Берт отмахнулся, показывая, что ему больше не интересен наш разговор, но посчитал необходимым оставить последнее слово за собой.
— Я всегда уважал то, что ты делаешь, восхищался, но наше дело погибло, у нас не остается другого выхода. Прости, мёоезиец. Я привык отвечать в этой жизни только за себя. В отличие от Красса, Гней Помпей Магн не оставит нам шанса в этой войне! — он запнулся, справляясь с возбуждением. — Faber est suae quisque fortunae! Еще раз, что это значит, Спартак?
— Помпей? — я нахмурился, пропуская его вопрос про пословицу..
— Он не будет ничего говорить, Берт! — взвизгнул Утран.
Берт не обратил внимание на слова всадника и нагнулся ко мне.
— Тебе еще ничего не известно, мёоезиец? Сенат направил Магна на помощь Крассу. В Лукании спят и видят, когда полководец заберет у Красса венок! В Копии выставлен римский гарнизон…
Я уже не слушал. Неужели сенат подключил в эту войну Помпея? Появление третьей могущественной силы путало мои планы. Пора ставить точку в затянувшемся спектакле у костра. Утран и Берт, к этому моменту потерявшие концентрацию, продолжали нести какую-то чушь. Я ударил.
Берта согнуло пополам. Удар пришелся в пах, яйца гладиатора стали всмятку, глаза вылезли на лоб, послышался приглушенный стон и Берт теряя сознание начал заваливаться на бок. Я подскочил на ноги, схватил помутневшего гладиатора как щит и прикрылся от двух пущенных его лучниками стрел. Один наконечник вонзился в спину пехотинца, другой пришелся в руку. Берт вскрикнул последний раз и обмяк. Голова безжизненно упала на грудь. Надо сказать, мне повезло, Берт был гораздо мельче меня и окажись его лучники проворнее, исход мог оказаться другим. Чтобы не дать лучникам второго шанса, я отбросил труп Берта наземь и рванул вперед. Лучники попятились, не успевая выхватить стрелу из колчана, не то чтобы прицелиться. Обескураженный Утран попытался перегородить мне путь, но взвыл и схватился за ногу, которая вдруг заболталась будто переваренная сосиска. Каким хитрецом оказался Галант, когда сделал вид, что потерял сознание! Гладиатор тяжелым ударом ноги, обутой в сапог, сделал из колена Утрана труху, порвав к чертям связки, выбив мениск. Галанту понадобился миг, чтобы свернуть всаднику шею. Он выхватил спату из рук Утрана и издал боевой клич. Четверо пехотинцев Берта, завидев галла, бросились на гладиатора со всех сторон. Не спал Крат. Он подхватил гладиус Берта, выполнил им в воздухе невообразимый пируэт. Начался бой. Четверо пехотинцев и двое всадников против двоих моих людей, вставших спина к спине.
Я на всех порах влетел в лучников. Стрелки завалились наземь, бросили луки и схватились за кинжалы, понимая, что бой придется продолжить в рукопашную. Я попятился — гладиус остался лежать у костра, когда как клинок Берта достался Крату. Видя это, стрелки с перекошенными от гнева лицами набросились на меня, стремясь нанести разящий удар.
Крат с Галантом отбивались от шестерых окруживших их бойцов. Лицо Крата исказила гримаса боли — на плече парфянца появился глубокий порез. Четверо из шестерых бойцов, окруживших моих ребят — гладиаторы и имеют не один десяток боев за плечами, не уступая в мастерстве Крату и Галанту. Еще двое не выступали на арене, но явно не понаслышке знали с какой стороны взяться за меч. Силы в этом бою были не равны, поэтому галлу и парфянцу приходилось отступать. Они ушли в глухую оборону и выжидали возможность для контрудара. Благо опыт подобных сражений у Крата и Галанта был колоссальный.
Между тем, лучники, на поверку оказавшиеся не самыми лучшими стрелками из тех, что мне доводилось видеть, показали себя отвратительными мечниками. Я с легкостью уклонился от удара первого из них, заставил его провалиться и по инерции уйти вперед. Руку второго стрелка, занесшего кинжал над моей головой, поймал на лету. Короткий удар в солнечное сплетение усадил врага на пятую точку, он начал задыхаться, хватать воздух ртом. Сломав лучнику запястье, я его же кинжалом перерезал бедолаге горло. Первый лучник бросился наутек, но я одним прыжком сократил дистанцию между нами и вонзил кинжал ему в спину между лопатками. Лучник вскрикнул и упал замертво.
Я подбежал к костру, где подобрал свой гладиус. С оружием в обеих руках, устремился к Крату и Галанту из последних сил сдерживающих вражеский натиск. Подкрался сзади и отчаянно атаковал двух пехотинцев, ударами наотмашь перерезав им ахилловы сухожилия. Пехотинцы вскрикнули и лишившись под собой ног, рухнули. Галант предпринял отчаянную попытку контратаковать, но просчитался. Меч врага рассек гладиатору шею, обоюдоострое лезвие чудом не задело артерию. Галл истекал кровью. Он зажал рану на шее одной рукой, но из другой не выпустил спату.
Вид истекающего кровью Галанта привел меня в ярость. Гнев — враг бойца в любом бою, вырвался наружу. Я взревел и с силой пригвоздил гладиаторов с перерезанными ахилами к земле, пробив на вылет их лорики. Удачливее Галанта оказался Крат. Покрытый ранами, парфянец контрударом убил одного из всадников. Троица оставшихся в живых предателей не выдержала напора, отступила. Хлестким ударом гладиуса с разворота, я обезоружил второго всадника и прямым ударом в глаз, поставил в нашем споре жирную точку. Предатель рухнул навзничь у моих ног. Оставшиеся двое гладиаторов бежали без оглядки. Крат и Галант бросились в погоню, но я решительно остановил своих бойцов.
— Пусть бегут! Они наказали себя сами! — сказал я.
— Что ты такое говоришь, Спартак? — вскричал галл.
Галант держался за шею и живот, пытаясь остановить кровь. Меч предателя пробил лорику галла в подвздошной области. Он опустился на присядки, дышал сипло и часто, каждый вдох причинял боль. Крат держался на ногах, но парфянца шатало от усталости и многочисленных ранений, полученных в неравном бою.
— Пусть бегут! — повторил я и указал на растекшуюся по земле кровь. След, оставленный ранеными беглецами. — Они недостойны умереть от меча!
Крат и Галант не спорили, на слова у моих бойцов не осталось сил. Я не тешил себя пустыми надеждами. Увы, раны гладиаторов несовместимы с жизнью
Галант уселся на землю, оперся о ствол сосны, закрыл глаза. С каждой каплей пролитой крови гладиатора покидали последние силы. Я с трудом заставил себя отвести взгляд, когда почувствовал на своем плече руку Крата. Парфянец смотрел на меня помутневшим взглядом, в котором читались доверие и безграничная благодарность
— Доведи наше дело до конца! — выдавил он.
Я стиснул зубы, чувствуя, как увлажнились мои глаза. Крепко обнял Крата, понимая, что делаю это в последний раз. Подошел к Галанту и взял в свою ладонь его руку, показавшуюся мне неестественно холодной. Галл, превозмогая боль сжал мою ладонь в ответ. Мы стояли еще несколько минут. Никто не проронил ни слова. Наконец, Крат положил руку мне на плечо и кивнул. Даже когда мой гладиус вонзился смертельным ударом в его тело, в глазах парфянца я видел лишь веру и безграничную благодарность тому, кто дал шанс рабу вновь почувствовать запах свободы и умереть свободным от оков.
[1]Локулус (лат. loculus) — древнеримская разновидность сумки, предположительно был частью походного снаряжения легионеров.
[2]Бурдюк — мешок из цельной шкуры животного (козы, лошади, овцы и других), предназначен для хранения жидкостей.
[3]Наиболее известен вариант игры, в которой каждый игрок бросает по три кости, выигрыш равен разнице в количестве выпавших очков.
[4]И́нсула — многоэтажный жилой дом с комнатами и квартирами.
[5]Асс (устар. «ас», лат. as, assarius) — название древнеримской медной монеты. Все монеты древней Италии представляли собой асс или помноженный, или разделённый на известное число. Не только при разделе монет, но и при определении меры, веса, наследства и процентов — за единицу брался асс. Разделялся асс на 12 долей — унций.
[6] Лучшая и худшая из возможных выпадающих в игре кости комбинаций.
[7]Специальный стаканчик для костей, в котором они перемешивались для броска, назывался «Turricula» (башенка)
9
Я несколько раз мысленно возвращался к словам Берта о Гнее Помпее Великом. Неужели сенат, получив вести о неудаче Красса на Регийском полуострове, отправил на помощь Марку Лицинию одного из своих лучших полководцев. Верилось с трудом. Помпей вместе со своими легионами находился в Испании, купаясь в лучах славы и ожидая с Метеллом Пием[1] заслуженный триумф. Что могло принести Гнею возвращение в Италию? Ненужная и бесславная борьба с рабами не прибавит полководцу дивидендов. Я не хотел доверять слухам, а о том, что это всего лишь слух говорило поведение Марка Лициния Красса, который сломя голову нагонял повстанцев вместо того, чтобы дождаться Магна и объединить республиканские силы, как в свое время сделал Метелл Пий. Вернее всего, появление слуха о переправе Помпея в Италию стало попыткой части италиков оправдать свой отказ впредь помогать рабам в войне.
Из-за проросших в Лукании слухов, впереди меня поджидало немало неприятных встреч с теми, кто купился на кривотолки о Помпее. Это были отнюдь не римляне, а враждебно настроенные рабы, дезертиры и предатели, покинувшие легион Гая Ганника! Страшно представить сколько потерял легион кельта после того как слух о выдвижении в Италию самого «великого и ужасного»[2] Помпея взорвал сознания многих моих соратников! Оставалось верить, что сам Ганник стойко выдержал эту новость, не дрогнул и сумел выдержать свалившиеся на его голову неприятности в виде дезертирства бойцов. В пути мне приходилось лично встречать дезертиров трижды. Сейчас же я видел отряд рабов, бежавших из-под моих знамен четвертый раз кряду.
Дюжина вооруженных людей, на лицах которых я не сумел прочесть ничего кроме уныния, двигалась на юго-запад. Они были измотаны долгой дорогой, шли молча. До этого я встречал группы по пять, четыре, девять человек, но это самый крупный отряд из двенадцати человек, встретившийся на моем пути. В первый раз пятеро дезертиров лишь проводили меня взглядами, даже не узнав вождя, от знамен которого отвернулись. Вторая группа дезертиров устроила перевал у обочины, и я остался незамеченным. В третий раз меня окликнули. Дезертиры схватились за мечи, но я вихрем проскочил сквозь их ряды на своем жеребце, до того, как предатели вытащили клинки. Один из рабов пал под копытами Фунтика, второго я резанул гладиусом наотмашь. Я сдерживал себя каждый раз, чтобы не перевести схватку в рукопашную. Несмирение и боль, которые я испытывал после потери Галанта и Крата, просились выплеснуться всепоглощающей яростью.