И вот команда отвечает на вопрос: тот купил 100 кусков мохера дедушке, тот бабушке, детям. И только Вася Калинов не врет: «Ну как зачем купил? Отпуск же скоро, деньги нужны! Этого мохера, если продать, на машину хватит!»
Вася Калинов — это трагическая судьба: поиграл на высшем уровне совсем немного (но как поиграл!), а затем просто пропал.
Как-то, когда я уже руководил мини-футбольным «Спартаком», а офис был в ДК «МЭЛЗ» на Семеновской, Вася приехал и попросил денег. По его словам, нужно было дать взятку, чтобы его устроили на работу охранником на автостоянку. Я понимал, что пропьет, но он приехал с сыном. Сергей, сын, сказал мне, что несколько дней не ел. Я повел парня в буфет, накормил, сказал, что дорогу он ко мне теперь знает и в любой момент может приехать. Как-то, много лет спустя, Сергей позвонил мне в эфир радиопрограммы — очень рад, что парень вырос. Да в кого! Года два назад в Якутске, куда я был зван послом футбола на детские олимпийские игры Азии, мне секретарь федерации шашек России сказал, что Сергей Калинов стал одним из лучших гроссмейстеров страны. И я очень этому порадовался.
В конце 72-го Симоняна все достало. Мало того, что год закончили неудачно — 11-е место (несколько игроков после той истории с мохером стали невыездными и команду покинули). Чувствовалось, что тренера обложили с разных сторон — как волка на охоте флажками, и этот образ Палыч как-то привел в интервью.
В конце 72-го он приехал ко мне домой. Сели на кухне, Никита Палыч и моя жена Татьяна выпили чуть-чуть коньячку, и тренер сказал страшные для меня слова: «Женя, я хочу уйти из „Спартака“».
Все время думаю, почему он приехал ко мне. Возможно, потому, что к тому моменту я уже был признан лучшим футболистом страны, стал лидером «Спартака». Но он понимал, что мне — как второй отец, и первым обо всем должен узнать сын. Вскоре об этом узнали уже все, и той же зимой Симонян, с которым мы продолжали общаться, предложил съездить в гости к своему другу, режиссеру Эдмонду Кеосаяну. Тому самому, снявшему суперпопулярных «Неуловимых мстителей».
Пока ехали на Мосфильмовскую улицу, Палыч придумал розыгрыш: «Эдмонд болельщик „Спартака“ и „Арарата“, давай пошутим, что и ты со мной уходишь в Ереван».
Приезжаем, Симонян говорит:
— Эдмонд, надо принять решение — Ловчев просится в «Арарат», но я-то не могу ослаблять «Спартак». Что делать, подскажи.
Кеосаян задумался.
— Таак, ты сам, значит, уходишь, а ему запрещаешь? — наконец, заговорил. — Это почему так? В чем проблема?
Мы не выдержали, начали хохотать. Эдмонд понял шутку и не обиделся. Симонян позволял режиссеру, бывавшему на матчах «Арарата», сидеть рядом с собой на лавочке. Известна история, когда левый нападающий «Арарата» Николай Казарян помчался по бровке в атаку, а импульсивный Эдмонд вскочил и параллельно с ним по беговой дорожке тоже рванул к чужим воротам. Все равно как в биатлоне тренер гонит спортсмена! Народ на «Раздане» аплодировал стоя.
Как-то Эдмонд Кеосаян пригласил меня с женой на премьеру фильма в Дом кино, что недалеко от Маяковки, где жил Бесков. Кеосаян снял фильм «Мужчины»: об Армении, культуре, нравах республики. Я пришел туда с Володей Федотовым, с которым был дружен. Был зван и Бесков.
Нас узнали, за столик подсел артист, исполнявший главную роль. Когда банкет закончился, Константин Иванович говорит: «Все в машину». А нас, пассажиров, шестеро. Бесков сказал, что довезет до Маяковки, а дальше всех развезет Володя. В этот момент актер, главный герой фильма, подходит, стучит в окошко… Я думал, он хочет с нами попрощаться. Бесков же посчитал, что актер, узнав тренера, хочет поздороваться и попросить автограф.
Константин Иванович открыл окно, но вместо ручки и блокнота увидел протянутый червонец и услышал: «Шеф, довези ребят, куда попросят».
Бесков был в ярости. Нас знают, а его нет!
В тот год мы играли с «Араратом» принципиальный матч в Ереване. В какой-то момент команды сошлись врукопашную. Симоняну, наверное, было непросто сдержаться. Я поглядывал в его сторону, но Никита Палыч ни разу не встал с лавки.
Симонян в первый же свой год в «Арарате» стал чемпионом и выиграл Кубок, всем и все доказав. Тот финал — «Арарат» — «Динамо» (Киев) в Лужниках — это что-то особенное. С одной стороны, это трагедия Сан Саныча Севидова, тренера киевлян. «Динамо» вело в счете, и за пару минут до конца человечный, любивший футболистов как своих детей Севидов решил сделать приятное двум игрокам.
Почему двум? Потому что те, кто появлялся в финале на поле, вне зависимости от игрового времени, получали звание мастеров спорта. Севидов поменял двух форвардов — сначала Онищенко, а за минуту до конца основного времени — и Блохина. Меняли, по сути, тех, кто был рядом с бровкой. И вот трагедия — уже в компенсированное время игрок «Арарата» Левон Иштоян сравнял счет.
Я комментировал матч для телевидения и в самом конце спустился к полю, слышал, как ругался Олег Блохин: «Меня поменяли, Онищенко, кто забивать в дополнительное время будет?» В овертайме Иштоян забивает второй, победный, гол, а Севидова вскоре снимают с работы…
На следующий день в Ереване был праздник: на центральной площади города на спине памятнику Ленину нарисовали восьмерку, номер Иштояна. Симонян как-то рассказал анекдот:
— В Ленинакан на рынок пришел Пеле. Ходит по рынку, а его никто не узнает. Подходит к торговке: «Почему не узнаете?» Та спрашивает, что за человек. Пеле отвечает, что он самый знаменитый футболист. Торговка умиляется: «Левоник, как же ты, милый, загорел-то!»
Глава третья. Николай Старостин
Глава, в которой говорится о хозяине «Спартака» и о визите ветеранов Перовского района в гости к Александру Бубнову
Чапай. Все время на работе
Проезжая мимо метро «Красносельская», всегда притормаживал у здания на углу — там был офис московского городского совета общества «Спартак». В одном из окон я всегда различал силуэт Старостина. Он всегда был на работе.
Вот как проходило мое зачисление в «Спартак». Думаю, в других клубах все было более формально, а в «Спартаке» как будто в члены общественной организации принимали.
Ни накачек, ни «торжественно клянусь». Николай Петрович, когда я приехал на Красносельскую и зашел к нему в кабинет, что-то писал в блокноте. Дописал, снял очки и начал меня рассматривать. А у него был жест такой характерный: что-то говорил, протирая очки платком.
— Мы за тобой смотрели, хотели, чтобы ты играл у нас. Знаем, за кого ты болеешь, — сказал Старостин.
То есть нет напряга абсолютно, он со мной как дед с внуком говорил! Не как руководитель с футболистом, а как родственника воспринимал.
Он был вхож во все инстанции. Когда что-то выигрывали, команду принимали в Моссовете, а Старостин перед походом туда собирал с игроков просьбы, все записывал: этому мебельный гарнитур, тому телефон, третьему — машина, детский садик ребенку.
И Старостин, все подготовив, после приема оставался один на один с руководителем Моссовета и подавал списки. Однажды у меня вышел конфуз. Попросил провести телефон в квартиру, потому что сам получил отказ — и как раз в тот день, когда пошли в Моссовет. Я отдал эту бумагу Старостину, после чего вопрос быстро решили, сняв какой-то номер на телефонной станции.
Как сейчас помню, номер — 281-05-61. Телефон звонил без конца, часто — ночью. Звонили часа в три и говорили: «Что-то случилось с телефоном, проверьте — называли номер и клали трубку». Оказалось, то был номер справочной на телефонном узле, и я для звонивших был кем-то вроде мастера по ремонту телефонов. Рассказал о ситуации Старостину, и вскоре мне поменяли номер.
Или вот еще история. Отчима, в Алабушево, разбил инсульт. Старостин так спокойно после моей просьбы говорит (а я-то взволнован, человеку плохо, что делать?):
— Евгений, будьте покойны. Намедни был в Моссовете и познакомился с первым секретарем райкома партии Зеленограда. Все решим.
Спустя какое-то время и этот вопрос решился, отчима положили в больницу. Старостин был хозяйственником, президентом практически частного клуба в социалистической стране. Все мог решить.
Его рассказы о футболе были удивительны. В том плане, что это почти художественное произведение.
Как-то в раздевалке, после одной из игр, стал учить нас:
— Ну что вы все время из центра в край бежите! Я помню, принимаю мяч, захожу в штрафную — и левой шведкой в дальний угол!
Мы усмехаемся, представляя картину — как это левой шведкой в дальний угол, да это все равно что локоть свой укусить!
Он любил рассказывать всякие истории из жизни «Спартака». Когда мы вылетели из высшей и играли в первой лиге, рассказал новой, по сути, команде, как в далеком 23-м году поехали играть в Турцию.
— А Клим Ворошилов был начальником нашей делегации в той поездке, — говорил Чапай. — И посол нам дает установку: нельзя обыгрывать турок, нельзя много забивать, а то не поймут. Выходим из кабинета, в коридоре нас ловит военный атташе посольства, заводит к себе и говорит: «Николай Петрович, вы посла не слушайте, турки уважают сильных, забивайте как можно больше». И мы забили, а как сыграли, уже не помню. Он постоянно нам это втолковывал — забивать надо как можно больше, добивать соперника, не давать шанса.
Я был ошарашен, когда в автобусе при переезде из Бейрута в Дамаск он 6 часов подряд читал стихи! Однажды рассказал о знакомстве с Лениным. Когда на завод, где он работал, приехал Владимир Ильич, а руководства на месте не оказалось. Он и водил Ильича по цехам…
Главное для меня в Старостине — мудрость и человечность. Если он сходился с человеком, то уже навсегда, становился родным. Он никогда не бросал ребят, которых считал спартаковцами. И не только сам помогал, но и их просил помочь.