Маша слушала Кувшинкина в полуха, зато смотрела во все глаза и не могла насмотреться на его взволнованное лицо и вертикальную складку между бровей. Ей казалось, она влюбилась насмерть, как в лучших книгах.
Без работы Кувшинкин тосковал, но держался. Ему не жилось, но все-таки он старался что-то придумать.
— И еще, Маш, у меня есть тайна! — как-то раз признался он ей. — Можно сказать, грандиозная. Я тебе ее выдам при удобном случае, ты готовься! Но сначала сам немного разберусь.
Маша забеспокоилась: лишь бы только ему и правда не вошло в голову взламывать коды настроек и подстрекать студенчество к революции!
Когда любовь и тревога стали невыносимыми, Маша сказала:
— Николай Родионович, давайте с вами уедем!
Кувшинкин сперва растерялся, а затем с азартом взглянул на Машу.
— Ну а куда?
— Ну вот хоть в заповедник к Анне!
Кувшинкин задумался.
— Нет, Маш. Ты давай-ка лучше учись, борись за работу. Поставь цель — пусть тебя назначат вот хоть на место Стеллы. Ну зачем нужна заповеднику обезьяна в настройках? А я уж тогда с тобой.
Однажды на людной улице, направляясь с Кувшинкиным в парк, Маша заметила нелепую фигуру в синей шляпе с плюмажем и длинном зеленом пальто. Высокая дама преклонных лет шагала, энергично помахивая худыми руками.
— Тетя Лара! — крикнула Маша и бросилась к ней навстречу.
Дама вздрогнула и завертела головой в шляпе.
— Тетя Ларочка! Что с тобой? — подбежав и обняв тетку, воскликнула Маша. — Почему ты без костюма?
В заснеженном парке, куда отправились все втроем, тетя Лара отряхнула перчаткой скамью, присела и, подняв на Машу взгляд, скорбно проговорила:
— Маха, я устала бояться! Хочу скорее слиться со всем этим страхом, со смертью. Хочу с ней обняться! Даже в беспощадные древние века люди не знали свою дату смерти. А теперь что! О чем они только думают?! — и покосилась на Кувшинкина. Тот стоял возле скамейки с суровым лицом, плечом привалившись к дубу.
— Тетя Ларочка, зачем же ты сняла настройки? — чуть не плача, спросила Маша. — В прощальный год врачи ведь разрешают включать радость. Почему ты не хочешь?
Тетя Лара развела длинными руками и снова сложила их на коленях.
Кувшинкин поглядел на Машину тетку и, стиснув зубы, стукнул кулаком в дуб.
— Ну, с другой стороны, может быть, это и справедливо, — обернувшись к нему, сказала тетя Лара. — Планета перенаселена… Маха, а это кто?
— Это Николай Родионович. Он теперь безработный пожизненно из-за нас с мамой, — сказала Маша и, взяв кулак Кувшинкина, отряхнула с покрасневших костяшек пыль дубовой коры. — Мы хотим уехать. Только не знаем, куда.
Не менее получаса, продрогнув снаружи, но разгорячившись в душе, они обсуждали имеющиеся варианты. Сказать по правде, выход был всего один, оставалось взвесить его плюсы и минусы.
— Ладно, согласен, — наконец сдался Кувшинкин. — Все же место там пустынное, трансляции сигналов слабые, народу нет никого, две кукушки в настройках — и всё. Так что сразу не найдут. А с Анной я договорюсь.
— Тетя Ларочка, вот видишь, ничего не бойся! Ты будешь еще долго-долго жить! — погладив старуху по шляпе, сказала Маша и с волнением обернулась на Кувшинкина.
— Сначала долго-долго, а потом еще и вечно! — буркнул тот, с сочувствием взглянув на Машину тетку, и вдруг улыбнулся: — Милые дети, скажите, вы что-нибудь слышали о Боге?
— Бога исключили из настроек два века назад, — заметила тетя Лара.
— Ерунда! Он туда и Сам не захаживал! — возразил Кувшинкин. — Так вот я это к чему? Вчера перед сном мы с Ним разговорились. Ну, в мыслях, конечно. Я спросил: Господи, куда же мне отсюда свалить? И Он сказал: свалить тебе, Коля, некуда. Но ты живи, а я прикрою!
— Так и сказал? — покосилась тетя Лара.
— Николай Родионович, это та самая ваша тайна? — с жалостью спросила Маша.
Кувшинкин почесал нос и виновато взглянул на Машу.
— А еще там, тетя Ларочка, есть пес Пегас! — сказала Маша, потеребив тетку за рукав пальто. — Я уже соскучилась, хочу посмотреть, как там зажила его рана. Только у Анны, конечно, тесно… Николай Родионович, вот где там жить? Может, возьмем для тети Лары жилой прицеп?
Пока спорили о прицепе, лиловые тучи принесли нового снегу. Тетя Лара в осеннем пальто замерзла и, отругав молодежь за глупость и романтизм, пошла по заснеженной аллее к дому — зеленой елкой, каких не росло на Земле уже лет триста.
— А я, Маш, Ему так и говорю. Ложусь спать и прямо так и прошу: «Господи, выбери утро!» И Он выбирает. То одно выберет, то другое. Сегодня вот видишь — снег! — говорил Кувшинкин, провожая Машу домой. — А в первый раз знаешь, когда попросил? Вот как раз накануне того твоего звонка. Я лег, и так мне было мутно! Ну и рискнул. Так и сказал: «Выбери Ты мне утро нормальное, наконец!» Сплю — и вдруг слышу вызов. Думаю, что за черт, а это, Маш, ты звонишь! «Николай Родионович, приезжайте, сняла настройки!» Вот так вот, а вы говорите!..
Маша шла по заметенной снегом улице, приникнув к плечу Кувшинкина. Время от времени его голос относило метельным порывом в сторону, и она не различала слов. А он все говорил, придумывая на ходу, как бы прожить в этом мертвом царстве счастливую жизнь без настроек. Иногда он дергал Машину руку, чтобы она слушала внимательно, — это все-таки и ее касается! Пока они шли, в бесцветном потоке пешеходов им пару раз встретились живые люди, одетые смешно и ярко. Дикие цветы, пробившиеся между серых камней.
Арти Д. АлександерФеномен Гангарама
«Неважно, что именно ты делаешь, важно, чтобы все, к чему ты прикасаешься, меняло форму становилось не таким, как раньше, чтобы в нем оставалась частица тебя самого. В этом разница между человеком, просто стригущим траву на лужайке, и настоящим садовником».
Ну вот опять мой день начинается со звонка коммуникатора. А я надеялся, что он уже окончательно разрядился и заснул с миром где-то на пересадке между Индорой и Матунгой. Я даже подальше засунул и забыл зарядное устройство для него. Пора уже писать сатирический рассказ о моей жизни в этом маленьком городке на планете Новая Индия, куда я приехал отдыхать от моего театра и шума старого Ченная. Пусть я здесь не очень известный артист, не то что легендарный Амитабх Баччан, и голос у меня не как у Латы Мангешкар, в антикварных энциклопедиях прозванной «золотой соловей XX века», попробуйте усидеть на месте и немного послушать…
— Мистер Винод?
— Да, — автоматически ответил я, слишком поздно сообразив, что в принципе было бы неплохо ответить «нет».
— Мы очень рады приветствовать вас на нашей земле и надеемся, вы выступите у нас сегодня вечером. Билеты уже проданы. Мы благодарим бога, что такой известный человек посетил наш город! Мы начинаем в пять часов по местному времени. Не беспокойтесь, за вами приедут, это будет замечательный флайер представительского класса, кожаные сиденья с подогревом и массажем, ультразвуковые очистители и прочие радости жизни. И не волнуйтесь — всего один вечер, а после вас ждет отель на озере Дал, где вы сможете прекрасно отдохнуть и больше никого не видеть, точно так, как вы и хотели, прилетев на эту планету.
Было слышно, как на том конце связи, произнеся все это единым махом — не давая ни единой возможности вставить хоть слово или возразить, говорящий наконец вдохнул немного воздуха, чтоб вконец не задохнуться от неимоверных усилий, и расслабился.
Тут надо сказать, что мне уже много лет и часто не до шуток. И я прибыл сюда по совету моего личного врача. Не какого-то модного инопланетного психотерапевта, который мне уже не поможет и вряд ли вообще способен чем-то помочь человечеству, кроме абстрактных советов за неабстрактные деньги, а вполне нормального гуманоидного доктора с тем же количеством глаз и конечностей, как у меня. А именно — восемь. Шутка, конечно, хотя если серьезно, то я не считал.
— Простите, сэр, я не могу принять ваше предложение. Я плохо себя чувствую.
В действительности я сказал чистую правду. Проклятая мигрень достала меня и на этой планете, едва передо мной торжественно открылись парадные двери довольно скромного провинциального космопорта. Так что говорить о работе мне вовсе не хотелось. Больше всего хотелось кого-нибудь убить и блаженно от сознания проделанной работы и давно выполненного перед обществом долга залечь в горячую ванну. Может, даже спокойно выспаться наконец. И пусть все бегают за запертой дверью, причитая, что я утону и это вредно… Мне можно, у меня жабры…
Последовала пауза, после которой голос в коммуникаторе, снизившись до понимающих глубоких тонов, ласково и стараясь не нарваться на мою несдержанность, оправданную моим состоянием, произнес:
— Я сожалею, но за вами уже едут. И не стоит ничего отменять, ваша проблема решаема.
В этот момент позвонили в мой номер. Отель, где я остановился, конечно, так себе, не семь с плюсом традиционных звезд, но я сам выбрал такой, поскольку надеялся остаться незамеченным и действительно отдохнуть, а может, даже оторваться по полной программе. Вошел человек, немного смущенный моей не слишком элегантно, но зато почти экзотически-модно, с точки зрения дизайнеров, повязанной полотенцем головой. Я же не какой-то посредственный артист, а мастер реалистичности! Голова действительно болела, а полотенце просто было призвано подчеркивать драматичность текущего момента. Незнакомец подошел к столу, положил на место коммуникатор, рассеянно брошенный мной куда попало, и спокойно сел, не дожидаясь приглашения. Казалось, он ждал объяснений. Я мстительно улыбнулся и подумал, что ему же хуже, он сам напросился, и я вдохновенно начал с самого сначала. Практически с момента рождения… И когда я закончил, видно было, что, вопреки ожиданиям, его лицо нисколько не изменилось. Не было никакого слащавого сочувствия и банальных фраз. Он даже не сменил позу, только покачал головой.