А уже в 1970-м, на следующий год после чемпионства, была некрасивая история в матче с «Черноморцем» в Одессе. Мы знали, что там перед игрой в каждый номер обязательно стучались девочки. Попытки были посетить и меня. Ответил, что никого не жду и не впустил. Когда стучались второй раз через какое-то время, уже не открыл. И к остальным ребятам наверняка приходили. Не знаю, принимал ли кто-то их. Красивых женщин я люблю видеть, общаться с ними. Но не с такими и тем более не в такой ситуации, то есть перед игрой.
На следующий день начинается матч – и я не узнаю команду. Играют-то все основные, но постоянно пропускают игроков «Черноморца» к воротам, а я только и делаю, что ловлю и отбиваю. Кричу, чтобы жестче играли, никто не отвечает и соперников к воротам продолжают пропускать. Такого не было в защите никогда! Правда, Логофет тогда не поехал на игру. Неизвестно, знал ли он, что такое будет…
В концовке первого тайма «Черноморец» подает угловой, хватаю мяч, держу под собой и надо мной кто-то из их игроков кричит: «Анзор, так тебя и разэтак! Ты что ловишь и ловишь? Тебе что, не сказали, что пропустить надо?» Я говорю в раздевалке, что на второй тайм не выйду, если так будет продолжаться. Симонян идет к Старостину, что-то говорит. Николай Петрович, как обычно в таких ситуациях, снимает очки, протирает, надевает вновь и отвечает: «Никита! Да не может быть!»
Ни одной претензии к футболистам не было высказано. Во втором тайме все продолжилось – и в конце игры нам все-таки забили. «Спартак» при любом исходе оставался третьим, а «Черноморец», несмотря на победу, все равно вылетел.
Никогда не участвовал в договорных играх. Может, потому что успел увидеть меркантильность у старших в своем детстве и вовремя ушел от этого. Судьба мне подарила футбол – и я с юношеских лет жил им. Иначе стал бы хулиганом, как мой старший брат. Наш родной район назывался Чаоба. В переводе на русский с грузинского – Болото. Район располагался за железнодорожной линией, там мы и жили. И в городе происходило противостояние двух районов – Болота и Центра. Драки были страшные – с арматурой, камнями. И брат мой – в первых рядах. Но меня Бог и футбол спасли от этого. Да, можно сказать, спасли от болота.
И в такой футбол, как тогда с «Черноморцем», я играть не хотел. Поэтому задумался о том, что надо вообще заканчивать. Но поиграть еще пришлось…
Хотя после «Спартака» поехал в Кутаиси именно тренировать – местное «Торпедо». Туда пригласил первый секретарь горкома партии. Задача была выйти с командой в высшую лигу из первой. До сих пор к этому человеку отношусь с неприязнью, потому что он испортил мне налаженную футбольную жизнь.
Ко мне как к старшему тренеру в Кутаиси согласились перейти несколько известных футболистов – Джемал Силагадзе, Владимир Петров, Слава Амбарцумян. Они не играли в основе «Спартака», но были в порядке. Из «Торпедо» позвал Юру Миронова и Сашку Линева. Выступил за то, чтобы все жили на базе, а не в гостинице. Но все равно поначалу возникли проблемы с режимом. Кто-то опоздает на тренировку, кто-то вообще выпивши придет. Тогда собрал всех и сказал, что за такое буду наказывать. Двое местных ребят, видимо, не поверили. За пьянку решил им дать дополнительную нагрузку. Остальных посадил на трибуну и сказал: «Смотрите на этих свободолюбивых пьянчужек, которые считают, что они выше нас с вами». Попросил их пробежать несколько кругов с ускорением – и они начали блевать.
Так я навел железный порядок. Тренировки шли отлично. Мне 31 год – я сам с футболистами тренировался. Рассказывал про мировой футбол, чемпионат мира, даже про встречу с «Биттлз». Мы со сборной были на их концерте, правда, не в Англии. Сидели в первом ряду и прекрасно видели музыкантов. А когда концерт закончился, с задних рядов на сцену хлынула толпа людей. С битлов начали срывать одежду, отрывать пуговицы, башмаки снимать. Что было! Полиция начала размахивать дубинками, а музыканты все побросали и убежали со сцены.
У нас, футболистов, в Советском Союзе, конечно, не было такой популярности. Больше узнавали Валерку Воронина, Левушку Яшина. Я его часто именно Левушкой называл. Замечательный человек. У него была язва желудка, и с питьевой содой Яшин никогда не расставался, но все равно курил. Я вот курить начал в 1973-м – когда закончил играть. Второй тренер в костромском «Спартаке» дал мне сигарету, мы забили гол, посчитал, что хорошая примета. Бросил только в 2001-м, когда инфаркт случился.
Хотя в игроцкие годы тоже было о чем переживать. Однажды меня поймали на границе с мохеровыми нитками – тогда они были популярны и их многие везли из-за границы. Мы со сборной СССР возвращались в Москву через Париж, где у нас была ночевка. В гостинице ко мне постучался главный администратор выступавшего во Франции на гастролях ансамбля «Березка» Левинсон. Попросил передать сверток его сыну, известному журналисту в аэропорту в Москве. Мы были знакомы, поэтому я согласился.
На пограничном досмотре в Москве меня попросили показать содержимое чемодана и сразу спросили, что в пакете. Объяснил, что сверток моему другу передал в Париже его отец, что фамилия его – Левинсон, что он администратор «Березки». Когда пограничники попросили открыть пакет, отказался. Тогда они стали это делать сами – и из пакета показалась замшевая мужская куртка, а потом в разные стороны стали разлетаться мохеровые нитки. Была еще коробочка с духами.
Через много лет в интервью мой друг Валерка Рейнгольд рассказал, что меня поймали с мохером. Но этот пакет был не мой, мне его надо было передать. Себе я ничего не вез. В итоге Левинсон его и забрал, заплатив пошлину. А я Рейнгольду сказал: «Слушай, ты чего там про меня рассказываешь?» Валерка начал оправдываться… Вообще он очень хороший человек был. Скучаю по нему. Устраивал на операцию к Лео Бокерии. Но Рейнгольд такой своевольный был. Один раз только на обследование после операции пришел…
Теперь возвращаюсь к истории про Кутаиси. Мы выиграли несколько матчей на старте, и я поехал в Москву. Заехал в управление футбола СССР, где заместителем начальника был Виталий Артемьев, мой друг, выступавший ранее за «Локомотив». Он меня поприветствовал: «О, Анзорчик из великого Кутаиси, который хочет попасть в высшую лигу!» Спокойно ответил, что мы туда попадем. На что Артемьев серьезно уже заметил: «А кто вас туда пустит?»
Эту историю я, идиот, рассказал первому секретарю горкома партии в Кутаиси после возвращения из Москвы. И перед нашим матчем встретил на стадионе хорошо известного динамовского футболиста, а затем и тренера Всеволода Блинкова. Улыбаюсь, говорю, как приятно его видеть, спрашиваю, где он будет отдыхать в Грузии. На что Всеволод Константинович отвечает, что вообще-то приехал в кутаисское «Торпедо» работать старшим тренером.
Я, конечно, опешил. Подошел к ребятам, которые слышали этот разговор, и обратился к ним и по-русски, и по-грузински, что будем играть, несмотря ни на что, как мы договаривались. Победили 3:0, а после игры Блинков напомнил мне, что я официально не оформлен в должности старшего тренера. А я даже не думал об этом – все и так знали, кто старший тренер. Как выяснилось потом, после моего пересказа разговора в Москве в горкоме партии города Кутаиси забеспокоились и посчитали, что у Анзора плохие отношения с Федераций футбола СССР, что мне не дадут выйти в высшую лигу. Поэтому пригласили уважаемого человека.
Сказал Блинкову, чтобы он поддерживал дисциплину, которую я наладил. «Физика» у команды была отличная. Но через два дня на базе увидел двух местных футболистов и двух из тех, что приглашал я, пьяными. Подхожу к ним: «Вы что, охренели?» Один из них развязно так отвечает: «Амберкович, да не переживай! Ты ведь уже не старший тренер! Какая тебе разница, они ж тебя кинули – вот мы и выпили». Попросил их не делать этого, потому что мы шли на 1-м месте. Пошел к Блинкову, который холодно ответил: «Анзор Амберкович, прошу не вмешиваться в мою работу и не нервировать футболистов».
После этого я уехал в аэропорт и взял билет в Москву. Пока ждал вылет, меня нашел начальник административного отдела и уговорил ехать в Кутаиси. Там вновь состоялся разговор с Блинковым, который сообщил: «Анзор Амберкович, вы авторитетный футболист. Вам надо сыграть в следующем матче. Таково указание нашего первого секретаря». Не согласился играть в Кутаиси, выходил сначала в матчах на выезде. Но это была уже не моя команда. Мне стало так противно. И тогда все-таки улетел в Москву. В «Спартак». В Тарасовку. К Старостину.
Рассказал Николаю Петровичу, что было в Кутаиси. И напомнил о разговоре, когда меня провожали из «Спартака». Тогда Старостин в присутствии Хусаинова, Осянина, Логофета, Ловчева и тренеров Симоняна с Исаевым, можно сказать, благословил на работу тренером. «Но если что-то не получится, – добавил он, – ждем тебя в «Спартаке». Николай Петрович, узнав, что произошло со мной в Грузии, покачал головой: «Грузины так поступили?!» Да, говорю, есть и такие, которые врут.
Тогда Старостин вызвал тех же ребят, которые провожали меня для разговора. Я был уверен, что они обрадуются моему возвращению. Но Женька Ловчев вдруг заявил: «Нет, предателям в своей команде мы больше дороги не даем!» И все промолчали. Даже мой друг Логофет, с которым мы дружили семьями. Хусаинов бы что-нибудь промолвил… Ну, ладно Коля Осянин – он всегда молчал. Женьке я тогда сказал: «Ты еще узнаешь, что это такое, когда из любимого клуба дают отказ». И всем объявил: «Спасибо, что сдержали слово». Мы же были как братья. Я ушел, обида осталась. Но любовь к «Спартаку» все равно сильнее.
Через несколько дней мне позвонил друг из Костромы, он был директором завода и, узнав, что я остался без работы, поспособствовал приглашению в костромской «Спартак», где меня назначили старшим тренером. Команда играла во второй лиге. На душе стало легко, мы победили в своей группе, затем играли стыковые матчи, но Кострому там засудили. Кстати, закончил играть я все-таки в «Спартаке», хоть и костромском. Там я провел всего несколько матчей, причем в нападении. Да, дело было, кажется, в 1974 году. Получилось так, что все нападающие выбыли – кто из