И вот пока я во все прищуренные глаза оценивала столь щедрый подарок судьбы, парень ловко схватил за руку и дернул на себя. Я суматошно засунула ноги в туфли, встала и… растерялась. Леплер оказался не ниже и не выше меня – в точности вровень.
И вот покачиваюсь я на неверных ногах и не понимаю – что делать. На такие случаи отец советов не давал. Не знаю, сколько времени провела бы в смятении и оцепенении, но тут парень произнес волшебную фразу:
– Смотри-ка! Когда ты на каблуках, мы одного роста! А вчера ты мне только до плеча доставала!
Я не помнила – о чем он, не смогла сообразить – где леплер мог видеть меня вчера, но фраза решила все проблемы. Ура! Он меня выше! И более того – есть прекрасный повод избавиться от туфель на каблуках. Отец говорил:
«Видишь ли, доченька! Если какая-то вещь или живое существо, вызовет у тебя сомнения, расстроит или, не дай бог, принесет неудобства, избавляйся от вещи, существа, сомнений и расстройства в придачу. Настоящий мужчина сомневается только в одном – сразу убить противника или еще помучить его. Хотя нет, в двух вещах. Пытать пленного или запугать так, чтобы тот взмолился о пытках. Обычно мы выбираем последнее. Но почему бы не сделать вид, что сомневаешься? Раздумья – еще не признак великого ума, зато шанс для врага взяться за ум!»
В общем, избавилась я не от кавалера, а от туфель. Сбросила их и припрятала в углу зала. Передать не могу – какое же облегчение испытала! Ноги благодарили меня так, что, казалось, могу протанцевать до следующего месяца и пробежать четыре отцовских дистанции! Причем даже в обе стороны. Усталость как рукой сняло. Вот что значит вовремя избавиться от ненужного! Или от того, что вызывает сомнения и неприятные ощущения. Все же Натэл Вольк – гениальный мужчина.
Леплер послушно сходил со мной в угол, дождался, пока спрячу туфли, крутанул к себе лицом и предложил снова:
– Так мы потанцуем? Или вначале исследуем все углы?
Я с радостью обнаружила, что парень не ошибся. Действительно, босой я доставала ему только до плеча. Вот теперь стало ясно – передо мной вовсе не типичный леплер, а великан для своей расы. Можно сказать – живой эксклюзив! Большинство леплеров в лучшем случае сами доставали мне до плеча!
– Пошли! – ответила я, вдохновленная открытием. И мы протанцевали вместе почти весь оставшийся вечер.
Ну как – оставшийся? Я уходила от Баскольда – так представился новый кавалер – только с одной целью: показать Оле свои «женские достижения». Сотни бумажек с телефонами и стихами в придачу. Мы танцевали даже во время эпичной схватки Вархара с Драгаром – аспирантом Оли, возомнившим, что сумеет одолеть проректора в драке. Господи! Я и не думала, что среди скандров рождаются такие наивные существа. Нет, двоечников среди них было немало, но вот наивных, способных настолько себя переоценить… Нет, не припомню.
Не скажу, что леплер тронул девичье сердце. Оно не екнуло и не затрепетало, как в любовных романах. Под ложечкой не сосало тоже, разве что от голода. В животе не теплело и не щекотало. Да и колени подкашивались под конец вечера только по одной причине – я перенапрягла ноги в танцах. И все же Баскольд меня покорил.
Ну а как я могла устоять? Леплер умудрился напомнить одну из любимых отцовских присказок. Исхитрился вести меня в танце так, что мы ни разу не столкнулись с Вархаром и Драгаром. А к концу их знаменитой драки, когда аспирант благополучно вылетел в окно, как и обещал проректор, мы почти единственные сохранили на теле одежду. Такой подвиг не мог не растопить мое сердце. Ну или хотя бы не вызвать уважение к Баскольду. Поэтому, когда он проводил меня домой и спросил: «Будешь моей девушкой?» – я ответила то единственное, что пришло на ум: «Мгу».
Более длинный пассаж не получился, потому что все мои мысли унеслись в угол зала, где остались забытые синие туфли. Черт! Это же были мои единственные женские туфли на каблуке! Все остальные выглядели как походные ботинки для спецназа. Отец выбирал лично.
«Видишь ли, доченька, – приговаривал он, покупая мне очередные сапоги, ботинки или кеды весом килограмм под двенадцать и непременно на кованой подошве. – Настоящий мужчина должен обязательно уметь четыре вещи: дать в глаз с ноги, дать в глаз с руки, довести женщину до оргазма и дать ей поесть. То есть раздобыть пищу».
Я никогда не пыталась возражать и даже не заикалась о том, что вообще-то я не мужчина, а та самая женщина, которую стоит довести… хотя бы до чего-нибудь. Так, на всякий случай. Спорить с боевым генералом Натэллом Вольк себе дороже.
Туфли на каблуках я прикупила случайно. Отец очень вовремя отвлекся на боевого товарища и долго ностальгировал с ним о былых походах и схватках. Я попыталась прихватить еще и босоножки. Но в этот момент отец отпустил походного друга и принес мне очередные двадцатикилограммовые боты. Пришлось ограничиться туфлями.
И вот теперь моя единственная женская обувка осталась где-то там, в углу, одинокая и потерянная. В эту минуту Баскольд покорил меня окончательно.
– Ты же забыла туфли! – воскликнул он, бросив взгляд на мои босые ноги. – Я принесу! – и метнулся в сторону лифта.
«Видишь ли, дочка, – пояснял на такой случай отец. – Мужчина не должен предугадывать желания женщины. Это было бы странно. Он же не телепат! Он должен знать, чего хочет дама, задолго до того как она этого пожелает. Как он это поймет? Черт его знает! Но вот если не поймет – это не мужчина. Это хлюпик и тюфяк!»
Мой не-хлюпик сбегал в бальный зал в рекордные сроки. А когда вернулся, я восхитилась Баскольдом, наверное, в десятый раз за вечер. От одежды леплера остались одни обгорелые тряпицы. Правду сказать – теперь его наряд можно было рассматривать, даже не щурясь. Больше того – я наконец-то оценила крепкую фигуру парня без рези в глазах и боли в висках! Обильно посыпанная сажей, с дырами на самых интересных и не самых интересных местах, одежда Баскольда больше не резала глаз бешеными оттенками. Даже ремни потускнели от копоти.
Баскольд вытер рукавом пот с черного лба, стряхнул с волос сажу, белозубо улыбнулся и протянул мне чистенькие голубые туфли.
– Спас! – сообщил он с гордостью.
И еще полчаса рассказывал о пожаре в бальном зале.
Я так поняла – веселье началось сразу после ухода Вархара с Олей. А может, даже и при них. Просто во время драки и громогласных «качаний» новоявленной парочки никто не обратил внимания на искрящую проводку. Честно говоря, Олю пригласили в Академию в том числе и для того, чтобы студенты наконец-то усвоили: горящая проводка – не красивый фейерверк и веселые искорки, а способ сжечь здание.
– Вначале пламя поползло по стенам, затем по потолку, а потом по полу! – восторженно рассказывал Баскольд, и глаза его светились неподдельным восхищением. Казалось, он не разрушения наблюдал, а нечто неописуемо восхитительное. Например, поверженных врагов, что униженно молят о пощаде.
И я даже не стала задаваться вопросом – зачем проводку провели по полу. Скорее всего, именно на такой случай. Ведь, по словам Баскольда, некоторые «тормозные студенты» моментально покинули помещение, подпрыгивая на фонтанирующих пламенем проводах.
– Потом загорелись стыки плит, потом рамы на окнах, – радостно перечислял Баскольд.
Я смотрела на черного мужчину перед собой и думала, что ведь именно такой мне и нужен. Тот, кто не испугается ничего, вынесет мои туфли из объятого пламенем бального зала, а заодно вынесет мой характер и привычки бретера…
Когда Баскольд ушел, я приняла душ и отправилась спать с мыслью «Теперь и у меня есть парень»…
Несколько недель все шло как по маслу. Вполне нормально для нашего вуза. Академию заметно потряхивало. Крипсы планировали нападение, совершали диверсию за диверсией. Студенты с утроенной энергией готовились к войне и с удвоенной силой надеялись, что им зачтется на экзаменах. А преподы с учетверенной силой объясняли: на экзаменах по точным наукам участие в боевых действиях засчитываться не будет.
Первогодки ныли, что их не берут на большую битву. Заставляют делать то, что хуже смерти, – учить физику, математику и химию.
Баскольд заходил ко мне после занятий по военке. Мы прогуливались поздними вечерами в самых темных углах Академического парка. С моим леплером нам даже освещения не требовалось – парень сверкал так, что любые фонари блекли, а звезды стеснительно прятались за облака. Только круглый белый медальон луны грустно смотрел на сверкающего гуманоида – наверное, завидовал.
Мою квартиру медленно, но верно наполняли сияющие и пестрые вещи. Вначале там поселилась желто-лиловая лампа с узорами всех цветов радуги и еще нескольких оттенков. Но этого безумному дизайнеру показалось мало – и он пустил по атласному матерчатому куполу золотистые и серебристые нити.
Включать электроприбор без темных очков категорически запрещалось – слепота на пару часов гарантирована. Зато, возвращаясь ночью в квартиру, я видела все как днем. Лампа отражала лучи фонарей, луны, звезд и даже светлячков так, что другого освещения уже не требовалось.
Потом меня одарили рюкзаком, сшитым из пестрых тряпиц и джинсы. Аппликации-сердечки, розы и… почему-то кинжалы из золотой и серебряной ткани, по словам Баскольда, «выражали силу его чувств». Я еще долго гадала – какая связь между романтической привязанностью, холодным оружием, фиолетовыми розами и зелеными сердцами. Видимо, чувства Баскольда оказались настолько сильны, что словами не описать. Точно так же, как и рюкзак.
Очередной подарок леплера – наручные часы – я надела только один раз. Усыпанный стразами прибор сверкал всеми цветами радуги, и стрелок никто не видел напрочь. Я предположила, что время по этим ходикам нужно определять, как по солнечным. Куда ляжет тень от часов – столько и времени. Но Баскольд не согласился. Долго пояснял, что если смотреть на часы искоса и под углом во сколько-то там градусов, можно даже заметить, что там не две, а целых четыре стрелки. Почему четыре, я так и не поняла. Баскольд утверждал, что одна из них показывает еще и магнитное поле. То есть работает компасом. К сожалению, часы прожили короткую и бесславную жизнь.