Катилина подался вперед, опершись руками о столешницу.
— Может, Красс, как портовая шлюха, сам задрал юбочку? Он не рассчитал последствий, в которые вылились его дела, — прошипел он.
— Ответь мне на один вопрос, Катилина, — попросил я.
Катилина согласно кивнул, показывая, что готов слушать.
— Чего ты хочешь? — спросил я.
Катилина напрягся, забарабанил подушечками пальцев по столешнице.
— Спартак, — прошептал он мое имя. — Нобили годами отвоевывали свое право на власть, это стоило им слез, боли и крови плебса, от страха забившегося за эти годы на самое дно. Сейчас, когда невидимая грань нарушена, когда нобили посрамлены, а плебс показал, что все еще в состоянии бороться за свои права, наружу вылезут страхи людей, помнящих, что такое ярость власть имущих и к чему она может привести. Я могу собрать тысячи людей в легионы, мы можем объявить революцию, но стоит Лукуллам подвести к Риму свои войска, стоит нобилям собраться в кулак, пригрозить, как все это многочисленное войско канет! Как только эти люди поймут, что они лишены поддержки, что некому защищать их интересы, они откажутся продолжать борьбу! Эта воистину могучая сила ничего собой не представляет сама по себе, увы, но это так, и ты испытал это на себе, Спартак.
Я помнил о печальном опыте прежнего Спартака, когда его войско восставших насчитывало около ста тысяч человек. Эта огромная, не обученная военному ремеслу толпа ничего не могла противопоставить искусным легионам, а истинные цели восстания тут же были отодвинуты на второй план. Катилина прав, с его словами тяжело не согласиться.
— Говори прямо, Луций Сергий, — заверил я.
Катилина подскочил из-за стола, зашагал по комнате. Я буквально чувствовал, как кипит энергия внутри этого человека.
— Не ты ли со своими легионами восставших громил тех, кто некогда глумился и унижал людей, вышедших на улицы сейчас? — спросил квестор. — Боюсь даже представить, чтó начнется, когда эти люди узнают, что в городе появился Спартак, готовый протянуть им руку помощи! Я хочу предложить тебе возглавить новые легионы, мёоезиец!
Предложение Луция Сергия звучало громко и пафосно, а еще смешно. Спартака в Риме боялись и ненавидели. Для римлян раб был сродни сорвавшемуся с привязи псу.
— Предлагаешь разгрести дерьмо за Крассом?
— То, что ты называешь дерьмом, Спартак, я называю желанием обездоленных, несчастных людей вернуть свои права! Плебс, вольноотпущенники, рабы, это все люди, такие же люди, которых возглавил ты три года назад! — вскричал Катилина, не в силах справиться с охватившим его возбуждением.
— Наш враг не нобиль, а римский народ, — процедил я. — Я не возглавлю тех, кто может приравнять человека к скоту.
— Глупец! Я предлагаю выстроить Рим заново! — взревел Катилина, ни на миг не собираясь отступать. С каждым словом квестор распалялся все сильнее. — Ты единственный во всем Риме, кто способен справиться с этим! — рычал Катилина. — В новом Риме не будет места рабству! Здесь не будет места долгам, неравенству… Я знаю своих врагов в лицо, и верю, что вы таковыми не являетесь, потому что у нас с вами общие цели и намерения! Мы сможем идти одной дорогой. — Луций Сергий съездил кулаком по столешнице, да так, что перевернулись чаши с вином. — Пока жив хотя бы один нобиль, не готовый отказаться от своего имущества, от знатного рода и всего, что возвышает его над остальными людьми, Рим не поднимется с колен! Вы со мной?!
Я переглянулся с ликторами.
Записки Марка Лициния Красса
Сумасшествие. Вот таким кратким, емким словом можно описать происходящее вокруг. Разруха, опустошение и хаос твортся в некогда процветающем регионе. Рабы действуют жестоко, нахраписто, не оставляя за собой ничего живого. Парализовано сообщение, отрезана логистика Лукулла, что всячески ослабляет его. Это поистине грамотный тактический ход Спартака. Тела римлян разбросаны на обочине обычно оживленной Аппиевой дороги. Область опустошена, те же, кто поселил здесь разруху, сидят в лагере на берегу реки Ауфид, неподалеку от Канн.
Мы вышли к Аускулу до темноты. Город в отвратительном состоянии. Пустые улицы, сожженные дома, тела горожан начали разлагаться и гнить. Жестокости рабов нет предела, как и нет ей здравого объяснения. Чего стоят тела венузийцев, обезглавленные, со вспоротыми животами и свисающими к земле кишками с крыш домов… В Аускуле произошла моя встреча с Варроном Лукуллом. Лукулл не подозревает ничего о случившемся в Риме и как верный пес сражается с восставшими. Я предложил двинуться к лагерю Спартака в решительное наступление…
[1] Рабы, отпущенные с соблюдением законных формальностей. Получали родовое имя бывшего господина и становились римскими гражданами (либо латинскими) без права отправлять магистратуры и служить в армии. Но рабы, во время нахождения в рабстве совершавшие преступления или подвергавшиеся позорящим наказаниям, по закону Элия Сенция от 4 года переводились в дедитиции, что исключало всякую возможность получения ими римского гражданства. Раб, выкупившийся на свободу, обязан был проявлять к патрону «почтительность», завещать ему часть (1/3—1/2) своего имущества и т. п. Раб, освобождённый «по милости господина», должен был, кроме того, часть времени работать на патрона или выплачивать ему долю своего заработка. Эксплуатация вольноотпущенников была нередко выгоднее эксплуатации рабов, и число вольноотпущенников всё возрастало. Иногда вольноотпущенникам давались участок земли, мастерская, лавка, долю дохода с которых он вносил патрону. Большинство вольноотпущенников сливалось с низшими слоями римского общества.
[2] Плебеи — население Древнего Рима, первоначально не наделённое политическими правами, в отличие от патрициев. В начале III века до н. э. патрицианская и богатая плебейская верхушки слились в одно сословие — нобилитет, и в 287 году до н. э. был принят закон о том, что решения плебейских собраний (плебисцитов) являются обязательными для всех граждан вне зависимости от происхождения. С этого времени патриции и плебеи перестали быть различными классами-сословиями.
[3] Патри́ций (лат. patricius, от pater — «отец») в Древнем Риме — лицо, которое принадлежало к исконным римским родам, составлявшим правящий класс и державшим в своих руках общественные земли
33
— Спартак, одно твое слово, и я перережу ему глотку, а мы забудем это недоразумение, — заявил Нарок, потянувшись к мечу, но я тут же одернул его:
— Возьми себя в руки, брат.
Я пресек болтовню своих ликторов. Мы стояли на Марсовом поле, где Катилина собрал огромную толпу. Народ созывали глашатаи, роль которых сегодня выполняли римские кавалеристы. Я быстро понял, что оставшиеся в городе легионеры — всадники союзных войск, имевшиеся в каждом римском легионе. Красс не хотел рисковать и оставил в городе тех, у кого происходящее в Риме не вызовет особого интереса. Факт присутствия алы кавалеристов заставлял нервничать. Успокаивала меня простая мысль — нас не хватают, а Катилина не обвинен в измене.
Отступать теперь, когда договоренности с Катилиной достигнуты, поздно. Я шел в Рим рисковать и, если у меня не получилось убить Красса, это еще не значило, что я не смогу как-то иначе помочь Тирну, мчавшемуся к столичным стенам на всех порах.
Забавно, что Катилина, предлагавший рубить сплеча, не оставляя за собой пепла и возможности отступить, указывал на тот самый шанс, который люди, доверившиеся идее восстания, искали годами. Катилина ратовал за свободу и равноправие. Это был главный довод, отбросивший мои сомнения. Я не ведал его истинных побуждений, но прямо сейчас мы смотрим с ним в одну сторону. Мою позицию не разделяли ликторы.
— Опасный он тип, — задумчиво протянул Рут. — Дорогого стоит оставить в дураках самого Красса.
— Ловко он, надо отдать должное, — согласился Нарок.
— Такое чувство, что он собрал эту толпу для нашей публичной казни, — сказал Митрид.
Я понимал логику Митрида, но для реальной казни Катилине вовсе не обязательно выстраивать столь сложную цепочку. По сути мы находились у квестора в заложниках с тех самых пор, как встретились на площади Форума. Да и в чистой одежде, любезно предоставленной нам Катилиной, вымытые, выбритые, мы вряд ли походим на восставших. Поэтому речи о ловушке нет.
— Думаю, Красс не понимает, что его использовали, — задумчиво произнес Нарок, внимательно рассматривая толпу, заполняющую Марсово поле. — Послушайте этих бедолаг, они все еще выкрикивают его имя! Не думаю, что кто-то из них после попойки понимает, чтó происходит!
Люди из толпы действительно выкрикивали имя Красса, возможно, не зная, что Марк Лициний покинул Рим. Возгласы, прославлявшие Катилину, были не столь популярны, и выкрикивались только тогда, когда горожане видели богатырский силуэт Луция Сергия. Я покосился на взмыленного квестора. Хотел Катилина этого или нет, но своими действиями он как на ладони обнажал передо мной слабые стороны нынешнего Рима. Рима, пойманного врасплох появлением Марка Красса, расколотого ожесточенной межклассовой борьбой и теперь представляющего собой легкоуязвимый объект. Взять столицу в таком виде не составит труда даже бездарному полководцу! Как бы не кичился Луций Сергий, но не только Катилина загнал Красса в тупик. Красс загнал в тупик Катилину.
— Если Луций действительно отдаст нам новые легионы, то мы нагоним Красса, прежде чем он доберётся в лагерь! — заметил Нарок.
В ответ я коротко кивнул. Одно я знал твердо — шансом, который предоставлял мне Луций Сергий Катилина, следовало воспользоваться, вгрызться в него, не отпускать.
Луций Сергий выглядел запыхавшимся, его широкая грудь вздымалась в частом дыхании, но несмотря ни на что, он улыбался своей ослепительной улыбкой.
— Спартак! — Он подошел ко мне, кивнул в сторону одного из римских офицеров, расставлявших оцепление. — Вы знакомы? Боюсь, неудобно получится…
Улыбка Катилины сделалась еще шире.
Я всмотрелся в лицо солдата, на которого указал Катилина, медленно покачал головой. В этот миг сам офицер почувствовал на себе взгляд, обернулся, посмотрел на меня. Его взгляд впился в мои глаза, но я отвернулся, а офицер, видимо, также не узнавший меня, выкрикнул: