Титов в своей книге высказал мнение, что я в «Спартаке» был в личном «рейтинге» Романцева лишь на пятом-шестом месте. Скажу вам больше. Думаю, что я был самым нелюбимым футболистом Романцева. Неслучайно однажды, вскоре после сезона 1996 года, когда мы с Ярцевым стали чемпионами России, а потом Олег Иванович вернулся, и у меня на тренировке что-то не получалось, он вдруг резко сказал:
– Не хочешь работать – иди с тренировки!
А дело все, мне кажется, в том, что после той победы в 1996-м меня было, что называется, слишком много – в прессе, на телевидении. По мнению Романцева, к одной личности было приковано чрезмерное внимание. А учитывая, что того успеха мы добились при Ярцеве, возможно, возникла какая-то ревность. Эти мои мысли подтверждает то, что подобное отношение я почувствовал именно после 1996-го, а прежде, когда еще не был твердым игроком основного состава, такого не происходило.
Аленичев и Титов были у Романцева любимыми футболистами, ко мне же внешнее отношение было поверхностным и ровным. Но всегда знал, – вернее, чувствовал, что стоит мне дать повод – и все закончится. Может, Олегу Ивановичу не нравилось, как я иногда общался с футболистами, что высказывал в прессе, – потому что никогда не молчал и старался говорить то, что думаю. При этом никого никогда не оскорблял – и тем более не говорил ничего против Романцева. Его все в команде, в том числе и я, слушали с открытым ртом. Да и что мог сказать против человека, который из меня футболиста сделал…
В 1999-м, будучи крайним полузащитником, забил в чемпионате 19 голов, сделал 16 голевых передач, это был один из лучших моих сезонов. А потом в одном из первых туров чемпионата‑2000 мы играли с «Локомотивом». Матч тот я провел хорошо. Но в самом конце при 0:0 назначили пенальти, и я Нигматуллину забить не смог.
После этого у меня буквально все из рук – или из ног – повалилось. Может, когда в одном сезоне забиваешь чуть ли не в каждом матче, а тут три-четыре игры обходишься без гола, да еще и пенальти не реализуешь – волей-неволей какая-то нервозность появляется. Думаешь, что надо, надо, надо забить, – и это начинает над тобой довлеть.
Романцев говорил, что мне нужны были новые эмоции, свежий взгляд, и решением об отчислении меня сохранили для футбола еще на десять лет. Это точка зрения Олега Ивановича, но я так не думаю. Просто тот год был для меня плохим. Многие футболисты проходят через сезоны, когда у них что-то не получается. Может быть, закончился бы 2000-й – и все стало бы, как раньше. Разве у игрока, годом ранее забившего 19 мячей и признанного прессой лучшим футболистом чемпионата, все могло исчезнуть за какие-то месяцы? Однако терпеть и ждать, пока это произойдет, в «Спартаке» не стали.
Олег Иванович в интервью сказал, что мы во время того сезона часто беседовали, и он меня успокаивал, когда я слышал с трибун: «Романцев, убери Тихонова». Не помню, чтобы мы общались на эту тему. Если бы Романцев сказал мне: «Не переживай!», да просто если бы мы поговорили по душам – я бы заиграл с удвоенной энергией, и, думаю, все бы вернулось.
Но я со своими мыслями оставался наедине с собой. Не собираюсь винить за это Романцева. Есть тренеры, которые очень много общаются с футболистами, – например, Леонид Слуцкий. А у Олега Ивановича все ограничивалось какими-то фразами и шутками на поле. Вызывать и подолгу разговаривать – это было не в его манере. И как можно эту манеру критиковать, если его методика давала результат?..
Все называют главным поводом для моего отчисления эксцесс в раздевалке после проигранного матча с «Реалом» в Лиге чемпионов. Лично я думаю, что решение было принято до того. Да там, на «Сантьяго Бернабеу», по большому счету, ничего и не было!
Сказал Вите Булатову по поводу эпизода, когда он с левой ноги вдруг ударил с сорока метров:
– Ты что, Роберто Карлосом себя вообразил?
Как капитан, думаю, имел на это право. Булатов мне что-то ответил, и Романцев его поддержал.
Мнение, будто я тогда сказал Олегу Ивановичу что-то резкое, ошибочно. Просто ударил бутсой об пол раздевалки! Никогда Романцеву ничего не говорил – в том числе и тогда. Но, видимо, удара бутсой об пол оказалось достаточно.
Предпосылки к тому, что такое произойдет, были. В сентябре Романцев первый раз не вызвал меня в сборную – на матч со Швейцарией. Повод для размышлений был, но лично мне главный тренер ничего не сказал.
Были, считаю, у моего отлучения от команды и нефутбольные причины. Один человек, который работал тогда в верхах «Спартака», потом сказал мне прямым текстом, что меня «сплавил» тогдашний помощник Романцева Вячеслав Грозный.
Зачем он нужен был Олегу Ивановичу – не знаю. Сколько лет знакомы с Романцевым – во время матчей он всегда спокойно сидел на скамейке. А после того как в штабе появился Грозный, Олег Иванович начал вскакивать с лавки и «пихать» игрокам. Люди рассказывали, что со стороны этого человека шел постоянный негатив, который начал воздействовать и на Романцева. Олег Иванович в какой-то мере даже изменил своей тренерской методике. До двадцати восьми лет я, к примеру, не знал, что такое «тест Купера», три километра на время и что-то подобное. Мы всегда функционально готовились через работу с мячом – и все было в порядке. А тут вдруг начали бегать. И вообще что-то поменялось, и негатив в Романцеве стал брать верх.
В 1999-м, за год до меня, так же по ходу сезона отчислили Илью Цымбаларя. Я, Егор Титов и еще некоторые ребята пошли к Олегу Ивановичу поговорить, чтобы его вернули. Но, по-моему, он нас только выслушал и не более. Не помню, чтобы он что-то ответил.
Тогда мысль о том, что я – на очереди, не мелькнула. Сезон-то у меня был, повторяю, один из лучших. Но задуматься это все равно заставляло: получалось, что самого заслуженного футболиста, который на каком-то отрезке играл неважно, могли вот так просто убрать из команды.
Когда-то, насколько мне известно, самого Романцева постигла такая участь: Бесков посреди сезона отчислил его из «Спартака». И Олег Иванович, видимо, взял этот принцип на вооружение, стал резать по живому. Это стиль работы определенного человека. Не говорю, плох он или хорош. Он поступил так, как считал нужным. Цымбаларь, Юран, я, Кечинов – многие через это прошли.
Но вернемся к Грозному. С игроками он был на дружеской ноге, и мы принимали его поведение за чистую монету. Порой откровенничали с ним, чего делать не следовало. Как потом оказалось, Грозный «копал» и под меня, и под Егора Титова. Ему требовалось высвободить места для своих ставленников – Артема Безродного и Максима Калиниченко.
К самим игрокам у меня ни малейших претензий нет. За Максима, которого уважаю, очень рад: он провел отличные годы в «Спартаке», да и в «Днепре» играет хорошо. Оказавшись вместе на отдыхе, мы разговаривали с ним на все эти темы, и абсолютно верю ему в том, что об интригах Грозного он ничего не знал.
С нами Грозный был, как говорится, вась-вась, постоянно спрашивал, что мы думаем по тому поводу, а что – по этому. А потом, как выяснилось, тут же бежал к Романцеву и преподносил это так, как ему было выгодно. В итоге меня Грозному убрать удалось, а Егора – нет.
Одну историю, думаю, Вячеслав Викторович использовал по максимуму. Романцев не переносил, когда к нему приходили с финансовыми вопросами. Но в 2000 году был период, когда нам не платили премиальные и были задержки по зарплате. Долгое время все молчали, не решались открыто высказаться. Но в конце концов я как капитан понял, что надо объясниться. И после тренировки попросил доктора Василькова, чтобы тот позвал Олега Ивановича. А к кому еще нам было обращаться, если он был президентом клуба?
Вся команда собралась в комнате, где у нас были просмотры матчей. Когда Романцев пришел, он сначала сильно удивился тому, что там вся команда сидит. На мой прямой вопрос, когда будут деньги, он спросил:
– А какие тебе еще деньги нужны?
Я ответил, что мне – никакие, после чего попросил его объяснить ребятам ситуацию по долгам. Чтобы они знали не через пятые руки, когда и сколько получат.
Знаю, что это стало еще одним камнем в мой огород. Инициативу я, что называется, проявил на свою голову. Если бы помалкивал в тряпочку и думал только о себе, а не о команде – может, еще много лет отыграл бы в «Спартаке».
Сейчас у меня с Олегом Ивановичем хорошие отношения. Не могу сказать, что созваниваемся, но когда видимся, общаемся, как ни в чем не бывало. Даже спустя несколько месяцев после своего отчисления, в начале января 2001-го, я приехал на базу забирать форму, и мы столкнулись на лестнице. Поздоровались, я поздравил его с днем рождения, нормально поговорили. Мне и в голову не приходило отворачиваться от человека, который вывел меня в люди, в «Спартак», и научил тому, что я умею.
Но в сентябре возникла неприятная ситуация, связанная с отчислением. Поехал за вещами, а охранники говорят: «Извини, мы тебя на базу не пустим». И на чемпионское чествование не пригласили – видимо, боялись «неправильной» реакции болельщиков. Я даже не обиделся, потому что знал: не позовут. Слышал и о том, что следующей весной, когда я перешел в «Крылья Советов», в «Лужниках» запретили показывать видео, где я призывал болельщиков «Спартака» поддержать самарский клуб в матче с «Динамо».
И золотую медаль за 2000 год так и не вручили – хотя не доиграл я до конца сезона всего два месяца. Когда спустя годы об этом пошел публичный разговор и я сам рассказал об этом, Жиляев привез вроде как недоданные мне медали, но на самом деле – железяки вроде тех, которые давали в детской школе. К настоящим медалям они не имели никакого отношения.
Уже когда Романцева не было в команде, так же стремительно из нее убирали Аленичева, Титова… Называю это спартаковским стилем расставания с людьми. Вот как есть спартаковский стиль в игре, так и тут – не провожать, а выгонять. Словно передается от тренера к тренеру. Но я не думаю, что Черчесов убрал того же Егора по собственной инициативе. Полагаю, это было просто сделано его руками. Черчесов утверждает обратное, и раз говорит, то, наверное, отвечает за свои слова. И все же мое мнение, что разговор наверху у него до того был.