Сейчас смотрю не так много футбола, и английский мне нравится больше российского. Разница заметна. Нашу игру глядишь и порой не можешь понять, в какой футбол играет та или иная команда. Ощущение, что почти все клубы одинаковые. Однажды переключил на «МЮ» – и тут же увидел, как здорово у них игроки открываются. Футболист, получив мяч, уже имеет несколько адресов и выбирает лучший – то, чему учил нас Бесков. Развитие атаки зависит не от скорости бега, а от скорости передачи и мышления, от неожиданного перемещения. Так в Англии и играют. Не думаю, что наши футболисты физически слабее, просто английская игра какая-то другая. Не знаю, почему у нас началось отставание от зарубежного футбола. В свое время мы английские команды регулярно обыгрывали. Когда в Лондоне разгромили 5:2 «Арсенал», в конце матча весь стадион встал и аплодировал нам[7].
Недавно мне показали два гола, которые я забил в Бирмингеме «Астон Вилле». Поймал себя на ощущении, что смотрю на это как будто со стороны, а как это происходило изнутри, уже не помню. В памяти осталось лишь то, что после второго гола у меня нашлись силы побежать вдоль бровки к трибуне. За мной рванули ребята. Обнимались всей командой.
Стадион тогда был в шоке – как «Лужники» после матча с Украиной в 1999-м. Кстати, я считаю, что в той ситуации все мы должны были отнестись к Александру Филимонову добрее и милосерднее. Да, не скоординировался, не рассчитал полет мяча, и ошибка произошла в такой ситуации, что получила большой резонанс. Но мы должны помогать людям и не искать недостатки в своих любимых игроках. И если бы тогда отнеслись к Филимонову иначе, может, это не отразилось бы на его карьере. Мастерство его я под сомнение даже ставить не хочу.
Память у меня устроена интересно: какие-то вроде бы более важные голы вспоминаю, только когда вижу их по телевизору, а не столь принципиальные почему-то в память врезаются. Вот, допустим, первый гол «Арсенала» в Москве Дасаеву помню – очень красивым он получился. А свой дебют с «Араратом» в 1978-м, когда я вышел на пятнадцать минут, вспомнить сложно. Хорошо, что есть видео, благодаря которому какие-то матчи и голы можно посмотреть. Но дома записей не держу. Осталась кассета с прощального матча, однако и ее только раз посмотрел. Не хочется зацикливаться на прошлом. Чем чаще обращаешься к повторам на пленке, тем выше опасность уйти в них с головой. А жить хочется сегодня.
Когда я забивал «Астон Вилле», у меня была необычная прическа – химическая завивка. До того года носил челку, а тут парикмахер с женой уговорили поэкспериментировать. Согласился, и Константину Ивановичу очень понравилось. Где-то года полтора делал себе эту завивку. А потом подумал: зачем мне химия? Надо быть естественным.
В «Астон Виллу» меня после того матча звали. Я отослал гонца к спартаковскому руководству. Да и вообще тогда подобные переходы были нереальны. Уже гораздо позже были полгода в парижском «Ред Старе» – и все. А внутри страны куда-то звать стали только в последние годы карьеры. Но я сразу решил: если бы ушел из футбола насовсем, мог бы выбирать любую работу, но пока в футболе – буду до конца служить «Спартаку».
А «Ред Стар»… К тому времени, середине 1990 года, немногие ребята успели попробовать себя за границей. И тут появилась возможность увидеть своими глазами, что это за футбол. Но в одиночку ехать не хотел. И когда мы с Родионовым поговорили на эту тему, у нас появилось желание ехать только вдвоем.
В течение первого круга наша команда занимала во втором дивизионе первое место. Мы с Сергеем играли в основном составе, все было нормально. Но когда команда стала иногда проигрывать, состав начали менять, и меня порой оставляли на скамейке. Я, конечно, не был этим доволен – но что можно было сделать?
И когда приехал на Новый год в отпуск в Москву, у нас состоялся разговор со Старостиным. Николай Петрович сказал:
– Федор, если ты хочешь остаться в Москве и вернуться в «Спартак», то можешь это сделать. У меня был разговор с руководством «Ред Стар», они не будут препятствовать.
И я решил, что мне больше хочется остаться. Не считаю, что играл там плохо. Но вот чувствовал себя…
Сейчас для меня те месяцы в Париже – сплошное темное пятно. Уставал на тренировках так, что не мог выучить элементарные слова на французском. Приходил в гостиницу, открывал учебник, читал и отключался. Перегрузки были колоссальные. Почувствовал себя ветераном. И когда Николай Петрович предложил остаться в Москве, согласился сразу. За границу, к слову, я отдыхать никогда не ездил. И не тянет. Разве что с ветеранами на матчи выбирался.
Но то, что недуг обострился именно за рубежом, – конечно, совпадение. Это могло произойти где угодно.
Болезнь заставила меня искать выход – как бы выздороветь. Приходилось обращаться к врачам, даже экстрасенсам. Но только после того, как зашел в храм на территории больницы, понял: главное – жить по заповедям Христа. Прежде не мог в церкви долго находиться. Но с того времени понял, что должен позаботиться о своей душе, прийти к Богу, – и почувствовал там себя легко и умиротворенно. Меня туда тянет, чему очень рад. Нельзя забывать, что все ниспослано Богом. Что я должен воспитывать в себе терпение и помогать другим так, как помогали мне. Что надо ходить в церковь и молиться.
Если болезнь мне дана, то дана для чего-то. Ничего случайного не бывает. И я должен пережить ее – и никогда уже не отходить от заповедей Божьих. И всегда помнить, что добро облагораживает, а зло уничтожает.
О том, что сам я крещеный, долго не знал. Мне уже двадцать стукнуло, когда мама показала, где хранится мой крестик. Дочку крестили без меня. А вот старшую внучку – уже вместе. Кстати, у меня прибавление в семействе: весной родилась вторая внучка, назвали Александрой.
Рождение дочки и внучек могу назвать самыми счастливыми днями в моей жизни. Когда родилась дочь, у «Спартака» был матч на выезде. В роддом примчался на следующий день, и жена посмотрела на меня настороженно. Знала, что хотел мальчика. Но и девочке очень обрадовался. Жаль, забрать жену с дочкой из роддома не смог – снова начались сборы.
Сейчас с внучками провожу время довольно редко. Старшая – удивительная девчушка. Ребенку всегда ведь хочется пошалить, повозиться, покричать. А она настолько сообразительная – смотрит на меня и не задает лишних вопросов. Словно оберегает. Бывает, играем, я устаю, а она не обижается. Сразу идет к маме: «Сейчас деда немножко отдохнет, и мы пойдем с ним гулять».
Раньше я не был согласен с тем, что болезнь моя началась от перегрузок в 1983 году, когда играл и за клуб, и за первую, и за олимпийскую сборные. Предполагал иные причины. Но однажды сменил врачей – и пришел к выводу, что дело было именно в перегрузках. Помню, с каким трудом восстанавливался после лечения в первый раз. Было ощущение, что на ногах висели гири, каждый шаг во время кросса давался с мучением. Я не бежал, а заставлял себя ноги передвигать. А кроссы надо было бегать каждый день, в том числе и во время отпуска. Под воздействием лекарств организм был истощен. Как опять набрал форму – сам удивлялся.
В то время мне психологически помогали и Старостин, и Бесков, и ребята. Очень поддержало то, что у меня есть такой друг, как Сергей Родионов. Мы с ним жили в одном номере, у нас не было секретов. В тяжелые минуты я мог с ним пообщаться, выговориться. Сережа всегда все примет, выслушает, совет даст. Мы и сейчас так же близки, просто видимся редко. Сергей – очень занятой человек, постоянно на сборах. И, зная напряженность работы профессионального клуба, отдаю себе отчет: лишние звонки отвлекают.
Тренерам приходится сложнее всего. Особенно главным. Поэтому не могу сказать, что нежелание Олега Ивановича Романцева работать на этом посту в последние годы меня как-то особенно удивляет. Тренер находится меж двух огней. С одной стороны, нужно держать в руках коллектив, с другой – находить общий язык с руководителями. Отсюда – большая вероятность психологических перегрузок.
Романцев по стилю тренировок был похож на Бескова. Но Олег Иванович соединял бесковскую систему подготовки с некоторыми элементами, взятыми у Лобановского. Хотя от Константина Ивановича, конечно, он взял больше. В то же время, наверное, Романцев увеличил скорость передачи мяча и движения вообще. То есть в девяностых команда не просто играла в одно-два касания, но и делала это очень быстро. Сейчас в России такого футбола никто не показывает.
Но я не собираюсь говорить, что в наше время играли лучше. Знаете, что мне вообще сегодня не нравится? Когда футболистов обвиняют в том, что они много зарабатывают. Разве люди, которые могут заниматься своей профессией всего десять-пятнадцать лет, виноваты, что во всем мире люди футбола получают больше, чем представители других специальностей?
Эти ребята – хорошие футболисты. Не сказал бы, что они выше нас, но и психологическое давление на них больше, чем на наше поколение. Они стали умнее и мудрее, чем мы, и этому надо только радоваться.
Я не хотел бы быть более жестким и приспособленным к сегодняшней жизни. Какой есть – такой и есть. И не задумываюсь о том, что изменил бы в своей судьбе, будь у меня такая возможность. Жизнь дается один раз, и как бы она ни сложилась – ничего уже не воротишь. Просто надо делать выводы для себя на будущее.
«Спартак» мне сейчас платит пятнадцать тысяч рублей. Это вполне нормально. Спасибо, что есть такая пенсия. Деньги – не главное. Нужно стремиться к внутренней гармонии, быть в ладу с самим собой. С детства врезалась в память притча. Сидит богач на мешке с деньгами. Думает: «Куда этот рубль деть? Куда тот?» Слышит – кузнец молотком стучит и песни распевает. Удивился: «Я, такой богатый, молчу. А этот нищий кузнец поет и поет. Дам ему денег». Дал. Кузнец приуныл. Задумался, на что их можно потратить. Перестал петь.
На прощальном матче мне от президента России вручили ключи от трехкомнатной квартиры. Половина ее доли осталась у жены, половина – у брата. Работает он зубным техником, изготавливает протезы. Все у него вроде бы нормально. Подаренная машина, «десятка», конечно, помогает, особенно когда устаешь за день и надо возвращаться домой. Но я и в общественном транспорте люблю ездить. Еду в трамвае – смотрю, как люди одеты. Слушаю, о чем говорят, проникаюсь их эмоциями. Так лучше чувствуешь жизнь. Мне это нужно. А однажды ехал по Сокольнической линии метро и столкнулся со спартаковским болельщиком из другого города. Он торопился по делам, но прокатился со мной до «Комсомольской». Вспомнили «Спартак» восьмидесятых.