Я сунул ноги в тапочки, прошел на кухню, выпил кипяченой воды из чайника и начал одеваться. Натянул на себя старые китайские джинсы, майку с изображением Пугачевой и потрепанные замызганные кеды. Захлопнул дверь и спустился этажом ниже. Подойдя к квартире Васича, я надавил на кнопку звонка и не отпускал ее, пока не щелкнул замок открываемой двери.
— А, это ты, Пашка, — сказал Васич, позевывая.
Я отодвинул его рукой и стремительно вошел в квартиру. Прошел сразу в большую комнату и увидел сидящих за одним столом сразу пять Васичей, а шестой стоял в этот момент за моей спиной.
— Володя, что это? — Я обвел рукой сидящую за столом компанию.
— Это все я, только в пяти вариантах, — ответил мне Васич.
— А ты сам-то настоящий? Или тоже копия? — спросил я.
— Настоящий, настоящий! Можешь даже ущипнуть, если не веришь, — засмеялся Вовка.
Этим я не преминул воспользоваться. И, схватив его за нос двумя пальцами, с удовольствием сделал ему большую «сливку».
— Ой! Ой! С ума, что ли, сошел! — завопил Васич, потирая ладонью покрасневший нос.
— Ну ладно, хватит детского сада. Рассказывай, — насел я на него.
Он повздыхал-повздыхал и вот что мне поведал.
— Однажды вечером после работы, — начал свой рассказ Васич, — я забежал в «Стекляшку» на Нагорной. Купил шесть бутылок «жигулевского» и креветок на ужин. И, радостный, двинулся домой, предвкушая вкусный ужин с холодным пивком перед экраном телевизора. На углу дома, возле парикмахерской, передо мной как будто сгустился туман. И из летнего марева появился мужичок небольшого роста, в черном твидовом пиджаке и с железным крестом на лацкане. Крест был, правда, не немецкий, а такой, вроде как древнерусский. Волосы у мужичка были немытые, длинные, с проседью. Лицо круглое и маленькая бородка клинышком. Я только как раз одолел «Десять лет спустя», и он напомнил мне старого Атоса, только без шпаги на боку. Он подошел ко мне и поинтересовался, не желаю ли я облегчить себе существование в этой жизни, причем все будет абсолютно бесплатно. Поначалу я просто послал его к черту! Но он настаивал, и я подумал, что попытка — не пытка. В конце концов серой от него не пахло и копыт и рогов я тоже как-то не заметил. Мы поднялись ко мне на четвертый этаж, и он изложил мне свою позицию. Он привозит специальную аппаратуру и тиражирует меня на несколько копий. А эти копии соответственно выполняют за меня мою работу, даже с девушкой моей встречаются, если это нужно. Я согласился. И вот уже четыре месяца за мной ходят мои копии. Сначала их было две, а теперь уже пять. Нормально. И времени стало больше, и диссертацию я уже почти закончил, да и на девчонок времени теперь просто полно.
Так закончил свой небольшой рассказ Вовка Васич.
— Если тебе интересно, я могу тебя свести с этим мужиком. Он здесь недалеко живет. Я у него уже был два раза, когда делал себе новые копии, — предложил мне Васич.
— Давай! — согласился я.
Вовка оделся, и мы отправились с ним к его знакомому Мефистофелю.
Он жил действительно недалеко. В большом новом доме на Нахимовском проспекте, который мы все прозвали «Бастилия». Мы поднялись на двенадцатый этаж и позвонили в дверь, обтянутую коричневым дерматином. Она молниеносно отворилась, и предо мной предстала еще одна моя одноклассница Ленка Мишанчук. «У них, что тут, бригадный подряд моих бывших одноклассников?» — подумал я. Но Ленка только лучезарно улыбнулась и сказала:
— Вы, наверное, к Алексу? Он, как раз сегодня принимает. Алекс, к тебе — крикнула она в глубину квартиры и умчалась на кухню.
Я осторожно, на цыпочках заглянул вслед за ней на кухню. Возле плиты щебетали две Ленки, и каждая доказывала, как именно правильно варить борщ.
— Вот это да! И Ленка тоже двойник! Да у них тут мафия…! — сокрушенно прошептал я.
Из недр квартиры появился мужчина, точно подходящий под описание Васича. Ну, вылитый Атос, только старый.
— Проходите, — сказал он, пропуская нас в комнату.
Мы вошли и сели за круглый стол. Комната была практически пустая. Шкаф, стол и старый продавленный диван возле стены.
— Меня зовут Алекс, — представился он. — Я из далекого будущего. Мы решили несколько ускорить производственный и научный прогресс этого времени. Удалось узнать, что людей можно копировать и тем самым обеспечить решение больших производственных задач.
Он подошел к шкафу и распахнул дверцы. Внутри стоял большой серый агрегат.
— Это ксерокс, — сказал Алекс. — С его помощью мы тиражируем копии людей, пригодных для размножения.
Он вытащил фотографию Васича, вырезанную из бумаги в полный рост, и запустил в темную щель ксерокса. Аппарат загудел и заглотил предложенный лист бумаги. Через некоторое время из соседней комнаты появилась новая копия Вовки. Она была немного плосковата, худовата, но имела с ним несравненное сходство. На наших глазах она постепенно набирала цвет, становилась круглее, пока полностью не приобрела все нужные кондиции. Причем одежда на ней была та же самая, что и на Ваське.
— Ого! Это и я так хочу, — сказал я Алексу.
Алекс внимательно посмотрел на меня, спросил мои данные. Потом посмотрел что-то в желтом справочнике под названием «Золотые страницы» и со вздохом сказал:
— К сожалению, вынужден вас огорчить. Вас нет в списке ВАСИЧЕЙ. Вы нетиражируемый экспонат. Вы содержите уникальный код коренного землянина. А люди с таким кодом подлежат бережному хранению. Благодаря вашему коду сохраняется уникальный код планеты Земля. Поэтому Земля и человечество будут существовать века. Такие люди, как вы, — большая редкость. Вас на планете всего несколько миллионов из миллиардов живущих, и тиражировать вас — это нарушение межгалактического соглашения за № 007 от 17… года. За такое и схлопотать можно.
После этого он закрыл шкаф и проводил нас до двери. Так мы и вышли на лестницу — я, Вовка и его копия. На улице мы простились. Вовки пошли налево. Я же сел на лавочке и задумался. Вот и не удалось мне получить свою копию и посачковать. Зато я понял, что у меня необычный код землянина и таких людей очень мало на Земле. А не поискать ли мне таких же, как я? Вот с этой мыслью я и отправился попить пива и выработать план действий. Шел и думал: и чего только не случается в спальных районах Вселенной?
Но одна мысль неотступно преследовала меня: все-таки приятно осознавать свою уникальность, хоть и живешь на окраине галактики.
Вот так-то!
А. СантиЛегенда о сердце Ледяного Лорда
Вопрос выживания, конечно, должен решаться, но все же главное — не кто, а для чего…
— А когда мы им расскажем?
— Не знаю, может быть, никогда, но самое главное — точно не сейчас…
Более месяца назад они высадились на этой планете. Случилось непоправимое, и продолжить путь далее уже не удастся. Выживание в суровых условиях местного мира также под большим вопросом. Необходимо добраться до одной из теоретически еще существующих, давно покинутых, устаревших и заброшенных, но возможно чем-то еще полезных баз. Ресурсов, которые посчастливилось спасти с таким большим трудом, даже при самом строгом расчете и экономии надолго не хватит. А зимы тут суровые… На орбите остался лишь пробитый в нескольких местах спасательный маяк. Но если время от времени ему не подавать корректирующий сигнал, то и он долго не протянет, электроника практически вся пришла в непригодность еще до эвакуации… А подавать сигнал с поверхности планеты желательно регулярно, с одного места и в определенное время. Но как это сделать, если из выживших только двое взрослых, а остальные — дети, спасенные с гибнущей планеты, причем не своей, а мало изученной расы? Эти дети пока ничего не понимают, да и вся операция проходила в жуткой спешке. Большинство беженцев приняли военные корабли, но спасти всех даже при сильном желании просто нереально ни технически, ни по отпущенному войной и судьбой времени. Потому последних спасали все, кто решился помочь, в том числе и несколько оказавшихся поблизости научных судов взяли на борт беженцев, сколько смогли. И только этот маленький исследовательский корабль единодушно присоединился к спешной эвакуации, без размышлений выбросив все научное оборудование, запасы и даже результаты своей многолетней работы. Потому что жизни важнее, их никогда не вернуть. Времени размышлять не было, когда с каменистого плато, уже утопающего в огне, был послан призыв спасти оставшихся детей. И безоружный маленький исследовательский кораблик совершил невозможное, прорвавшись на планету и забрав последних из оставшихся…
Но им не суждено было долететь до другой звезды, и вот они затерты во льдах чужого и негостеприимного мира. Только маленькие пассажиры планеты, которой уже, наверно, нет, надеются и ждут, что за ними придут их взрослые, и наполненные печалью и тревогой глаза постоянно спрашивают: зачем мы здесь? За что? Даже заставить их есть — уже непростая проблема, потому что их раса бывает подвержена разрушительным переживаниям и депрессивному желанию от всего отстраниться и не так цепляется за жизнь, как другие. Это не дети Земли, а совсем иначе воспитанные. Им страшно, но они гордо молчат и наедине с собой мучаются вопросами, стараясь посторонним показаться независимыми и сильными. Так их учили наставники, но на самом деле они слишком малы, чтоб осознать серьезность положения. Им не так страшен холод, как недостаток пригодного для дыхания воздуха или еды. Слишком многое им пришлось терпеть в последние месяцы перед эвакуацией, и сил на что-то большее уже не осталось. А маленький почти разбитый маяк на орбите — последняя надежда на спасение, дающая шансы, только если он не упадет на планету или не слишком отдалится от нее, затерявшись в космосе среди астероидов и обломков чужих кораблей, или просто не сгорит, приблизившись к солнцу.
— Ради выживания мы должны покинуть это ненадежное временное убежище. Это уже решенный вопрос, ради детей. Мы обязаны искать все возможные и невозможные варианты. Остается подумать, как это им объяснить и что им придется делать в наше отсутствие. Все придется делать вручную, потому что почти ничего не осталось и ремонту не подлежит.