Я задумался, он продолжил с еще большим напором.
— Или считаешь, что никто из них не способен взяться за гладиус? Им некуда идти, нечего терять, никто из них не вернется в римский дом и не возжелает вновь сделаться рабом доминуса. Путь на родину отрезан… Их выбор — большая дорога, либо, — Ганник затаил дыхание прежде, чем продолжить. — Либо встать спина к спине и забрать на тот свет как можно больше жизней этих грязных римских свинопасов!
Ганник закончив свою пламенную речь тяжело дышал. На лбу выступили крупные капли пота, которые скатываясь терялись между складками морщин.
— Ты себя слышишь? — выдавил побледневший Тарк. — Кто будет управлять этой толпой? Я понимаю, о чем говорит Спартак, но я против выводить на убой людей, отдавших последнее, что у них есть, чтобы поддержать знамя свободы!
Тарк попал в точку. Я отнюдь не видел в людях, которые должны отделиться от нас у Гераклии, нового военного формирования. Пахари, пастухи и кузнецы, которые окажутся в списках деканов, вряд ли сумеют взять строй и провалят любые защиту и наступление. Это обыкновенные люди, не так давно впервые взявшиеся за меч. Лишенные поддержки полевых офицеров и братского плеча более опытного товарища, они станут беспомощными и уязвимыми в бою и превратятся в громоздкую толпу смертников. Новых деканов и центурионов взять не откуда, поэтому Красс переедет неорганизованное войско народников, каким вполне себе являлись наши «найденыши».
— Не заставляй думать, что ты идиот, Тарк. Я не ослышался? Предлагаешь просто так распустить людей? Не знаю, как в твоем легионе, но за своих бойцов я ручаюсь — никто из тех, кого вы называете «найденышами» не покажет спины и будет драться до конца! — прошипел Ганник.
— Попридержи язык! — рявкнул Тарк.
Ганник сплюнул себе под ноги, не считая нужным скрыть раздражения.
— Возьми себя в руки! — я одернул Ганника, готового сорваться.
В спор Тарка и Ганника вступил Рут.
— Прежде чем принимать решение, хочу сказать следующее. Что станет с людьми без офицеров, а уж тем более без тебя, Спартак? Кто сдержит толпу вдруг получивших свободу рабов? Как думаете, что они захотят сделать, когда их больше не будет сдерживать офицерский приказ? Куда упадет их взгляд?
— Поясни, — сухо попросил я, хотя уже знал ответ.
— Рут имеет виду, что мало кто в нашем войске обладает должной дисциплиной, — ответил за гопломаха Икрий. — Далеко не каждый поймет, почему должен голодать или терпеть холод, если под боком находиться та же Гераклия. Ладно Гераклия, но если их взор упадет на северо-западные города? Шансов у них не будет, но прав Ганник по своему! Терять часть войска за просто так — глупо. А если толпа сунется к северо-западным городам, это будет глупее вдвойне! В сенате не будут разбираться и чем не шутят боги, выдернут из войны с Митридатом Луция Лукулла с его легионами! Оставлять «найденышей» на самоуправлении крайне рискованно, — заключил он.
Доводы казались логичными.
— Для тех, кто не понял, повторяю еще раз! Город хорошо укреплен и много тысячное население Брундизия легко переведет гарнизон на военное положение задолго до того, как мы нанесем первый удар! Наше измотанное войско не сможет захватить порт прежде, чем в Брундизии высадится Лукулл, а к городским стенам подойдет Красс. Наверное, будь у нас другая возможность, кроме как разделиться, мы непременно бы ей воспользовались! Но время больших армий прошло, брат! — слова принадлежали Ганнику, практически один в один повторившему мои мысли на этот счет. — Я предлагаю если не зарезать, то выщипать перья курице, несущей золотые яйца, обернувшей тогу пурпурной лентой, — Ганник пожал плечами, а затем медленно провел кончиком большого пальца по шее у кадыка. — Предлагаю облегчить вам задачу под Брундизием, братья.
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, о чем говорит мой самый опытный полководец, только что вызвавшийся возглавить часть войска, которая отделится от нас у Гераклии. Тех самых пахарей, кузнецов и пастухов.
— Ганник…
Полководец улыбнулся еще шире и хлопнул меня по плечу.
— Я хорошо все обдумал, — заверил он.
Бросить большую часть повстанцев на растерзание Крассу, выглядело безумием. Передвигающийся форсированным маршем Марк Лициний, будто мясорубка, перемолит легионы восставших за считанные часы. Однако, задержка римского полководца под Гераклием даст нам шанс выиграть время и замылит Крассу глаза. Есть шанс, что он не догадается сообщить в Брундизий о назревающей опасности.
Ганник из всех моих полководцев выделялся лучшей тактической выучкой и обладал проницательным умом, но при этом славился не в меру жестоким нравом и чрезмерной жаждой римской крови, которую готов был испить до самой последней капли. Два последних фактора зачастую перевешивали очевидные таланты полководца. Мне хотелось услышать доводы остальных.
— С таким же успехом мы могли отправить людей на убой еще на Регии! — вспылил Рут.
— Ты не прав, гопломах, — отрезал Ганник напыщенно.
— В чем же? — рявкнул Рут. — Коли войско, что есть у нас ничего не сможет сделать с крепостью Брундизием, что это войско предложит Марку Крассу… Вот это я отказываюсь понимать! Не станет ли жертва напрасной, а пролитая кровь почем зря увлажнит землю? Что противопоставят неумехи из наших рядов легионерам Рима?
— Невдомек понять, что это война, а на войне умирают люди? — ухмыльнулся кельт.
— Рут! — взревел Икрий, заведенный доводами Ганника. — Как ты не поймешь, доблестный гопломах, что никто не желает повстанцам смерти! Но война не знает пощады! Нет шанса выиграть малой кровью! Римляне не пощадят никого из нас!
Рут не ответил, опустил взгляд, медленно закивал, странно улыбаясь. Прописную истину порой тяжело принять. Не менее тяжело мириться с жертвами, которые забирала любая война.
— Но ведь у тебя нет шанса остановить римлян, — слова Тарка прозвучали обжигающе холодно.
—Те кто не согласен, кто не готов умереть, смогут уйти, — сказал Ганник
Икрий промолчал. Тарк спрятал лицо в ладонях, помассировал пальцами веки, слипающиеся от усталости.
— Спасибо, что честен с нами, Ганник, — как-то растерянно сказал он.
Молодой Тирн молчал. Возможно, галл не хотел сболтнуть чего-то лишнего, о чем бы потом пришлось пожалеть. Молчал Рут, которому требовалось время переварить услышанное. Я никого не торопил, а тем более не праве был кого-либо осуждать. Когда молчание затянулось, спросил.
— Кто-то готов присоединиться к Ганнику? Добровольцы?
Мне казалось, что желающих поддержать Ганника не найдется.
— Это кажется безумием… — выдохнул Рут. — Но я готов. Можешь рассчитывать на меня, брат Ганник!
— Отставить! Твои всадники понадобятся Спартаку под Брундизием! — воскликнул кельт.
Рут покосился на меня, я покачал головой. Гопломах вздрогнул. Упоминания о том, что от его конного отряда осталась жалкая горстка всадников, приносили ему боль. Но Ганник прав. Если кто и должен помочь моему самому опытному полководцу в его нелегком начинании, то не поредевшая конница, едва насчитывающая сотню всадников.
Я обвел взглядом своих полководцев. Икрий, Тарк, а затем и Тирн практически одновременно шагнули вперед, в один голос, выражая желание присоединитсья к безумной затее.
— Не люблю римлян, мёоезиец, — коротко пояснил свое решение Тарк.
— Мне нечего терять, — улыбнулся Икрий.
Тирн гордо промолчал, но его щеки залило краской, молодой галл высоко вскинул подбородок.
Все трое смотрели на меня с вызовом. Для победы им потребуется показать все свое умение и военную мысль, чтобы сделать из кучки неумех единое, способное держать удар войско. Впрочем, Гай Ганник прав — другого выхода у меня не оставалось.
[1] Латифу́ндия—землевладение, занимающеебольшую площадь. В Древнем Риме латифундиями (лат. lātus «просторный» + fundus «ферма, недвижимость») назывались обширные поместья, специализирующиеся на экспортных областях сельского хозяйства: выращивании зерновых, производстве оливкового масла и виноделии.
[2]
[3]Фракия-географический и исторический регион в Юго-Восточной Европе, ныне разделенный между Болгарией, Грецией и Турцией, ограниченный Балканскими горами на севере, Эгейским морем на юге и Черным морем на востоке.
20
Мы остановились в двух лигах южнее Гераклия. К вечеру деканы подали центурионам списки «найденышей», которые были благополучно доставлены военачальникам. По войску расползлись слухи, начались волнения. Чтобы пресечь разного рода псевдо толкования, я облачился в консульскую тогу и лично выступил перед людьми из списков, подробно рассказав о состоянии дел в нашем войске и необходимости скорейших перемен во благо общего дела. В лоб последовал прямой вопрос — с какой целью делается разделение. Я честно признался, что вижу единственный шанс продолжить нашу борьбу в том, чтобы попытаться сдержать прорыв Красса и уйти в отрыв к Брундизию. Бойцы встретили мою речь с ликованием. Каждый осознавал в каком тяжелом положении мы оказались, а подавляющее большинство восставших ожидало перемен, подоспевших в виде принятого мною решения о разделения войска под Гераклием. Замученные войной и тягостями, рабы охотно согласились встретиться с римскими легионами, значительно превосходящими их в численности, лицом к лицу. Не нашлось ни одного человека, кто бы бросил меч и покинул войско, услышав свое имя в списках, поданных деканами.
Я испытывал смешанные чувства. Гордость за людей, вставших под знамена нашей общей борьбы, сочеталась с горечью непреодолимой потери. Глубоко в душе я чувствовал себя предателем, бросавших своих людей на убой. Я понимал, что все до одного попавшие в списки рабы — смертники. Несколько раз будто волной на меня накатывало желание бросить все, встать у Гераклии лагерем и дать Крассу бой. Да пропади оно пропадом! Но я отметал подобную мысль. Красс слишком силен сейчас и мой ход приведет лишь к нашему полному разгрому. Все, что оставалось — набраться мужества и мириться, быть военачальником, а не человеком. А для военачальника из всей этой истории оставались сухие факты. Так, по спискам, приготовленным деканами, от нашего войска отделялись ровно девять тысяч восемьсот семьдесят три человека.