Кто был явлением в «Спартаке», так это Бубнов, который уехал играть во Францию в 1989-м. Мы с Мостом (Александром Мостовым. – Прим. авт.), например, как-то сидели и слушали рассказ Бубы, как он станет тренером сборной. Он взрослый мужик, а нам по 17–18 лет. На «лекцию» к Бубнову попал еще Андрюха Митин. Буба рассказывал нам про чемпионат мира 1994 года, что в его команде я стану играть «десятку» на позиции «под нападающим», а Мост – левее. Потом Бубнов посмотрел на Митю и добавил: «Ладно, тебя я тоже на лавку возьму».
Бубнов и политинформацию мог нам провести. Кто-то рассказывал, что видел журнал «Коммунист», где он делал пометки на полях. У одной из статей про Ленина, например, красной ручкой на полях было написано: «Верно! Тысячу раз верно!»
А вообще-то комсоргом являлся Серега Родионов. Каждый месяц собирал с нас по 2 копейки – комсомольский взнос.
А к Андрюхе Митину, который был с нами на той лекции про чемпионат мира, Саня не очень хорошо относился, видимо, из-за этой истории. После игр нам приносили в раздевалку бутерброды. Сейчас командам обычно пиццу доставляют, но тогда ее не было. Так вот, Бубнов выходит из душа и видит, как Митин, просидевший в запасе, доедает последний бутерброд. И как закричит: «Ты что, жрать сюда приехал?!» После этого отношение Бубы к Мите испортилось.
Нет, Бубнов не любимец Бескова. Но Константин Иванович ему никогда не выговаривал. Еще на Федора Федоровича (Черенкова. – Прим. авт.) никогда не повышал голос. Может, и не за что было. Любимчиком как раз был Федор. А меня, 17-летнего, Бесков до слез довел. Он запрещал нападающему уходить из середины во фланг. Считал это глупым решением, его это бесило, и он хотел от таких действий избавиться. Дважды я так открылся в матче за дубль, игру которого Бесков просматривал. Он был не в настроении. Видит мои действия, командует: «Стоп, кто это?» Я дрожу. Бесков говорит: «А, Шалимов, молодой. Не надо так делать, «отвались от защитника в другую сторону, вполоборота». Через две минуты снова во фланг открываюсь. Бесков опять: «Кто это? Опять Шалимов?» И высказал мне все, что думает. Я в 17 лет реально заплакал, но запомнил, что туда бегать не надо.
Технико-тактические данные подсчитывал Федор Сергеевич Новиков – с магнитофоном «Электроника» и микрофоном. Выглядело это так: «Шалимов вперед – плюс, Суров назад – плюс, Морозов вперед – минус…» Потом Новиков все расшифровывал, и на основании этого выставлялись оценки игрокам. Однажды решили отчислять Юру Сурова. Бесков говорит: «Сегодня мы прощаемся с Юрием. Спасибо за совместную работу». Все выходят из зала, Суров остается, спрашивает: «Константин Иванович, спасибо за все. А вот на будущее подскажите, как мне в этой ситуации действовать». Бесков объясняет. Суров вновь что-то спрашивает. В итоге Бескову так понравилась беседа, что Суров остался в команде.
Я в 17 лет сыграл восемь игр за основу и забил один гол. Это было в 1986-м. А в 1987-м у меня игра совсем не шла. Зато в том году заиграл Мост, он забивал решающие голы, а у меня плохо получалось. «Спартак» тогда мог сделать три отсрочки от армии для молодых. Не оставили Корнеева, например. Но мне, Мосту и, по-моему, Андрюхе Иванову дали отсрочку. Наверное, Бесков все-таки видел во мне игрока, несмотря на неудачный второй сезон. И в 1988-м я закрепился в основе, а в 1990-м меня взяли в сборную на чемпионат мира.
Да, позвали меня, а не Федора Федоровича Черенкова. Еще из «Спартака» были Дасаев, Родионов и Хидиятуллин. И я сыграл два матча в стартовом составе. Мне всего 21 год, представляете? Наверное, Валерию Лобановскому, который возглавлял сборную, нравилось, что я был выносливым, мог постоянно бегать взад-вперед. Ведь и в Киев игроков приглашали по таким параметрам.
Если понимали, что человек не будет выдерживать, отправляли обратно. Но ни в Киев, ни в другие советские команды меня не звали, потому что я сразу уехал в Италию.
За границей перед чемпионатом мира мы были на сборе около месяца. Нам полагались суточные, премиальные за матчи. Не знал сумм, но со мной решили все просто. Дали 100 тысяч лир и попросили в пустой ведомости расписаться. Я был доволен. Еще из молодых в той сборной был Брошин. Сказал ему, чтобы шел за деньгами: «Там – во!» И показал большой палец. Только эти 100 тысяч лир были копейками в пересчете на доллары. Но я их все равно домой привез.
В Италию возвращался в 1991-м, когда переходил из «Спартака» в «Фоджу». По пути думал про политику. Ожидал, что меня встретят журналисты, станут спрашивать о ситуации в СССР. Надо держаться, я же комсомолец. Коммунистом не успел стать – коммунистом Бубнов был. В общем, думаю, как вести себя, как достойно отвечать. Но в аэропорту – а я прилетал в Рим – никто не встречает. Нет ни журналистов, ни людей из клуба. Сажусь на скамейку и жду. Подумал, что все из-за разницы во времени.
Более или менее хорошо мог изъясняться только на немецком, который учил в школе, а по-итальянски говорить не умел. Прошло несколько часов – и за мной так никто и не пришел. Стал звонить в «Спартак», но трубку брал какой-то сторож и ни с кем из руководства мне поговорить не удавалось.
Так я просидел в аэропорту часов семь и хотел взять такси, чтобы доехать до города и переночевать в гостинице, а потом вернуться в аэропорт, чтобы улететь обратно в Москву. Деньги у меня с собой были. Смотрю, ко мне направляется полицейский. Я похолодел. Подумал, что сейчас просто депортируют.
Как я выглядел? Думал, что выгляжу модно – коричневый пиджак, ботинки с кисточками. Но на фоне итальянцев был не очень модным. Модным был в Москве.
Так вот, полицейский показывает на меня и спрашивает: «Алейников?» Сергей тогда играл за «Ювентус», и у нас были похожие прически. Нет, отвечаю, Шалимов, еду в «Фоджу», назвал фамилию Казильо. В итоге он с кем-то связался, посадил в такси, которое доставило меня в гостиницу. Там встретился с людьми президента «Фоджи». Оказывается, они просто не знали, когда я прилечу.
Поначалу в «Фодже» все шло хорошо. Мы сыграли в первой же игре в Серии А вничью на «Сан-Сиро» с «Интером». Но через какое-то время начала накапливаться усталость. У нас был плохой отрезок, два матча провел неудачно, и после игры Земан высказал нам с Колывановым и Петреску, мол, не для того нас, иностранцев, сюда приглашали. Тогда я стерпел. Но потом на тренировке со мной случилась истерика: просто взял и ушел с поля, остановившись во время пробежки на разминке. Перед глазами стояла пелена. Снял с себя майку и шел через все поле. Перед тем как уйти, бросил футболку в сторону Земана и его помощников. Пока шел по полю, команда смотрела на меня, по меньшей мере, удивленно. Это наблюдали и болельщики – они посещали тренировки.
Оказавшись в раздевалке, пнул какую-то тележку, массажисты, которые дожидались футболистов с тренировки, подумали, что сошел с ума. Пошел в туалет, закурил – я тогда курил – и немного пришел в себя. Потом собрался и уехал с базы. Это был срыв от нагрузок – психологической и физической.
Да, про курение… Когда курили в «Спартаке», мы прятались, чтобы никто не увидел. А курили многие. Разве что Бубнов и Бокий не дымили. В «Фодже» Земан выкуривал минимум две пачки в день. А потом я увидел, как трое наших ребят подошли к нему после тренировки и попросили прикурить. Главный тренер достал зажигалку. Я обалдел – вот это уровень!
После того срыва на следующий день приехал на тренировку, и Земан мне как ни в чем не бывало сказал: «Игорь, ты еще отдохнешь или потренируешься?» Ответил, что буду отдыхать, на что тренер только кивнул головой: «Хорошо, иди на массаж, а после этого – домой». И в таком режиме я пробыл до конца недели. Пропустил матч с «Ромой» – мы уступили 1:2, и это, кажется, была единственная игра, в которой мне не довелось сыграть в «Фодже». Через какое-то время у меня была поездка в Москву. Там смог увидиться со всеми друзьями, сходить в ресторан, потанцевать. А танцевал я супер! Кто еще? Мост, Коля Писарев. Но Мосту мы сказали, чтобы больше не танцевал.
Звучали песни вроде «American boy» в исполнении группы «Комбинация», было круто. Я вернулся в «Фоджу» – и все наладилось. В дерби с «Бари» победили 3:1, а мне удался гол с 35 метров с левой ноги. Тот кризис удалось быстро преодолеть. Я действительно классно играл в то время и сам чувствовал это.
После «Спартака» мне пришлось тренироваться у Романцева уже в сборной. Мы вышли на Евро 1996. Конечно, он изменился по сравнению с собой начала 1990-х. Не раз выигрывал чемпионат со «Спартаком», стал более жестким тренером.
Хотя голос не повышал. В сплетни, что он пил во время Евро, не верю, потому что ни разу не видел Олега Ивановича в подобном состоянии. А у нас каждый день были тренировки, игры, разбор матчей.
Но мы проиграли первые два. Во многом из-за того, что нас, игроков, вновь поставили в дурацкое положение. Да и Романцева тоже. После 1994 года (тогда несколько игроков в знак протеста против финансовых условий РФС подписали письмо и отказались играть за сборную. – Прим. авт.) мы решили не общаться с руководителями, а передать все полномочия по обсуждению премиальных главному тренеру.
Уверенно вышли на Евро, и времени договориться об условиях было много.
В итоге футбольные руководители дождались дня накануне стартового матча на Евро с Италией. Романцев спросил меня: «Игорь, что скажешь?» Ответил, что затянули специально.
Возможно, у Олега Ивановича не получилось заниматься и тренерской работой, и параллельно вести переговоры по нашим премиальным. Потом стали говорить, будто мы отказывались выходить на игру с итальянцами. Но ничего подобного не было.
ГЛАВНЫЙ МАТЧ
Матч с киевским «Динамо» (2:1) в 1989-м
САМЫЙ НЕУДОБНЫЙ СОПЕРНИК
«Марсель» в полном составе в первом полуфинале Кубка европейских чемпионов в 1991-м