А спустя две недели занял первое место в сложнейшей еврокубковой группе с «Наполи», «Лестером» и «Легией». И снова параллель с Романцевым напрашивалась – только уже не 1990-го, а 1995 года. Когда последняя точка триумфального выступления в группе Лиги чемпионов с шестью победами в шести матчах была тоже поставлена в Варшаве.
Тогда Романцев ушел сам, чтобы сосредоточиться на сборной. Теперь Виторию «ушли». А «Спартаку» сыграть в 1/8 финала с «Лейпцигом» Тедеско было не суждено – потому что случился страшный день 24 февраля 2022 года, после которого Россия стала мировым изгоем. В том числе и в футболе. Но эта история – для другой книги…
В совсем иные времена, когда мы были интересны всем и нам симпатизировали, а не боялись, тренера Романцева знала вся Европа. В России никто больше не выходил в полуфиналы трех еврокубков, не выигрывал в группе Лиги чемпионов шесть матчей из шести, не побеждал в плей-офф главного еврокубка «Реал» на «Сантьяго Бернабеу».
Хотел сказать – а ведь как было бы интересно, возглавь он тогда все-таки «Депортиво» из Ла-Коруньи.
Да, интересно. Но ведь тогда Романцев не выиграл бы со «Спартаком» всего того, что ему довелось выиграть. И восемьдесят тысяч человек не прыгали бы как сумасшедшие в промерзших «Лужниках», когда его команда, например, громила 4:1 «Арсенал» Арсена Венгера…
Так что бог с ней, с этой недосказанностью в романцевской биографии.
Конечно, жаль, что он ушел из профессии в пятьдесят с небольшим, когда у многих его коллег только начинается расцвет. Но, значит, такова судьба. Уж Романцеву-то на недовыигранное жаловаться не приходится.
Разве что еврокубок. Ведь кто, если не он, на это наиграл?..
Евгений Ловчев«Когда Бесков сказал: “Спартаковцы – шмоточники”, Чапая чуть кондратий не хватил»
Мы встретились и на четыре часа присели поговорить о «Спартаке» в Сокольниках – самом красно-белом из всех районов мира. Вот только место встречи в тот сентябрьский день 2010 года отдавало не радостью, а болью. Перед нашей беседой Ловчев с другими ветеранами провожал в последний путь партнера по «Спартаку» семидесятых, Валерия Андреева. Не выдержал человек смерти жены, прожил всего пятьдесят семь лет. И через сколько подобных панихид и похорон любому бывшему футболисту приходится проходить – чем старше он становится, тем, увы, чаще…
В такие минуты острее понимаешь, насколько важна для футбола и его истории простая, на первый взгляд, вещь – общение с людьми. Но в бешеной гонке за повседневностью, за которой все равно никогда не поспеешь, мы теряем что-то неизмеримо более важное. И задумываемся об этом, только когда кто-то навсегда от нас уходит. Как за один только тот 2010-й – Юрий Севидов, Галимзян Хусаинов, Валерий Андреев, а вслед за ними – Валентин Ивакин и Владимир Маслаченко.
И недаром, когда я обращался с просьбой о встрече ко многим из своих собеседников по этой книге, объясняя им ее главную идею, – в ответ получал и откровенность, и подробность, и сентиментальность. С годами люди все лучше понимают: это – история, частью которой они стали. История «Спартака». И даже если речь заходит о каких-то острых и неприятных ее вехах – молчать нельзя. Кому оно поможет пристраститься к футболу, полюбить «Спартак», такое молчание? А вот правда и любовь, выраженная словами, – помогут.
Наши отношения с Евгением Ловчевым, с которым мы хорошо знакомы четверть века, далеко не всегда складывались гладко. Порой он давал такие комментарии к моим книгам, что волосы вставали дыбом. Но я всегда знал, что это – Ловчев, суперэмоциональный и сверхоткровенный, который всегда скажет то, что в эту секунду думает. Без малейшего стеснения в формулировках.
И уже в середине 2010-х, когда «Спартак» во второй раз попытался лишить меня аккредитации на домашние матчи, именно Ловчев в VIP-ложе подошел к Леониду Федуну и высказал недоумение по этому поводу, а потом еще вдруг зарубился за меня на футбольной дискуссии в Общественной палате. Далеко не в последнюю очередь благодаря его активной позиции мой бан продлился всего два матча.
Пообщаться с ним для этой книги, какими бы ни были «идеологические» разногласия в отношении предыдущих, было просто необходимо. И я ни на мгновение об этом не пожалел. В конце концов, и Ловчев, и я всегда были людьми, которым гораздо легче все острые вопросы обсудить при личном общении, нежели годами копить никому не нужные обиды.
– Когда я задаюсь вопросом, какие ценности ассоциируются у меня со словом «Спартак», то отвечаю: любовь к игрокам и внутренняя свобода. Ведь почему ко мне за комментариями по футбольным вопросам так часто обращаются журналисты? Потому что тех, кто независим от РФС и не будет сглаживать углы, очень мало. И вот эту самую свободу мыслей и суждений, нехарактерную для того времени, подарили мне «Спартак» и лично Николай Петрович Старостин. Дух, который там царил, он сам и сформировал. С первого же дня в команде я, двадцатилетний деревенский парень из подмосковного Алабушева, окунулся в эту атмосферу, и она стала для меня единственно возможной.
Была в моей жизни большая ошибка – уход в «Динамо». Миллион раз извинялся через прессу перед спартаковскими болельщиками за тот шаг, и все равно, помню, шел однажды на награждение «Спартака» серебряными медалями, и у кинотеатра «Октябрь» один человек ехидно назвал меня «юным динамовцем». Было когда-то общество такое.
Что ж, «кушать» эти подколки мне, видимо, придется до конца жизни. Зато мне есть с чем сравнивать. Вроде бы шел в «Динамо» – всех ребят знал, в сборной с ними играл. Но вскоре понял: это – не мое. Чинопочитание, приезды генералов и полковников, которые объясняли нам, как в футбол играть…
А я целое десятилетие воспитывался в любви и уважении к себе, футболисту, в спартаковской демократичности, которую сегодня все с такой ностальгией вспоминают. Ее не могло не быть, потому что долгие годы «Спартак» тренировали люди, которых Старостин и воспитал, – Гуляев, Симонян. И именно в вопросе отношения к людям Николай Петрович разошелся с Бесковым.
Да, Константин Иванович пригласил многих ребят, вылепил из них классных футболистов – это бесспорно. Но они были для него не более чем рабочей силой и должны были полностью подчиняться ему – имел место беспрекословный диктат. По-динамовски.
А Старостин их любил. И неслучайно Хусаинов, Логофет тихо заканчивали карьеру в дубле «Спартака», и никто не пытался их выпихнуть. Но это было при Симоняне или Гуляеве. А у Бескова тот же Ярцев – р-раз! – и в «Локомотив». Гаврилов – в «Днепр», Шавло – в «Торпедо»…
В «Спартаке» во все времена существовал тренерский совет. В 1969-м в него входило девять игроков! Весь основной состав, кроме молодых, – меня и Васи Калинова. Мы сидели за дверью, а эти девять с Симоняном и Старостиным решали, кто сегодня играть будет. Это была наша «фишка» – всех опытных игроков таким образом делали по-особенному ответственными за результат. Было ли это обидно Симоняну, главному тренеру? Нет, потому что он – воспитанник Старостина и привык именно к демократическому методу. У него было свое мнение, он его отстаивал на тренерском совете – и если доказывал, его вариант принимался. Но мнение тренера не было безальтернативным.
Потом Бесков тоже заинтересовался этой формой, однако он предлагал игрокам писать записки со своим вариантом состава. Но определял-то состав после этих записок все равно он, а тут все происходило лицом к лицу, в открытой дискуссии.
Мы близки по духу с Никитой Павловичем, он мой учитель. И когда в начале этого года в течение короткого периода времени умерли Гиля Хусаинов и Юрка Севидов, Симонян сказал мне:
– Надо и того, и другого через спартаковский манеж пронести, сделать там панихиду. Они достойны этого.
Это и есть спартаковское отношение к игроку. Лично я воспринимаю человека как брата, даже если он один матч сыграл за «Спартак». И мы с Симоняном понимаем, что сегодня в «Спартаке» этого продолжения дела Старостина нет – как в восприятии футболистов, так и в контакте с трибунами. Недаром болельщики вывешивают плакаты, посвященные Николаю Петровичу: «Он все видит».
Когда-то мне потребовалось время, чтобы это понять и почувствовать. В 1971 году я заявил, что ухожу из «Спартака». В первые годы карьеры меня донимала своеобразная болезнь – за десять-пятнадцать минут до конца матча сводило икры. Как подумаю: «Слава богу, вроде не сводит», – начиналось. Потом, в 1972 году, психолог в сборной мне этот комплекс снял. Но до этого, в 1971-м играли мы на Кубок с «Кайратом», и я почувствовал судороги. Я попросил левого хава Киселева, чтобы он «опустился» на мое место в защиту, иначе от меня просто начнут убегать.
Киселев сделал это, но по привычке стал подключаться к атакам, и на нашем фланге возникло несколько опасных ситуаций. В раздевалке Симонян начал резко меня отчитывать, что и вызвало ответную реакцию: я, сжав зубы, через травму играл, а мне еще и «пихают»! В дальнейшем пришел к выводу, что после игры вообще нельзя ничего говорить – ни тренерам, ни игрокам, поскольку все взвинчены и конфликт может вспыхнуть мгновенно. А тогда заявил, что не приемлю такого отношения и ухожу.
Не поехал на очередной сбор, матч просидел на трибуне. А ночью мне позвонил Николай Петрович. И, выслушав все мои доводы, уничтожил их всего одним:
– Женя, запомни: Симонян и Старостин – это еще не «Спартак». «Спартак» – это что-то неизмеримо большее.
Даже после того как мы заканчивали карьеру, проезжая мимо Красносельской, где находился кабинет Старостина, заходили к нему с просьбами – ребенка в детский сад устроить и т. д. Мы все были для Старостина детьми, которым всегда нужно помогать. И он говорил, что можем приходить в любое время, – поможет всем.
Сегодня такого нет.
Отношения Старостина с Бесковым складывались в течение многих лет, еще до совместной работы в «Спартаке». В 1975 году на основе «Спартака», занявшего годом ранее второе место, была сформирована олимпийская сборная, которую возглавил Бесков. И вот поехали на отборочный матч с Югославией в город Нови-Сад. Играем 0:0 – и на следующий день переезжаем в Белград. Начальник делегации от Спорткомитета – Симонян, главный тренер – Бесков, второй – Гуляев, который возглавлял тогда «Спартак», начальник команды – Старостин. Игроки, за редким исключением, из «Спартака».