босые ноги занемели от холода. Наплакавшись, Маша прилегла виском на глиняный ком покрупнее и постаралась дышать спокойно, чтобы набраться сил для марш-броска. В какой-то миг ей показалось, что по темному краю поля движется силуэт человека. «Меня ищет Стелла!» — догадалась она и, рывком вскочив, снова осела на колени — ноги подломились.
— Помогите! — тоненько крикнула Маша. — Хелп!
Тень остановилась и стала женщиной среднего роста, в брюках и великоватой кургузой куртке.
— Эй! Ты что там делаешь? — крикнула она, заходя в пашню, как в воду, и, уверенно пройдя по волнам, помогла Маше встать.
Маша выбиралась, спотыкаясь, повисая без сил на локте незнакомки.
— Студентка? — спросила женщина. — Кто же вас таких посылает? Было дело, одну вашу еле из реки выловила. Пошли, галоши хоть дам тебе. А там пройдешь по тропинке через рощу. Тебе ведь в усадьбу? Меня Анна зовут.
На пригорке, куда они поднялись, сохранилась облупленная приусадебная церквушка. Анна состояла на должности смотрительницы объекта.
Небольшая комната сторожки, где очутилась Маша, вся была заставлена стопками настоящих бумажных книг. Маше было не до реликвий, язык еле ворочался, и все-таки из вежливости она спросила:
— А «Война и мир» у вас есть?
— Есть, — усмехнулась Анна, поставив перед Машей таз с водой.
Пока Маша блаженствовала, отмывая ноги в теплой воде, хозяйка слазила под кровать и добыла пару диковинной обуви.
— Меряй, не бойся. Садовые галошки. Потом вернешь.
Маша послушно сунула ноги в резиновые башмаки, выстеленные мягкой тканью.
— Угощать мне тебя нечем, — сказала Анна, открыв шкафчик и оглядев полки. — Здесь муки нормальной и то не добудешь, — и поставила на стол кружку кипятку и пюре «основное», которым кормилась вся планета. Есть его без формирующих вкус настроек оказалось немыслимо.
— А что вы изучаете? — спросила Маша, кивнув на книги.
— Хочу разобраться, как проходило богослужение, — сказала Анна. — Историю христианства стерли, научной информации нет даже в архивах. Уж не знаю, чем им не угодило… — Она осеклась и, помолчав, продолжила: — Но церковные книги еще можно встретить. Вот у меня здесь тоже есть несколько. Я, правда, понятия не имею, с какого боку к ним подойти. Ищу подсказки в художественной литературе — там все подробно описано. Надо только внимательно перечитать и собрать воедино. Но даже если смогу реконструировать по крупицам, все равно служить-то некому. Нужен мужчина, и чтобы был сан…
— Можно попросить нашего преподавателя Николая Родионовича, он не откажется! — воскликнула Маша. — Он вообще все это обожает! Все, чего сейчас нет!
Анна рассмеялась и, помолчав, вздохнула.
— Ничего тут не сделаешь, — сказала она. — Только если чудо произойдет.
И с тоской, словно упрекая невидимого чудотворца в бездействии, посмотрела в окно на быстрые облака.
— Ну все, пойдем, а то начнут тебя искать, — сказала она и подала Маше испачканный в земле свитер с оленями.
Только тут Маша заметила, что Анна смотрит на нее без надежды, как на жалкое запутавшееся существо, и от носа к губам у нее идут печальные складки.