В отличие от Вархара и Эйдигера.
Когда скандры вернулись, мы все разинули рты от удивления. Мужчины тащили громадный ковер, расчерченный шахматными клетками.
Расстелив его на половину комнаты, друзья сбегали куда-то снова и принесли фигуры. Вархар тащил за спиной громадный мешок, размером с трех скандров, а Эйдигер придерживал его сзади, чтобы не шкрябал об пол.
Издалека и в темноте многие приняли бы фигуры за каких-то очередных гостей-иномирцев – такого они оказались размера. Пешки доставали нам с Олей до груди, кони были на голову выше, слоны – аж на две. Когда скандры начали расставлять шахматы на «доске», обнаружилось, что и тут они порезвились на славу. В пешках угадывались сальфы, скрюченные в позе сильного испуга. В ладьях и слонах – бравые скандры с фирменными оскалами на лицах. В конях – мрагулы в традиционных юбках-шортах и в любимой позе Бурбурусса – ноги на ширине плеч, руки по швам. Лица королей удивительно напоминали лицо нашего ректора. Белый Езенграс задумчиво грозил кому-то кулаком вместо державы. Черный улыбался так, что грозить уже не требовалось – слабонервные и так упали бы в затяжной обморок.
Вархар закончил расставлять «черных», Эйдигер – «белых», и приятели оперлись каждый о короля, закинув ногу за ногу.
Чарм с Гвендом придвинулись друг к другу поближе, словно это их как-то поддерживало, и внушатель угрюмо уточнил:
– Играем на раздевание?
– Мгу! – радостно подтвердил Вархар. – Хотя можно и на щелбаны. Но… – Он покосился на Эйдигера, на сальфа с истлом и с сомнением в голосе закончил: – Боюсь, после первого же проигрыша вы забудете, во что играли. Поэтому лучше все же на раздевание. И мы даже предоставим вам белых… Так сказать, от всей широты варварской души!
Следующие несколько часов доказали, что такие скандры, как Вархар с Эйдигером, непобедимы во всем. После седьмого мата Гвенд дрожащими руками снял последний носок, покосился на Чарма, тоже в одном исподнем, и простонал:
– Может, хватит, а?
Вархар с Эйдигером переглянулись и молча принялись расставлять фигуры заново.
К тому времени Слася ушла «на тренировку» перед завтрашними соревнованиями по убийственной, как мне уже начинало казаться, гимнастике. В наши окна то и дело влетали булавы, обруч, а плетка отстегала ближайшие мостовые так, что от них откололась половина камушков. Ловил Сласины «неожиданности» Генерал, которого Вархар с Эйдигером «дисквалифицировали за оскорбление ферзя». Препод по военке назвал его «фигня». И долго настаивал на собственной трактовке, пока Олин муж не пригрозил ему кулаком. Тогда Генерал поверил, что фигня – это «то, что совершенно никому не важно и не нужно, как мужество – сальфам или мозги – зальсам» – так доступно объяснил ему Эйдигер. Вооруженный этим ценным знанием, Бурбурусс ретировался к окну, охранять нас от Сласиных художеств в гимнастике.
Еще две партии – и проректоры обернулись в простыни, как римские патриции.
К моменту их финального сокрушительного поражения и окончательного стриптиза Академию накрыли сиреневые сумерки. Напротив окон зажглись странные фонари, похожие на асимметричные капли воды. С улицы повеяло цитрусовыми и терпкими специями.
Вархар посмотрел на Эйдигера. Эйдигер за несколько минут собрал шахматы и куда-то унес их в мешке. Генерал встал и рявкнул Чарму с Гвендом.
– Ну, служивые! По домам!
Проректоры дружно встали и ровным строем, точно попадая в шаг, замаршировали к двери, а следом за ними – Генерал.
Выглядело так, словно викинг захватил римских патрициев и, судя по лицам пленников, ведет их на казнь.
Я улыбнулась Оле.
– Пойду-ка я тоже домой. Слася вроде уже закончила тренироваться, значит в квартире почти безопасно. По крайней мере, пока она не решила заняться чем-то еще. Например, вязанием на копьях или вышиванием шилом.
– Можем еще попить чай, – предложила сестра, косясь на Вархара. Тот всем своим видом давал понять, что жаждет остаться с женой тет-а-тет.
Эйдигер стремительно приблизился, приобнял меня за талию и решил все проблемы разом, как и положено скандру.
– Я провожу Алису и удостоверюсь, что Слася уже достаточно безопасна, – самым будничным тоном сообщил старший Мастгури.
Я даже немного расстроилась, что мы с мрагулкой живем так близко к чете Изилади. Эйдигер придерживал за талию, неторопливо шагал рядом, и его тепло, забота согревали душу и тело. Хотелось подольше шагать рядом со своим скандром. Никуда не торопиться, нигде не останавливаться и ни о чем не тревожиться. Просто идти бок о бок и чувствовать друг друга, как никогда прежде. Но вскоре показалось наше со Сласей жилище, а на пороге нарисовалась сама мрагулка.
Вновь обиженно шмыгнула, заметив меня в объятиях Эйдигера, но распахнула дверь и жестом пригласила в квартиру. Старший Мастгури улыбнулся – совсем не по-варварски, скорее нежно и ласково. Чмокнул в щеку, едва коснулся горячими губами рта и был таков. А я так и осталась у дверей, глядя в широкую спину скандра, пока та удалялась к лестнице на другой этаж. Братья Мастгури жили выше.
– Эм? – позвала Слася.
Я обернулась и встретила хитрый прищур мрагулки.
– Я тебя понимаю, – вдруг произнесла она вполне серьезно. – Эти варвары так и падают в душу. Или тут другое слово? Прыгают? Скачут? Нет. Это возможно только в душе.
Я шагнула в квартиру, решив не мешать Сласе подбирать нужные слова. Потом в Интернете посмотрит. В последнее время подруга все чаще «образовывалась» именно там.
За омлетом, что мрагулка принесла из столовой, и крепким чаем с мелиссой мы вдоволь пообсуждали своих варваров.
– Все-таки ты не покалечила Ламара, а покорила? – вырвалась у меня язвительная реплика. Слася глянула с укоризной, но фирменного хохота не сдержала.
– Я же без спортинвентаря к нему ходила.
– А обруч? – удивилась я, припоминая, как Слася лихо закинула его на плечо, собираясь к младшему Мастгури.
– Ламар велел оставить обруч у порога. Сказал, что такое оружие массового поражения лучше использовать только в самых крайних случаях. Когда даже электроукалывание уже не помогает обратить противника в бегство.
Я не могла не согласиться с Доктором Шоком. Ламар любил прикидываться недалеким и даже косноязычным. Но я-то слышала, как он декламировал высоким слогом приветственную речь для гостей из Академии Внушения и Наваждения и знала прекрасно – все это не более чем очередная уловка. Любили самые знаменитые варвары перекрестий прикинуться громилами невысокого ума. А потом внезапно поразить противника таким интеллектуальным штурмом, что тот пасовал и отступал. Эйдигер довел эту тактику до совершенства. Вархар использовал все и сразу. То он представал перед окружающими неотесанным мужланом – глуповатым и недогадливым, то наповал сражал умом и смекалкой. Ламар большую часть времени скрывал свой недюжинный ум и почти не выделялся на фоне Лархара и Бурбурусса.
Тем не менее я прекрасно представляла его интеллектуальный и культурный уровень. Особенно после того, как младший Мастгури случайно расслабился и заявил Генералу: «Я тут вчера задумался. А не стоит ли все же прививать хотя бы ростки хороших манер нашим оболтусам…»
Еще долго Бурбурусс сетовал, что «прививать», как деревьям, можно лишь таллинам, а вот что делать с остальными… одному Езенграсу ведомо.
Про хорошие манеВры, что никогда никуда не прорастают, а воспитываются жесткой муштрой, мы все слушали часа два.
Пока я ностальгировала, размышляла, Слася продолжала расписывать их последнее свидание с Ламаром.
– Ну а потом мы общались, гуляли, занимались операцией «Антитролль»… С полицией даже. Местный участковый пообещал, что возьмется за дело. – Мрагулка привычно хлопнула кулаком по ладони и хохотнула. Я кивнула. Хотелось, чтобы подруге помогли.
Я еще помнила те далекие времена, когда мы с Олей натерпелись от сетевых троллей по самое «нехочу». В Интернете ты либо тролль, либо его жертва. Иначе не бывает. Редко кому удается отсидеться тихо и не перейти кому-то дорогу. А уж конкурсы… и любые другие соревнования – тема отдельная. Здесь из пользователей вылезало все то сокровенное, что они долгие годы бережно скрывали даже от самих себя. Приберегали на крайний случай. Для «дорогих» сетевых подруг и заклятых друзей.
За минимальный отрыв в каких-нибудь лайках, сердечках, звездах, репостах более талантливым людям доставалось такое количество гадостей и колов, что я только диву давалась. Наверное, всему виной наше с Олей древнее происхождение. Мы родились, когда в России компьютеризация лишь набирала обороты, а вычислительные машины занимали половину комнаты. Мы даже видели перфокарты! И даже использовали их в качестве закладок в тетрадях и книгах!
Я в упор не понимала, как вполне себе вменяемый человек в Интернете превращался в чудовище, способное оскорблять и унижать остальных. Делал гадости с миллионов аккаунтов, а потом выходил на улицу, не стесняясь собственного лица, смело смотрел в глаза прохожим. Наверное, для этого требовалось родиться позже. Впитать компьютерную грамоту с молоком матери и заодно напрочь лишиться моральных принципов. Я же всегда понимала – там, за экранами ноутбуков, планшетов, мониторов – живые, дышащие люди. Им так же обидно, больно и неприятно, как и мне самой. Играть в хакеров, хейтеров, троллей – для меня все равно, что играть в грабителей, маньяков, клеветников. Я не видела разницы между теми, кто в реальной жизни избивал и насиловал, и теми, кто незаслуженно унижал и оскорблял других на площадках Сети. Именно поэтому мы с Олей зачастую не могли даже ответить этим «достойным» людям достойным их образом. А изредка, если прорывало, все равно проигрывали схватки за звание форумной альфа-стервы. Лишь потому, что не могли позволить себе пасть так низко, как оппонентки. В определенный момент, когда дискуссия переходила в грязевые ливни и размахивание чужим нижним бельем как флагом, мы пасовали и уходили ни с чем. Оставляли себе лишь чувство собственного достоинства и ощущение, что все-таки не переступили границ. Хотя соблазн был велик. Ведь в Интернете никто не видит твоего лица, не «врежет» тебе, как скандры – обидчикам, не сдаст в полицию за изнасилование – моральное или физическое, не важно. Ты чувствуешь себя неуязвимым, антигероем из американских комиксов. Каким-нибудь Джокером, Фрешем, Ядовитым плющом. Даже аватарку себе ставишь подходящую. Увы! Лишь очень слабые, недостойные звания нормального существа люди искали в этом удовлетворение своего ущербного самолюбия. На деле же это была вседозволенность.