– Римляне! Римляне!
Это были легионы Красса: они пришли, чтобы напасть на тридцатитысячное войско Крикса, находившееся на расстоянии семи часов пути от войск Спартака.
Крикс не растерялся при этой неожиданной атаке. Со спокойствием и твердостью мужественного полководца он расположил свои шесть легионов в боевом порядке, применительно к неровностям почвы; четыре легиона стояли разомкнутым строем перед неприятелем, и, для того чтобы противопоставить римлянам возможно более длинную линию фронта, он протянул ее направо до холма, на котором предполагал разбить лагерь и который охранялся пятым и шестым легионами, оставленными в резерве; левый фланг фронта он протянул к обрывистым и неприступным скалам, у подножия которых с легким шумом плескалось море.
Вскоре шесть римских легионов ринулись сомкнутым строем на гладиаторов. Дикие крики сражающихся, оглушительный звон от ударов мечей по щитам нарушали извечный покой пустынного лесистого берега; эхо от пещеры к пещере, от скалы к скале повторяло эти необычные здесь печальные и мрачные звуки. Крикс объезжал свои ряды, Красс – свои, оба воодушевляли войска. Бой был ужасен; ни та, ни другая сторона не отступали ни на шаг, дрались не на жизнь, а на смерть.
Так как римляне шли в атаку сплошным строем, то левое крыло легионов Крикса не подверглось нападению, поэтому свыше трех тысяч человек четвертого легиона, развернувшись в боевом порядке, стояли в бездействии и были пассивными зрителями боя, горя нетерпением принять в нем участие. Видя это, начальник легиона самнит Онаций поспешил вперед и стал во главе этих трех тысяч солдат. Скомандовав: «Поворот направо!» – он двинул их против правого крыла римлян, и гладиаторы обрушились на врага с такой силой, сея смерть в его рядах, что легион, составлявший крайнее правое крыло римского войска, теснимый с фронта и фланга, вскоре пришел в полное расстройство. Но это была только кратковременная победа; начальник этого крыла, квестор Скрофа, пришпорил свою лошадь и, прискакав к тому месту, где стояла в резерве римская кавалерия, приказал командовавшему ею Гнею Квинтию с семью тысячами всадников атаковать левый фланг гладиаторов, оставшийся открытым и незащищенным, несмотря на благие намерения Онация обойти врага слева и зайти ему в тыл. Квинтий помчался исполнять приказ, и вскоре третий и четвертый легионы гладиаторов подверглись натиску римской кавалерии с тыла, в результате чего ряды их были расстроены, охвачены паникой.
Тем временем Красс направил два легиона и шесть тысяч пращников с приказом обойти правый фланг Крикса. С неописуемым пылом и быстротой они взобрались на вершину находившегося позади холма, где стоял резерв гладиаторов, и, спустившись вниз полукругом, стремительно обрушились на пятый и шестой легионы; но те, вытянув свой правый фланг, насколько позволяла местность, образовали новую боевую линию, так что оба фронта гладиаторов представляли две стороны треугольника, основанием которого было море, а вершиной – холм.
И тут также завязалось ожесточенное сражение.
Красс заметил искусный маневр начальников пятого и шестого легионов, Мессембрия и Ливия Грандения, и, убедившись в том, что ему так и не удастся окружить правый фланг гладиаторов, воспользовался промахом Онация, так ловко уже использованным Скрофой, и бросил сюда не только остаток своей кавалерии, но и два других легиона, приказав им напасть на гладиаторов с тыла.
И вот, несмотря на чудеса храбрости, проявленные в этом сражении тридцатью тысячами гладиаторов против восьмидесяти тысяч римлян, менее чем в три часа были уничтожены шесть легионов Крикса. Окруженные со всех сторон втрое превосходящими силами врага, они даже не пытались спастись и, сражаясь с мужеством отчаяния, пали с честью на этом огромном поле смерти.
Крикс бился с присущей ему отвагой и до самого конца все еще надеялся на приход Спартака; когда же он увидел, что пало большинство его товарищей, он остановил своего коня (третьего за этот день, так как две лошади были уже убиты под ним) и бросил взгляд, полный невыразимой муки, на открывшееся перед ним ужасное побоище; по щекам его потекли горячие слезы, он взглянул в ту сторону, откуда должен был прийти Спартак, и с дрожью в голосе, в котором звучала вся его великая любовь к другу, воскликнул:
– О Спартак! Ты не поспеешь вовремя ни для того, чтобы помочь нам, ни для того, чтобы отомстить за нас!.. Каково будет у тебя на сердце, когда ты увидишь достойную жалости гибель тридцати тысяч твоих мужественных товарищей!
Он поднес левую руку к глазам, решительным жестом отер слезы и, обратившись к своим контуберналам, среди которых с самого начала сражения не было Эвтибиды, сказал своим спокойным, звучным голосом:
– Братья! Пришел наш черед умирать!
Схватив свой меч, обагренный кровью римлян, убитых им в сражении, он пришпорил коня и обрушился на манипул пеших римлян, окруживших восемь или десять гладиаторов, сплошь покрытых ранами, но все же еще сопротивлявшихся. Вращая своим мощным мечом, Крикс кричал громоподобным голосом:
– Эй вы, храбрые римляне, вы всегда смелы, когда вас трое против одного! Держитесь, иду на смерть!
Крикс и четверо его контуберналов валили на землю, топтали конями и разили мечами римлян, которые, несмотря на то что их было восемьдесят или девяносто, с трудом защищались от этого града могучих ударов. Ряды легионеров-латинян пришли даже в некоторое расстройство и отступили, но, по мере того как к ним подходили по два, по четыре, по десять новых сотоварищей, они все теснее и теснее замыкали в кольцо этих пятерых смельчаков, лошади которых уже пали, пронзенные мечами, а всадники с неслыханной яростью дрались теперь пешими. Римляне нападали спереди, с боков, сзади, и вскоре все было кончено. Пал и Крикс, все тело которого было покрыто ранами. Падая, он обернулся и пронзил своим мечом римлянина, ранившего его в спину. Но клинок остался в груди легионера: у Крикса уже не было сил извлечь его. Пораженный в грудь стрелой, пущенной в него на расстоянии пяти шагов, он тихо произнес:
– Пусть улыбнется тебе, Спартак, победа и…
Уста его сомкнулись, и в эту минуту другой легионер, метнув дротик в его израненную, окровавленную грудь, крикнул:
– А пока что довольствуйся поражением. Смерть тебе!
– Клянусь ларами и пенатами, – воскликнул один из ветеранов, – сколько я сражался под началом Суллы, а никогда не видел такого живучего человека!..
– Такого сильного и бесстрашного воина я не видел даже при Марии, когда мы сражались против тевтонов и кимвров, – добавил другой ветеран.
– Да разве вы не видите, клянусь Марсом! – сказал третий легионер, указывая на трупы римлян, грудами лежавшие вокруг Крикса. – Посмотрите, сколько он уничтожил наших, да поглотит его душу Эреб!
Так закончилось сражение у горы Гарган, длившееся три часа: римлян погибло десять тысяч, а гладиаторов истреблено было тридцать тысяч.
Только восемьсот из них, по большей части раненые, были взяты в плен. Красс приказал распять их на крестах вдоль дороги, по которой римляне собирались пройти ночью. Вскоре после полудня Красс распорядился трубить сбор и велел предать сожжению трупы римлян. Он приказал не спешить с устройством лагеря, предупредив трибунов и центурионов, чтобы легионы и когорты были готовы двинуться в путь еще до полуночи.
Весь день и всю ночь Спартак в невыразимой тревоге ждал контуберналов Крикса с известиями о передвижении римлян – никто не явился. На рассвете он послал двух своих контуберналов, каждого с сотней конников – одного за другим через полчаса – в сторону Сипонта, приказав им незамедлительно привезти сведения о неприятеле и о Криксе, тем более что его солдаты, выступив из лагеря, захватили с собой продовольствия только на три дня и по истечении этого срока остались бы без пищи.
Когда первый контубернал Спартака прибыл в лагерь под Сипонтом, он, к своему великому изумлению, увидел, что гладиаторов там уже нет. Не зная, что делать, он решил дождаться прибытия второго контубернала и посоветоваться с ним, что предпринять. Однако оба они оставались в сомнении и нерешительности и вдруг увидели, что по направлению к лагерю на запыленных, тяжело дышащих конях мчатся всадники; это были контуберналы, посланные Криксом к Спартаку при первом же появлении римлян: основываясь на донесениях Эвтибиды, Крикс предполагал, что Спартак давно уже находится на пути в Сипонт, и хотел, чтобы фракиец ускорил переход.
Легко понять, в каком состоянии были контуберналы, когда они поняли предательский замысел Эвтибиды и то ужасное положение, в котором очутился Крикс. В этих тяжелых обстоятельствах им оставалось одно: мчаться во весь дух и предупредить Спартака.
Так они и сделали; но, когда они прибыли в то место, где гладиаторы Спартака стояли в засаде, битва у горы Гарган уже подходила к концу.
– О, во имя богов преисподней! – зарычал Спартак и побледнел как полотно, услышав злополучную весть о гнусной измене, страшные последствия которой мгновенно стали ему ясны. – В поход, немедленно в поход, к Сипонту!
Садясь на коня, он подозвал Граника и голосом, в котором слышались рыдания, сказал:
– Тебе я поручаю вести форсированным маршем все восемь легионов: пусть у каждого вырастут крылья на ногах… Это день великого для нас несчастья… пусть у каждого сердце будет твердым, как алмаз… Летите… летите… Крикс погибает!.. Братья наши гибнут тысячами… Я иду к ним на помощь; помчусь впереди вас с кавалерией… Во имя всего для вас святого летите, летите!..
Сказав так, он стал во главе восьми тысяч конников и во весь опор помчался по дороге к Сипонту.
За полтора часа всадники примчались туда на взмыленных, измученных лошадях. И когда Спартак оказался на том месте, где Крикс недавно стоял лагерем, он увидел семь или восемь окровавленных, еле живых гладиаторов, которые каким-то чудом спаслись из этого ада.
– Ради Юпитера Мстителя, скажите, что здесь произошло? – задыхаясь, спросил Спартак.
– Мы разбиты… мы уничтожены… от наших легионов осталось одно только название!