— Не знаю.., этого я не знаю, — сказал, не переставая дрожать, отпущенник Кая Верреса.
— Не притворяйся… Не строй перед нами дурака… Если Веррес мог поручить тебе такое деликатное и опасное дело, это означает, что он тебя счел способным довести его до конца. Итак, говори и скажи нам все, что тебе известно, так как мы не простим тебе отпирательства.
Сильвий Кордений понял, что с этими людьми шутить нельзя, что смерть всего в нескольких шагах от него; как утопающий хватается за соломинку, он решился, прибегнув к откровенное! и, попытаться спасти свою жизнь.
И он рассказал все, что знал.
Кай Веррес, узнав в триклинии Катилины, что существовал союз гладиаторов для организации восстания против Рима, не мог поверить, что эти храбрые, презирающие смерть люди так легко отказались от предприятия, в котором они ничего не теряли, а могли выиграть все. Он не поверил словам Спартака, который в тот вечер в триклинии Катилины высказал решение бросить всякую мысль о восстании. Напротив, Кай Веррес был убежден, что заговор продолжал втайне усиливаться и расширяться и что в один прекрасный день гладиаторы сами, без содействия патрициев, поднимут знамя восстания.
После продолжительных размышлений, как лучше всего поступить в данном случае, Кай Веррес, очень жадный на деньги и считавший, что все средства хороши и допустимы, лишь бы нажиться, решил устроить слежку за гладиаторами, овладеть всеми нитями их заговора и донести сенату: он надеялся в награду за это получить крупную сумму денег или управление провинцией, где он мог бы стать богачом, законно грабя жителей, как это обыкновенно делали квесторы, преторы и проконсулы:
— не было случая, чтобы жалобы угнетаемых когда-либо взволновали продажный и всегда готовый к подкупам римский Сенат.
Чтобы добиться своей цели Веррес с месяц тому назад поручил своему преданному отпущеннику и верному слуге Сильвию Кордению следить за гладиаторами и разузнавать все их планы.
Кордений в течение месяца терпеливо посещал все притоны и дома терпимости, кабаки и харчевни в наиболее бедных районах Рима, где чаще всего собирались гладиаторы; беспрестанно подслушивая, он собрал некоторые улики и в конце концов пришел к заключению, что в отсутствие Спартака руководителем заговора, если такой действительно существовал, был Крикс. Поэтому он стал следить за Криксом, и так как галл часто посещал харчевню Венеры Либитины, то Сильвий Кордений в течение шести или семи дней приходил туда, иногда даже два раза в день; и когда он узнал, что в этот вечер состоится собрание начальников групп, на котором будет Крикс, он решился на хитрость — спрятаться под обеденным ложем в тот момент, когда приход гладиаторов отвлечет внимание Лутации Одноглазой.
Когда Сильвий Кордений закончил свою отрывистую и бессвязную речь. Крикс, внимательно наблюдавший за ним, некоторое время молчал, а затем сказал медленно и очень спокойно:
— А ведь ты негодяй, каких мало!
— Не считай меня больше того, чего я стою, благородный Крикс, и…
— Нет, нет, ты стоишь больше, чем может показаться на первый взгляд. Несмотря на твой бараний вид, ум у тебя тонкий и хитер ты на славу.
— Но ведь я не сделал вам ничего дурного.., я исполнял приказания моего патрона.., мне кажется, что, принимая во внимание мою искренность и то, что я торжественно клянусь всеми богами Олимпа и ада не передать никому, даже Верресу, ничего из того, что я узнал, вы можете пощадить меня, и дать мне свободно уйти.
— Не торопись, добрый Сильвий, мы об этом еще поговорим, — иронически возразил Крикс.
Подозвав к себе нескольких гладиаторов, он им сказал:
— Выйдем на минуту.
Он вышел первый, крикнув тем, кто оставался.
— Стерегите его!.. И не делайте ему ничего дурного. Гладиаторы вышли из харчевни.
— Как поступить с этим негодяем? — спросил Крикс у своих товарищей, когда в переулке все остановились и окружили его.
— Что за вопрос? — ответил Брезовир. — Убить его, как бешеную собаку, — Дать ему уйти, — сказал другой, — было бы все равно, что самим донести на себя.
— Сохранить ему жизнь и держать его пленником где-нибудь было бы опасно, — заметил третий.
— И затем, где мы могли бы его спрятать? — спросил четвертый.
— Итак, смерть? — спросил Крикс, обводя всех глазами.
— Теперь ночь…
— Улица пустынная…
— Мы его отведем на самый верх холма на другой конец этой-улицы…
— Mors sua, vita nostra[10] — заключил в виде сентенции Брезовир, произнося с варварским акцентом эти четыре латинских слова.
— Да, это необходимо, — сказал Крикс, сделав шаг к дверям кабака; но тут же остановился и спросил:
— Кто же убьет его?
Никто не дал ответа, и только после минуты молчания один сказал:
— Убить безоружного и без сопротивления…
— Если бы у него был меч… — сказал другой — Если бы он мог или хотел защищаться, я бы взял на себя это поручение, — прибавил Брезовир.
— Но зарезать безоружного… — заметил самнит Торкват.
— Храбрые и благородные вы люди, — сказал с волнением Крике, — и достойные свободы! Однако, необходимо, чтобы для блага всех кто-нибудь победил свое отвращение и выполнил над этим человеком приговор, который изрекает моими устами суд Союза угнетенных.
Все наклонили головы в знак повиновения.
— С другой стороны, — продолжал Крикс, — разве он пришел сразиться с нами равным оружием и в открытом бою? Разве он не шпион?
Если бы мы его не накрыли в его тайнике, не, донес ли бы он на нас через два часа, И не были бы все мы брошены завтра в Мамертинскую тюрьму, чтобы через два дня быть распятыми на кресте на Сессорском поле?
— Правда, правда! — подтвердило несколько голосов.
— Итак, именем суда Союза угнетенных я приказываю Брезовиру и Торквату убить этого человека.
Оба гладиатора наклонили головы, и все, с Криксом во главе, вернулись в харчевню.
Сильвий Кордений Веррес, ожидая решения своей судьбы, не переставал дрожать от страха. Минуты ему казались веками. Он устремил взор, полный ужаса на Крикса и его товарищей и побледнел. — он не прочел на их лицах ничего хорошего.
— Ну, что же… — произнес он со слезами, — вы меня пощадите?.. Оставите мне жизнь?.. Я.., на коленях, жизнью ваших отцов, ваших матерей, ваших близких.., смиренно вас заклинаю…
— Разве есть у нас теперь отцы и матери?.. — мрачно ответил Брезовир, лицо которого потемнело и приобрело страшное выражение.
— Разве оставили нам что-нибудь дорогое? — прибавил другой гладиатор, глаза которого засверкали гневом и местью — Вставай, трус! — закричал Торкват.
— Молчать! — воскликнул Крикс, и, обращаясь к отпущеннику Кая Верреса, прибавил:
— Ты пойдешь с нами. В конце этой маленькой улицы мы посовещаемся и решим твою судьбу.
Сделав товарищам знак вывести Сильвия Кордения, которому он оставил последний луч надежды, чтобы тот не поднял на ноги всю улицу воплями, Крикс вышел в сопровождении гладиаторов, потащивших отпущенника, более похожего на мертвеца, чем на живого человека. Он не сопротивлялся и не произносил ни слова.
Один гладиатор остался, чтобы расплатиться с Лутацией. Она среди этих вышедших двадцати гладиаторов и не заметила своего торговца зерном. Между тем остальные, повернув направо от харчевни, стали подыматься по грязной и извилистой уличке, которая оканчивалась у городской стены. Дальше начиналось открытое поле.
Придя сюда, они остановились. Сильвий Кордений, опустившись на колени, начал плакать, взывая к милосердию гладиаторов:
— Хочешь, ты, подлый трус, сразиться равным оружием с одним из нас? — спросил Брезовир упавшего духом отпущенника.
— О, пожалейте.., пожалейте.., ради моих сыновей прошу вас о милосердии…
— У нас нет сыновей! — закричал один из гладиаторов.
— Мы осуждены не иметь их никогда!.. — прорычал другой.
— Неужели ты, — сказал в негодовании Брезовир, — умеешь только прятаться и шпионить?.. Честно сражаться ты не умеешь?..
— О, спасите меня!.. Жизнь.., я вас умоляю о жизни!..
— Так иди же в ад, трус! — вскричал Брезовир, вонзив свой короткий меч в грудь отпущенника.
— И пусть погибнут с тобой вместе все подлые бесчестные рабы, — прибавил самнит Торкват, дважды ударяя упавшего.
Гладиаторы, сомкнувшись вокруг умирающего, стояли неподвижно, с мрачными и задумчивыми лицами и молча следили за последними судорогами отпущенника.
Брезовир и Торкват несколько раз воткнули свои мечи в землю, чтобы стереть с них кровь, раньше, чем она свернется, и затем вложили их обратно в ножны.
А потом все двадцать гладиаторов, серьезные и молчаливые, вышли через пустынный переулок на более оживленные улицы Рима.
Восемь дней спустя после только что рассказанных событий, вечером в час первого факела, со стороны Аппиевой дороги въехал через Капуанские ворота в Рим человек верхом на лошади, весь закутанный в плащ, чтобы хоть несколько укрыться от проливного дождя, который уже несколько часов заливал улицы города. Всадник и его породистый конь вспотели, задыхались от продолжительной езды и были покрыты грязью с головы до ног.
Вскоре лошадь доскакала до Священной улицы и остановилась перед домом, где жила Эвтибида. Всадник соскочил с коня и, схватив бронзовый молоток у двери, несколько раз сильно ударил им. В ответ тотчас же послышался лай сторожевой собаки, непременной принадлежности римского дома.
Через несколько минут всадник услышал шаги привратника; тот торопился открыть двери и громко приказывал собаке замолчать.
— Да благословят тебя боги, добрый Гермоген… Я — Метробий приехал из Кум…
— С благополучным приездом!..
— Я мокр, как рыба… Юпитер, властитель дождей, пожелал позабавиться, показав мне, как хорошо работают его шлюзы Позови кого-нибудь из слуг и прикажи ему отвести это бедное животное в конюшню соседней харчевни, чтобы его там приютили и дали овса.
Привратник, приставив средний палец правой руки к большому, щелкнул о ладонь — это был знак, которым вызывали рабов, — и, взяв лошадь за уздечку, сказал: