После какого-то времени Старостин на установки приходить перестал. Почему это произошло – не знаю, мы в такие вещи не вникали. Не подойдем же к Олегу Ивановичу с вопросом: «Что-то Николая Петровича нет? Нам бы его послушать!» Но тогда в «Спартаке» начались изменения, и это было заметно.
Помню, к примеру, собрание, на котором команда выступила за то, чтобы Юрий Шляпин подал в отставку с поста президента клуба. Это был 1993 год, я был совсем молодой и высказаться на том собрании не мог – просто сидел, слушал и молчал. Думаю, там Григорий Есауленко все организовал, хотя подробностей я не знал – меня в них опытные ребята не посвящали. Моей задачей тогда было хорошо выглядеть на поле, а не вне его.
Знаю лишь то, что хотели поставить во главе клуба Есауленко, который пообещал ребятам большие контракты, еще что-то, чего в «Спартаке» до тех пор не было. Поэтому футболисты, настаивая на отставке Шляпина, лоббировали его интересы. Но напрямую сделать Есауленко президентом клуба, скорее всего, не могли – Старостин хотел видеть на этом посту коренного спартаковца. Поэтому Романцев тогда стал президентом, а всю работу в клубе стал вести Есауленко, вице-президент.
Лично у меня с Есауленко, что бы о нем ни говорили и что бы ни писал в своей книге сэр Алекс Фергюсон – хотя думаю, что просто так он писать не будет, – всегда были хорошие отношения[10]. Споров по финансам у нас не возникало, поскольку я был молодым футболистом без завышенных амбиций. В 1996-м, при Ярцеве и Есауленко, мне и еще ряду игроков первый раз сделали более или менее неплохие контракты. Я был доволен его работой, а о каких-то подковерных делах мне известно не было.
Ларису Нечаеву помню по каким-то собраниям, здоровались, конечно, но чтобы было какое-то общение – нет. Когда ее убили – ездили командой на похороны, в крематорий. Но не было страха от того, что криминал подошел к «Спартаку» так близко, – вряд ли это имело к футболу отношение, там какие-то другие дела были. В девяностых человека могли застрелить за любую мелочь.
Начинал я нападающим. Играл форвардом не только в дубле, но поначалу и в «основе» – в 1993-м, 1994-м. А в полузащиту перешел лишь на третий сезон, причем уже в его середине. Во время периода летних дозаявок 1995 года «Спартак» взял в атаку Сергея Юрана – под Лигу чемпионов, в которой мы одержали шесть побед в шести матчах. Помню, тогда с Ярцевым – Романцев, кажется, был занят в национальной команде – поехали на сборы в Швейцарию, и там Георгий Александрович начал ставить меня полузащитником, сначала справа, потом слева. В первой же игре с «Динамо» забил – и с тех пор стал играть левым хавбеком.
Забивать я всегда умел, объем работы проделывал большой – поэтому трудностей с переквалификацией не возникло. Хотя изначально я правша. А левой научился играть в детстве, когда у меня был надрыв мышцы на правой ноге. Не играть тогда не мог, поэтому на протяжении целого месяца делал все только левой ногой. Это ее здорово подтянуло, и в «Спартаке» для меня не было разницы, какой ногой отдавать пас. Кроме того, переход из нападения в полузащиту дался бы мне гораздо сложнее, не будь у меня таких золотых партнеров, как Аленичев, Титов, Юран, Цымбаларь, Онопко, Кечинов, Хлестов – да всех, кто был в команде в 1995-м!
За два с лишним года до той Лиги чемпионов у меня, еще дублера, был шанс поучаствовать в полуфинале Кубка УЕФА против «Антверпена», который мы проиграли. В первом, московском матче удалили Володю Бесчастных, а я в дубле был лучшим бомбардиром. Занимался с «основой», готовился полететь в Бельгию – и вдруг за день до поездки мне сказали, что не успели оформить документы, и я остаюсь дома. Для меня это было непонятно: думаю, если бы очень захотели, то успели бы. Но не буду же я, молодой, говорить: «Вы что, обалдели тут все?» И за границей-то к тому времени, по-моему, ни разу не был…
А после возвращения команды из Антверпена меня поставили в стартовый состав на матч с «Динамо», и я забил свой первый гол в высшей лиге.
Но потом еще не раз приходилось играть за дубль. В одном из таких матчей, причем официальном, с «Рекордом» из Александрова, мы выиграли – 8:0, и мне удалось забить все восемь голов! И еще, при счете то ли 6:0, то ли 7:0, не реализовал пенальти. Но думаю, это было стечением обстоятельств.
В то время, если у меня возникал голевой момент, я процентов на восемьдесят-девяносто его реализовывал. Играя в дубле «Спартака», не знал, что такое выйти один на один с вратарем – и не забить. Это был бы нонсенс. И в тот день всегда оказывался, где нужно – первым при простреле, либо там, куда мяч от вратаря отскакивал.
В одном из эпизодов дошло до смешного. Два наших игрока выходят против одного защитника, один обыгрывает его, бьет по воротам. А я легко, даже не ускоряясь, бегу сзади, будучи уверенным, что вдвоем-то они с защитником и вратарем разберутся без вопросов. Но в итоге у них что-то не получилось, мяч попал в голкипера – и отскочил ко мне! У меня даже в мыслях этого не было, но что делать в такой ситуации – не забивать, что ли? Наверное, просто мой день был.
А следующим утром прихожу на тренировку с «основой». Коля Писарев, в то время – форвард стартового состава, спрашивает:
– Как сыграли?
– Восемь: ноль.
Он и другие даже в счет поверили не сразу, а уж в то, что я все восемь забил, – и подавно! А поверили, только когда об этом сказал Романцев. Накануне основной состав сыграл неважно – кажется, вничью, – и Олег Иванович перед строем отчитал команду, в том числе персонально нападающих. И добавил:
– Вот, парень забил восемь и теперь будет играть. А вы будете сидеть!
Я не стремился специально как-то себя поставить, в коллектив вписывался естественным путем. Просто выходил и тренировался, старался сделать так, чтобы тренер и старшие игроки не «пихали». А для этого нужно было работать. У нас, если мяч потерял, потом надо было бегать минут пять, не останавливаясь, «стелиться» в подкатах, чтобы его отобрать. Это сейчас молодой мяч потерял и трусит потихоньку – а в те времена попробуй-ка! Мы знали, что находимся под зорким взглядом не только тренера, но и звездных футболистов.
Так и шел естественный отбор. Нас, как позже и других молодых, постепенно подтягивали к основному составу, и к тому времени, как за границу уехали опытные игроки – Карпин, Бесчастных, Радченко, Онопко и другие, – мы уже были готовы их заменить.
Хотя бывали и другие истории, когда кому-то из дублеров выпадал неожиданный шанс показать себя. Вадик Евсеев играл себе в дубле «Спартака» – и так вышло, что первой его игрой за «основу» стал не чемпионат и не Кубок России, а сразу четвертьфинал Лиги чемпионов против «Нанта». Первая игра в карьере, представляете! Потому что некого было ставить – как уже много лет спустя при Владимире Федотове, которому никого не покупали, и он вынужден был делать ставку на молодежь. А Евсеев тогда воспользовался своим счастливым случаем.
У меня все было более плавно, я вписывался в понятие «преемственность поколений». А когда закрепился в основном составе на позиции левого полузащитника, начал специально работать над своим фирменным приемом – неожиданным ударом в ближний угол. Идешь на защитника, убираешь мяч под левую ногу – и сильно бьешь в угол, где стоит вратарь. Он может оказаться в пяти сантиметрах как в одну, так и в другую сторону – но когда удар оказывается плотным, среагировать трудно в любом случае. Ожидает-то большинство голкиперов удара в дальний!
После тренировок оставался и занимался отработкой своего приема постоянно. Придумал его сам, никто не советовал. Разве что подметил во время тренировок еще в 1993-м и 1994-м, что над подобными вещами, только на правом фланге, работает Карпин. И понял: если удар у человека поставлен – а у меня он был поставлен, – то когда бьешь сильно, пусть даже с острого угла, – это голевой момент.
И пусть говорят, что мой гол в золотом матче 1996 года с «Аланией», как мы выражаемся, «из песочной ямы», то есть почти с нулевого угла, – результат ошибки вратаря, но сколько работы над этим приемом за ним стояло! Голы не пахнут, а тем более голы такой важности. Как и «Локомотиву» в финале Кубка России‑98, и два мяча «Интеру»…
Главной фигурой в процессе моего футбольного образования, конечно, был Романцев. Не могу сказать, что он занимался со мной отдельно, – «Спартак» вообще всегда отличался не индивидуальной, а командной игрой. Но уж в ней главный тренер все раскладывал до мельчайших деталей.
На тренировках, теоретических занятиях он постоянно останавливал упражнение или запись – и объяснял, объяснял, объяснял. Романцев все разжевывал так, что только у тупого и бездарного футболиста это не могло отложиться в голове. И у кого не откладывалось, тот в «Спартаке» не задерживался.
Евсеев рассказывал, что боялся даже смотреть на Романцева. Я его понимаю. Было такое, конечно! Достаточно было одного взгляда Олега Ивановича, чтобы понять: что-то не так. Поэтому старались быстро кинуть взгляд в его сторону, чтобы оценить обстановку, – и мгновенно опускали глаза.
Требовательность с его стороны была сумасшедшая. В 1993-м я забил «Океану» из Находки, и этот гол оказался золотым, после того матча мы обеспечили себе чемпионство. Но сыграли-то вничью, причем дома. Так не было не то что круга почета – вообще намека на праздник! В раздевалке поздравлениями, положительными эмоциями даже не пахло. Со стороны Олега Ивановича был один негатив: мол, сыграли плохо, такой уровень мы не имеем права показывать. Я был этим поражен.
Если у Бескова, как рассказывают, теоретические занятия могли длиться и по три часа, то у Романцева – максимум час. Усваивается-то информация минут сорок пять, после чего человек – и это доказано наукой – начинает «плавать», пропускать сказанное мимо ушей.
А у Ярцева могло продолжаться и дольше – до двух часов. В силу эмоциональности Георгия Александровича. По содержанию было примерно то же самое, как у Романцева, хотя упражнения он нередко придумывал новые, что не оставалось нами незамеченным. Но к этому добавлялась страсть. Поэтому время летело быстро.