Я, Марк Красс, обновил свое войско — из тех, кто вышел в погоню за рабами у Кротона остались лишь несколько сотен человек. Тысячи пали в бою, остальные получили свой жестокий урок, встретившись лицом к лицу со смертью, в назидание легионам Помпея и моим собственным легионам, наконец вновь соединившимся в двух лигах от сгоревших Копии. Но если кто-то скажет, что Марк Красс срывает гнев на простых легионерах, то я возражу — Публий Сулла отстранен от командования центром. Отстранен легаты Квинт Марций Руф и Луций Варгунтей[6]. Луцию Квинкцию объявлен строгий выговор. Единственный, кто избежал наказания это Квинт Арий. Легат проявил прыть, задор и мужество, доказав, что достоин возглавлять войско. Никто из солдат Ария не показал под Копиии спину, поэтому оставшаяся в живых когорта вместе со своим легатом влилась в один из двух легионов правого фланга, где командовал Лонг. От самого войска, каким оно было до прорыва Спартака с Регийского полуострова, осталось четыре легиона вместо семи. Зато я принял решение, решение непопулярное, но я соединил левый и правый фланги своего войска с левыми и правами флангами войска Помпея, оставив во главе флангов своих военачальников. Исключение сделано для центра, где командир у помпеянцев Луций Афраний[7]. Квестором объединенного войска останется Гней Тремеллий Скрофа.
Если в Риме приняли решения сложить мои полномочия, передав права на подавления восстания Помпею и мчавшемуся на всех порах Лукуллу, то не бывать этому! Я должен доказать сенату, что мнения их ошибочно, а суждения о том, что подавление восстание вышло из-под контроля — поверхностно.
Спартак! Его войско, как раненный зверь бежит на север, вдоль побережья Адриатического моря, истекая кровью, передвигаясь медленно, источая свои последние силы. Разведка сообщает, что войско восставших находиться на подходе к Гераклию. Один бросок и за дневной переход мои, Марка Красса, легионы настигнут пребывающее в агонии войско Спартака, чтобы разбить рабов в чистом поле наголову. Близится час расплаты. Легионы Помпея, станут тем самым оружием, которое не оставит варвару шанса. Озлобленные, ожесточенные, ненавидящие варвара всем своим нутром за смерть своего любимого полководца, римские легионеры безустанно маршируют, чтобы настичь врага и преподать диким неумелым повстанцам жестокий урок.
[1] Гераклея в Лукании, у юго-вост. побережья Италии (ныне Поликоро). Основана Тарентом в 433 до н. э.
[2] Метапонт — древнегреческий город-колония в Южной Италии, на берегу залива Таранто, в древней области Лукании.
[3] Минтурны — город в Лациуме, на границе с Кампанией, по обеим сторонам реки Лирис, с важной гаванью
[4] Синуесса — город на побережье Тирренского моря.
[5] Изначально в войске Спартака большинство составляли галлы, германцы и фракийцы, отличные воины. Уже во время восстания к нему присоединялись сельскохозяйственные рабы и рабы-пастухи, причем количество этих людей росло как снежный ком и оценивалось до 70 тыс. человек
[6] Луций Варгунтей, римский сенатор и политик, участник заговора Катилины с целью анулировать консульские выборы. Легат армии Марка Красса при подавлении Восстания Спартака
[7] Лу́ций Афра́ний (лат. Lucius Afranius) — древнеримский военачальник и политический деятель, соратник Гнея Помпея, консул 60 года до н. э.
19
— Что скажете? — хмуро спросил я.
Военачальники выстроились в линию. Повисла тишина. Признаться, я ожидал другой реакции на свои слова. Протеста, непонимания, но по мере того, как я говорил, лица полководцев ни капельки не изменились. Я чувствовал, что нахожусь не в своей тарелке. Мое предложение звучало просто, говорил его я холодным голосом и надо сказать, чтобы озвучить эти слова мне пришлось собрать все свои силы в кулак.
— Тебя не устраивает войско? — прямо спросил Икрий.
— Войско в таком виде, в котором оно есть сейчас — балласт, — горько ответил я.
Понимая, что нам не за что не добраться до Брундизия до того, как Красс настигнет наше с трудом передвигающееся войско, я предложил рубить с плеча. Можно назвать задуманное реформой или встряской наших рядов, но мне казалось, что не сделай этого и мы непременно потерпим крах. Реализация задуманного, напротив, виделась мне единственным возможным вариантом, который приведет нас к успеху. На подходе к Гераклию, нам следовало пойти на казавшийся безумным шаг. Тщательно прошерстить ряды, чтобы выделить и, наконец, отделить созревшие зерна от плевел. Я вкратце обрисовал военачальникам мое мнение о так называемых «найденышах» из-за присутствия которых наша армия с каждым часом обретала все больше недостатков, теряя последние достоинства.
— Говори дальше, мёоезиец, — теряя терпение, сказал Ганник, когда молчание затянулось.
Я коротко кивнул и продолжил речь, которая давалась с таким трудом.
— Мне нечего скрывать, братья, — заверил я. — В нашем войске большинство тех, кто понятие не имеет о том, что такое война и уже сейчас жалеет о том, что они ввязались в эту дурную историю. Получи они возможность вернуть время вспять, то вряд ли бы взялись за меч снова. Я говорю так не потому, что хочу назвать этих людей трусами, а потому, что каждый из них понимает, что он абуза, тянущая нас с вами вниз.
— Не поспоришь, — Икрий склонил голову.
— Эти люди, — продолжил я. — Некогда пахари, виноделы из латифундий[1] своих доминусов, всей душой ненавидящие римлянина, увы, переоценили себя. Из отличного пастуха не всегда получается столь же отличный мечник, вам братья, это известно как никому. В составе ваших легионов полно тех, кто сердцем и душой готов поддерживать наше движение, но на деле эти люди лишь создают трудности нам в достижении целей. Эти люди тормозят нас, лишают мобильности, сковывают тактически, — я принялся загибать пальцы, но бросил эту затею, понимая, что у меня не хватит пальцев, да и не к чему перечислять очевидное. — Я верю, более того, я знаю, что каждый из них не хочет быть обузой, все чего они желают — помочь. Но увы…
Военачальники молчали. Можно начать спорить, заверять, что именно на таких людях, как пахари, виноделы и кузнецы держится наше движение, но факты оставались неопровержимыми. Имея в составе войска таких людей, мы медленно, но верно шли к самому дну, крайней точкой которой станет наша капитуляция Марку Лицинию Крассу. Икрий почесал затылок и пробубнил себе под нос.
— В моем легионе найдется с половину таких «найденышей», сбежавших из римских латифундий! Вторая половина будут те самые пастухи, ради которых мы в свое время свернули в Брутию[2]! Все до одного это храбрые люди, за которых я готов ручаться лично. И все они мечтают только об одном! Быть свободным и умереть за свободу… Но ты прав в одном Спартак, никто из них не готов к настоящей войне!
Он переглянулся с Тарком, который выразительно кивнул в ответ.
— Это те люди, ради которых мы взялись за мечи, разве нет? Что ты предлагаешь? — сухо спросил Тарк, по его лицу я видел, что полководцу не нравится это разговор.
Я замялся, но на выручку пришел Ганник.
— С ними нам не выиграть войну! Спартак прав от начала и до конца.
Икрий тяжело вздохнул.
— Я не идиот, братья и прекрасно понимаю все сам. Но как быть тогда? — он покосился на Ганника, перевел взгляд на меня. — Вы сможете взять на себя такое решение?
От вопроса полководца кожа на моем теле покрылась мурашками, но взгляд Икрия я выдержал.
— У меня нет другого выхода, — процедил я.
Икрий промолчал, взорвался Тарк.
— Безумие… Я не прощу себе этого! — прорычал он.
— Стоит каждому из нас наступить на горло своим принципам и пойти дальше, как у сотен тысяч ни в чем неповинных невольников по всей Италии, большинство которых женщины и дети, появиться шанс обрести свободу! Не думал об этом, Тарк? Не думал, что твои соплеменники больше не узнают, что такое рабство и жизнь во имя доминуса?
Моя пламенная речь тронула Тарка, он спрятал лицо в ладонях.
— Прости, Спартак, я забыл о людях, которые верят в нас и молятся за наши успехи, — прошептал он.
— Прикажите деканам подготовить списки «найденышей». У Гераклия мы раскинем лагерь, к этому моменту деканы должны подать списки центурионам, а центурионы вам, — я поочередно обвел взглядом полководцев. — Далее, каждый из вас зачитает список перед своим легионам. Тот, чье имя попадет в него должен покинуть наши ряды.
Я заметил, как поежился юный Тирн от этих слов. Галл, не так давно принявший командование легионом, вряд ли представлял, как будет зачитывать список с именами тех, с кем наши пути разойдутся раз и навсегда.
— Куда им идти? — насупился Рут.
Я предполагал, что под Гераклием нас покинет до десяти тысяч человек. Эти люди не имели возможности вернуться на родину, будь то Галлия или Фракия[3], и оказывались в подвешенном состоянии. Ответа на вопрос, заданный Рутом, я не знал, но и другого выхода кроме как распустить большую часть войска, не видел.
— С нами останутся те, кто хорошо обучаем. Это могут быть как гладиаторы, так и закаленные в боях против римлян ветераны, некогда служившие в составе римского легиона, но оказавшиеся в кандалах, — резюмировал я.
Те, о ком я говорил имели недюжинную выносливость, выучку — качества, которые позволят мне сформировать полновесные диверсионные боевые группы, способные действовать молниеносно и оперативно. По предварительным подсчетам таких бойцов насчитывалось всего несколько тысяч человек, но с этими людьми я мог брать целые города.
Ганник несколько раз ударил кулаком в ладонь.
— Прав, мёоезиец, нечего сказать. Прав во всем. — вздохнул он и задумчиво наморщил лоб. — Только к чему гнать готовых пойти до конца, ради блага нашего дела? Если эти люди не могут идти дальше и тормозят нас, то почему не оставить их у Гераклия? Здесь они могут показать себя и встретить римлян лицом к лицу? — напыщенно фыркнул он. — Отчего «найденышам» не дать выплеснуть свою ярость на легионы Красса?