Спартаковские исповеди. Классики и легенды — страница 47 из 82

Курьезных голов я пропустил много. Но главное, чтобы эти ляпы не лишали тебя уверенности. Чтобы ты после такого гола тут же о нем забывал. Не у всех это получается.

Самые тягостные воспоминания в карьере – о матче с «Араратом» в «Лужниках»: мы проиграли, а я пропустил нелепый гол с очень далекого расстояния.

Ну и, конечно, фиаско с «Вердером» в Бремене. Домашний матч мы выиграли 4:1. Уже когда проснулся в день ответного, ощутил непривычную нервозность. Перед началом той игры мне вручили приз как второму вратарю мира – и отчего-то у меня разыгрались нервы. Сам не понял, что со мной случилось: мне тридцать – а я вдруг перегорел, как мальчишка.

И матч превратился в кошмар – 2:6! Не чувствовал ни ворот, ни себя, ни партнеров. Бесков был тогда очень обижен, причем на всю команду. Осознавал свою вину и в раздевалке пытался что-то сказать, но Константин Иванович остановил:

– Виноваты все, не только Ринат.

После той игры встретились с Шумахером, и это была встреча неудачников – я провел, наверное, худший матч в жизни, а у Тони дела шли наперекосяк из-за его скандальной книги «Свисток». Но мы пообщались, и настроение у обоих поднялось.

Когда вернулись, выиграли в «Олимпийском» 1:0 у «Гурии» и стали чемпионами после восьмилетнего перерыва, никто даже особо не радовался. Пробежали с натугой круг почета, но настоящего ликования не было. Если бы между этими матчами прошло хотя бы недели две – может, нас бы уже и «отпустило». А так – нет.

Кстати, когда в 1988-м перед матчем с киевским «Динамо» в Москве мне вручали приз лучшего вратаря мира, я вспомнил, что произошло за год до того, и боялся, как бы не случилось повторения. Но все прошло нормально, и мы выиграли 1:0.

Был еще матч в 1984 году дома с ростовским СКА, который мы проиграли с оглушительным счетом 1:6. Ходит миф, будто перед игрой мы отмечали то ли получение зарплаты, то ли мой день рождения – и на матч вышли «никакие». Ерунда.

В ресторане мы действительно сидели, но за три-четыре дня до игры. И такое бывало не раз. А тут просто крайне неудачный матч получился. Такое с любой командой случается, когда сопернику везет: что ни удар – гол. Вот мы и развалились.

К сожалению, многие тогда подумали, что мы начинаем Константина Ивановича «сплавлять». Но просто не наш день был. А из-за этих мыслей и намеков к нам потом приезжали люди из ЦК, «разбор полетов» устраивали…

* * *

В 1988-м «Севилья» предложила за меня два миллиона долларов. Узнав об этом, Николай Петрович сказал:

– Представляешь, сколько домов государство построит на эти деньги! Надо ехать.

Ходили слухи, что был еще вариант с мадридским «Атлетико». А в 1981-м ко мне проявлял интерес «Реал», с которым «Спартак» в еврокубках играл. Но тогда об отъезде не могло быть и речи.

Иногда жалею, что родился в 1957-м, а не, скажем, в 1969-м. Хидиятуллин, я и другие сверстники получали за границей гроши, а у нас в стране думали, что мы в конце восьмидесятых сказочно разбогатели. В те годы гражданин СССР, работавший за границей, не имел права получать больше, чем советский посол в этой стране. Правда, года через три мне все-таки выплатили задним числом тридцать процентов от суммы контракта. А куда девались остальные семьдесят – неизвестно.

Первое время в Севилье было безумно тяжело. Давила ответственность. Когда прилетел, в аэропорту встречали более трех тысяч болельщиков! Все ждали от меня чуда и не сомневались, что с Дасаевым «Севилья» точно станет чемпионом.

Но объективно команда была средняя, да и я после сезона в Союзе психологически устал. Заняли только десятое место. А в одном матче произошел эпизод, после которого я едва не начал паковать вещи. Соперник ударил головой, удалось отбить мяч и вторым касанием хотел взять его намертво. Но когда решил рукой подгрести к себе мяч, он подскочил, ударился о другую руку и вполз в ворота.

После этого автогола решил, что мне лучше вернуться в «Спартак». Тем более что сильно скучал. Завел разговор с президентом «Севильи». На следующий день ко мне домой пришла целая делегация из клуба. Стали уговаривать:

– Ринат, не расстраивайся. Потерпи чуть-чуть. Привыкнешь и потом уезжать отсюда не захочешь…

Так и вышло. Следующий сезон оказался успешным. Мы заняли шестое место и вышли в Кубок УЕФА, что для «Севильи» было большим достижением. Но потом случился неудачный чемпионат мира, а в Испании начались хронические проблемы с коленями. Сделали три операции, руководство клуба решило наигрывать нового вратаря, а после сезона‑90/91 не продлило контракт. Это решение меня сильно надломило.

Романцев приглашал в «Спартак», но вы помните, что в стране в 1991-м творилось? Переворот и все такое. Позвонил ребятам, спросил, как тут дела, они ответили, что, если есть возможность сидеть в Испании, никуда не надо дергаться – в Союзе творится не поймешь что.

Сейчас жалею, что не удалось закончить карьеру в «Спартаке». Если бы я тогда вернулся, то поиграл бы еще годика три-четыре. А так по сей день остается ощущение, что немного недоиграл. Но как из испанского комфорта, с семьей, возвращаться туда, где стреляют?

Год спустя попробовал себя в бизнесе – открыл магазин. Но продержались всего два года.

Потом еще два года занимался в «Севилье» с вратарями во второй команде и с юношами. И тут наступил самый светлый период в моей послефутбольной жизни на Пиренеях – «Севилью» возглавил Луис Арагонес. Тот самый, что годы спустя выиграл во главе сборной Испании Евро‑2008. Он взял меня помощником в первую команду «Севильи», я тренировал вратарей и ездил просматривать соперников.

Арагонес прислушивался к моему мнению, у нас сложились дружеские отношения, он и в интервью говорил: «Единственный, с кем работается с удовольствием, – Ринат». Но потом Арагонес ушел в «Валенсию». Хотел и меня забрать, но тамошний президент сказал, что у него и своих людей хватает. Так я потерял работу. Год спустя Арагонес вернулся в Севилью, но в другой клуб – «Бетис». Он и там предложил мою кандидатуру, но президент «Бетиса» только развел руками:

– Я не против, но Ринат – человек «Севильи», нашего злейшего врага. Если возьму его тренировать наших вратарей, болельщики меня задушат.

У меня была детская школа, но хотелось работать в команде мастеров – а никто не предлагал. Было очень трудно. И все же в Испании я приобрел бесценный жизненный опыт, эта страна стала для меня второй родиной. Тем более что там второй раз женился – на испанке. Какие бы ни были неурядицы, хорошего было больше.

Последние из моих десяти лет в Испании получились непростыми, и перед возвращением в Москву я два года не общался ни с кем – ни с мамой, ни с братом. Боялся звонить. Надо было что-то говорить – как себя чувствую, что со мной творится, что на душе. А было плохо…

Не мог найти применения своим силам, и бездействие меня убивало. В Испании жить нравилось, но я привык находиться среди людей, которые меня знают и ценят, ощущать, что я им нужен.

Найти меня в Севилье могли только люди, которые по-настоящему этого хотели. Спасибо им. Однажды мне сообщили из «Севильи», что, мол, в такое-то время вам позвонят из России. Это был журналист «Комсомольской правды» Сергей Емельянов. Он вместе с моими братьями – родным и двоюродным, – а также тогдашним президентом ФК «Волгарь» Петром Банком неделю уговаривали меня вернуться в Россию.

Волновался, будет ли работа. Банк сразу же предложил место в «Волгаре». Приехали в Малагу, откуда должен был вылетать самолет в Москву, но у меня не было билета. Сидели и ждали в аэропорту, будет место или нет. В итоге билет удалось купить за пять минут до вылета! И я не жалею, что вернулся. Рано или поздно, думаю, все равно бы это произошло.

Уже настроился работать в «Волгаре», но однажды прочитал в интервью Романцева: «Почему Дасаев приехал и не звонит?» Я позвонил, он откликнулся. Встретились, поговорили, и я принял его предложение работать с дублем «Спартака». Немного волновался, найду ли взаимопонимание с ребятами, но с этим трудностей не возникло. Вместе с Черенковым помогали Родионову, а после ухода Ярцева в «Динамо» Романцев попросил меня присутствовать на тренерской скамейке первой команды во время матчей.

Потихоньку начали брать интервью газеты, телевидение, сам стал много тренироваться и влился в ту жизнь, которой жил до отъезда из Союза. Когда-то мне хотелось укрыться от всеобщего внимания – если где-то ловили болельщики, меньше часа на автографы не уходило. А сегодня очень приятно, когда узнают на улице. В последние годы в Испании мне этого недоставало.

Моей семье решиться на переезд в чужую для них страну было непросто. Но сейчас и жена, и дети чувствуют себя в России комфортно.

* * *

Пока был в Испании, мою московскую квартиру обворовали и унесли оттуда все медали. Ни одной не осталось. Не тронули только приз лучшему вратарю мира – его тяжело было унести, он пятьдесят кило весит.

В 1998 году был организован мой прощальный матч. И в нем действующие игроки расстреливали мои ворота в упор. Тут мы сами допустили оплошность – не стоило ветеранам играть со сборной, пусть и второй. Надо было собрать ветеранов сборной СССР и «Спартака». А то, что мало народу пришло, – так случившийся незадолго до того дефолт сказался: людям не до футбола было. Да и сам матч едва не сорвался – его спас Павел Бородин.

С другой стороны, хорошо, что эта игра состоялась, – ведь именно так началась жизнь ветеранской сборной СССР, которая существует до сих пор и везде востребована. В том же Киеве полный Олимпийский стадион собрался! Нынешнее киевское «Динамо» о такой посещаемости и не мечтает.

Вскоре я ушел из штаба «Спартака». Если честно… обиделся на Романцева, что он на мой прощальный матч не приехал. Просто перестал ходить на работу и все. Сейчас у нас нормальные отношения, но тогда обида была. А уговаривать меня остаться в клубе никто не стал.

Если бы меня сейчас пригласили поработать в «Спартаке» – согласился бы. Почему нет? Желание, время, здоровье – все есть. Не хватает только приглашения. Кстати, никакой стипендии от клуба как его ветеран я не получаю. Звали в «Спартак» за все последнее десятилетие только один раз – при Чернышове. У меня состоялся разговор с Червиченко. Но жена была беременна, еще трое детей у нас на руках было, и в такой непростой ситуации я хотел побыть дома. Потом предложений уже не было. Кто-то говорит – боятся моего авторитета… Не знаю, это не у меня надо спрашиват