— Готово! А что такое BLO?
— Научись работать с прибором в режиме «Близь — Даль». И сам ответишь на этот вопрос.
— Я вижу его, пап! Вижу океан! Смотри, как сверкает его полоска!
— Да, это Blue Ocean, он очень-очень большой и почти что синий, а за необычное сверкание наши ученые еще называют его Сапфир. Он как большое сияющее ожерелье на груди этой планеты, а когда на ней темно, это еще и источник света.
Дни и ночи замелькали в лихорадочном калейдоскопе — нет, это были не дни и не ночи. Фанлиль и Глор просто не знали других слов для разграничения времени: днем — работа и учеба, а ночью — отдых и сон; они никак не могли смириться с тем, что привычная для них жизнь с ее циррианской размеренностью и четким распорядком вдруг внезапно исчезла и неизвестно, когда вернется и вернется ли, что даже их скафандры с биорезонаторами и хроноадаптерами, настроенными на циррианское время, — отнюдь не панацея от всех бед.
Сознание Фанлиля и Глора подчинялось хроноадаптерам, глаза их видели по циферблатам, что наступило раннее утро, а потом, через положенное количество часов, будет циррианский полдень и пора обедать, но все, что было связано с работой органов чувств, с психоэмоциональными состояниями, не регулировалось стрелками.
Дня и ночи на планете Голубой как таковых не было, и, пожалуй, часовые приборы здесь были не нужны: течение времени лучше всего отражалось в небесах, где длилось бесконечное светоцветовое шоу, каких Глор с отцом не видели даже на самых красочных и фееричных циррианских празднествах. Сначала — в это время циррианам казалось, что на Голубой наступает утро, но совершенно не совпадающее по времени с утром на Циррии, — небосвод из темно-, почти черно-фиолетового превращался просто в фиолетовый, потом в синий, сине-голубой и, с той же постепенностью, в бледно-голубой, как будто выцветал прямо на глазах. Не проходило и часа: отец и сын не успевали еще проверить показания всех систем и позавтракать — как нежная небесная голубизна вдруг прожигалась красно-оранжевыми молниями, точно при сильном пожаре с высокими языками пламени. Внезапно наступала дикая жара: их с Глором спасали скафандры, но система защиты роботов, особенно интеллектуальных операций, от температурных перепадов оказалась не столь совершенной. Оранжево-желтые вспышки какое-то время играли, ликовали в небе — тогда лучи желтого карлика G2 падали на поверхность суши почти отвесно, так что широкие раскидистые листья в прибрежных лесах (ширина их, Глор прикинул, была такова, что в один лист можно было завернуть взрослого циррианского бульдога) вдруг на глазах сворачивались в трубочки, а стебли растений пригибались к сухой, как песок, почве, и казалось, что они уже не поднимутся. В эти минуты, когда условный «день» на Голубой стоял в зените, операционные системы на базе работали плохо и уже дважды давали сбой, и требовалась перезагрузка. Неоднократно сбивались режимы настройки циррианского времени, хотя Фанлиль не менее четырех раз в сутки выверял его по показаниям своего скафандра и выставлял точные данные и на центральном пульте управления, и на локальных хронометрах — впоследствии он обучил этому Глора и тот стал помогать. Вдоволь натешившись, буйный оранжево-желтый фейерверк начинал затихать и в него, словно по команде пиротехника, туго врезались зеленые — сначала бледные, а потом темные, как листва, — розетки-всполохи, и весь небосвод снова переливался огнями, будто новогодняя елка. Сразу становилось прохладнее, поднимался сильный ветер, примятые заросли вставали и смыкались непроходимой стеной — был час океанского прилива, и волны Сапфира долго распевали свою торжественную невеселую песню. Не проходило и одного циррианского часа, и небо синело, как будто злилось, наблюдая сверху за непонятными существами, создававшими вокруг себя столько суеты, и большими машинами, производящими столько шума. Разлившаяся синева почти совершенно вытесняла зеленые приветливые вспышки, делая на их месте темные кляксы, а потом и вовсе заливала их густыми фиолетовыми чернилами. Наступала совершенно непроницаемая холодная мгла, и некоторые участки рабочей станции, особенно мобильный AUTO-центр вычислений и измерений, где стояла сверхчувствительная аппаратура, не успевали перейти в «ночной режим». Возникли проблемы с автосохранением данных геологической разведки, поступивших сразу из трех секторов, в том числе с шельфа океана, и уже неоднократно робот-щуп отклонялся от заданного маршрута: база — риф Восточный, в ста десяти мегаквадратах ЕССИ к востоку от побережья Сапфира. Здесь, на рифе — «В случае успеха я назову его рифом Фанлиля», так он решил, — неутомимый геолог и законный хозяин Голубой рассчитывал найти основной источник платиносодержащей руды.
В течение первой недели Фанлиль не разрешал сыну покидать базу и в часы, свободные от геологоразведочных «командировок», — а он за этот срок облетел на дисколете почти всю Голубую, построил маршруты и набросал карту первичных разработок, — учил Глора следить за серверами, снимать и тщательно регистрировать все данные об уже обнаруженных и потенциальных месторождениях. Отец и сын постоянно общались по голографической связи, — хотя бы с этим проблем не было! — и Фанлиль, не прерывая основной работы, давал Глору все нужные указания. Он не жалел, что взял его с собой, — польза от мальчишки была, и еще какая!
В том, что эта экспедиция себя оправдает, Фанлиль был уверен на все сто: разработку рифа Восточный он начнет на днях — это вопрос решенный: ну Голубая, вот преподнесла подарок! Второй объект… Фанлиль думал о нем с каким-то тайным страхом, словно опасаясь своей невероятной удачи: он назвал его пока C&N (cooper and nickel). Циррианские ученые оказались правы: к северо-западу от массива Blue Mountains залегало по всем признакам обширное месторождение сульфидных медно-никелевых руд, подробностей Фанлиль еще не знал — это была его задача на следующую неделю, но уже сейчас было ясно, что успех… просто неописуемый… Он найдет не только никель и медь — в этих рудах наверняка есть платиноиды. И золото, и серебро! А вдруг и палладий? Случается же! Глор прав — они станут богатой семьей, построят заводы, здесь будет город-курорт на побережье Синего океана. Стоп. Но как же он, Фанлиль, справится со всем этим? Глупости, он выйдет на другой уровень — наймет тысячи рабочих, инженеров, ученых. В конце концов, такие богатства нужны всей Республике, он подпишет долгосрочный контракт с правительством Циррии и станет промышленным магнатом, его узнает вся галактика!
Внезапно небо потемнело, налилось серо-синим, и дисколет пошел на снижение. Черт возьми, придется сесть и выждать пару часов. На Циррии сейчас ровно семнадцать часов, светло и рабочий день в разгаре — здесь же надо поминутно дергаться: дел невпроворот, а темнотища — хоть спать ложись! Вот она, причина тревоги и плохого настроения — время на Голубой. Оно казалось Фанлилю неуловимым, время не подчинялось никаким умным приборам, и неизвестно было, сколько его прошло.
— Ты что-нибудь понимаешь, Глорик? Когда тут утро, когда вечер? Я просил тебя понаблюдать.
— На небе последовательно отображаются все цвета спектра, пап: красный/оранжевый/желтый — это, вроде, как день, светло и жарко; потом зеленый/голубой/синий — похоже на наш вечер; синий/фиолетовый — темнотища и холодно, значит, ночь. Дальше просветление от фиолетового/ синего/голубого до снова красного — утро и полдень. И так по кругу.
— Умница. И сколько таких кругов ты насчитал за наши сутки? Сопоставлял по хронометру?
— Да. Около шести кругов.
— Ты ошибся — три круга.
— Нет, пап, всё точно — шесть.
— Посмотри сюда. — Фанлиль через чип вывел на портативный монитор скафандра логотип Академии эволюции рукава Лебедя и смежных галактик и быстро вошел в систему. — Вот таблица планет желтого карлика G2. Их девять. Наша — самая маленькая. Один циррианский год — это одна тысяча двести лет на Голубой. Видишь? Это проверено Институтом астрономии новых планет рукава Лебедя. Наблюдения велись несколько десятилетий. Поехали дальше. В году на Циррии шестнадцать месяцев. Значит, за наш месяц на Голубой проходит семьдесят пять лет. Циррианский месяц равен двадцати пяти суткам. Сколько же за наши сутки пройдет лет на Голубой, математик? Три года. А ты говоришь, шесть.
— Пап, я сказал, что спектр проходит шесть кругов: утро, день, вечер и ночь. Может, это шесть суток?
— Да ты что! Это весна, лето, осень и зима. Годовой цикл. Так, по всей видимости. Температурный перепад-то огромный! «Днем», как ты говоришь, — здесь до 55° по Циррию, жарче, чем у нас на пике лета. А фиолетовой этой «ночью», как ты ее называешь, в прошлый раз термодатчик скафандра показывал 7°. Ничего себе перепад! Нет, фиолетовые — это местные зимы. Но почему шесть? Их должно быть три — с наукой, брат, не поспоришь. А по твоей логике получается, что один циррианский год — это почти две с половиной тысячи лет здесь? Ну тогда пиши пропало — нам надо срочно улетать, нас съедят какие-нибудь гоминоиды. Только я их что-то за неделю не видел. Если они «ночью» прячутся от холода — днем-то и вечером должны бы вылезать. Шучу-шучу, не бойся. Подумай сам: зачем бы я стал покупать права аренды на пятьдесят лет? Через сто двадцать тысяч лет на Голубой уже будет развитая цивилизация — тебе любой эволюционист скажет. В том-то и дело, что за пятьдесят наших лет здесь пройдет шестьдесят тысяч лет, и этого срока нам с лихвой хватит освоить все месторождения и не лишиться раньше времени лицензии. Ладно, давай ужинать, юный астроном, и вот что я подумал: переведу-ка я тебя на отделение с углубленным изучением естественных наук. Захочешь потом — поступишь в Геологоразведочный колледж.