Поэтому мы могли как угодно относиться к тому, что Гуляев нудно читал по бумажке, какие упражнения будем делать на тренировке. Рассказывали, что, когда то же самое было в прежние времена, Нетто выходил и говорил:
– Этой х…й мы заниматься не будем. Бьем по воротам двадцать минут, «квадрат» – пятнадцать минут, и все, валим.
И делали именно так.
Во время тренировок Гуляев напоминал не тренера, а кинорежиссера во время съемок. Стоял в центре поля в белой кепочке, рубашке и трусах, и говорил:
– Проходим и забиваем!
И шесть человек, передавая друг другу мяч, без сопротивления шли на вратаря и забивали ему. Ну какой в этом смысл? Но Николай Алексеевич был нормальный человек, не обижался, когда игроки ему что-то говорили.
Почему Старостин его возвращал? Потому что именно Чапай был главным в «Спартаке». И тренер для него – не главенствующий человек. Николай Петрович настроит – а игроки выйдут и победят. И Гуляев был свой, спартаковский, которого можно вместо Симоняна поставить, а через какое-то время вернуть Симоняна. И оба воспримут это нормально. В конце концов, мы могли называть Гуляева «гнусавым» – но в 1974-м выиграли с ним серебряные медали!
«”Спартак” надо передавать в спартаковские руки», – это было главным тезисом Чапая. Возвращения того же Гуляева – именно отсюда. Один раз тезис не сработал – в 1976-м, со спартаковцем Крутиковым.
Но тогда, впрочем, и самого Старостина убрали…
В конце 1975-го мы играли еврокубковые матчи против «Милана» – сначала на «Сан-Сиро», потом в Сочи. В том чемпионате мы заняли десятое место, и обстановка вокруг «Спартака» стала напряженной. У Старостина появились недоброжелатели – в частности, некто Парфенов из московского горсовета профсоюзов, отвечавший за спорт.
Потом я слышал такую версию. Николай Петрович мог квартиры людям делать, автомобили, тем более что его брат Александр Петрович работал в Министерстве торговли РСФСР. Так вот, этот Парфенов вроде бы попросил Старостина «пробить» квартиру для его сына – а Чапай этого делать не стал. После чего чиновник начал ждать прокола.
Прокол этот заключался не только в низком для «Спартака» месте в таблице. Еще хуже было то, что на таможне при вылете в Милан несколько игроков попались на вывозе валюты, что было запрещено. С командами за границу всегда ездили «дяди Вани» – люди из органов. Этот «дядя Ваня» сделал так, чтобы непосредственно на таможне скандал был замят, и выехали мы в Италию в полном составе. Но такие вещи тут же сообщались «куда надо». Чаще всего при выезде валюту не проверяли, а тут – проверили.
На самом деле это была не первая такая история. И иногда они били по «Спартаку» очень больно. Так, после сезона 1972 года ушла плеяда прекрасных игроков, во многом благодаря которым я и стал самим собой так быстро. Они попались на таможне с ввозом мохера и стали невыездными, после чего отправились на заработки в Кутаиси. Им на смену пришла молодежь, которая быстро посчитала, что научилась в футболе всему. Была разрушена преемственность поколений, и это был первый шаг к провалу 1976-го.
А тогда, в Милане, история получила развитие и потому, что «Спартак» проиграл 0:4. Помню, сели в автобус, который вез нас из отеля на стадион, и Юрка Дарвин мне говорит:
– Жень, мне сейчас приснился сон, что «Милан» нам четыре гола забил.
– Хорошо, что ты проснулся, – пошутил я в ответ.
В итоге нам эти самые четыре и отгрузили…
Приезжаем в Москву – и встает вопрос об отставке Старостина с поста начальника команды. Он, мол, был ответственным за политико-воспитательную работу, но мало того, что результат сезона оказался неудачным, так еще и представителю капстраны 0:4 проиграли, и на таможне попались. Все в один клубок сплелось.
Тут я понимаю: надо что-то делать. Николай Озеров и внешнеполитический телекомментатор Валентин Зорин, болельщик «Спартака», подсказывают мне, куда надо идти. Направляюсь к секретарю ВЦСПС Богатикову и говорю:
– Старостина нельзя убирать, он – это наше все! – И добавляю демагогический, но по тем временам весомый аргумент: – Николай Петрович еще с Лениным встречался!
Профсоюзный босс сказал, чтобы мы спокойно ехали играть в Сочи, а они подумают и все будет нормально. Ответный матч мы у «Милана» выигрываем 2:0, забили я и Папаев. Возвращаемся. Вопрос по Николаю Петровичу должен вот-вот решиться. Беру всю команду, и мы идем в ВЦСПС просить за Старостина.
Сидим в приемной. И вдруг из кабинета Богатикова выходит сам Старостин! Мы и не знали, что он, опередив нас, сам туда пошел. Но без толку: показывает мне жестом две скрещенные руки: мол, все уже решено. Входим, пытаемся Чапая отстоять, я произношу пламенную речь, что это основатель «Спартака», великолепный воспитатель… Как об стенку. Богатиков отвечает, что через год мы его будем благодарить – поскольку они нам молодых спартаковских воспитанников дают, руководящее звено омолаживают.
Здание ВЦСПС находилось на Ленинском проспекте, у меня там стояла машина. Вышли и обсуждаем: что делать? Я ответил, что надо продолжать бороться – ехать в московский совет «Спартака» и подавать заявления об уходе. Причем по одному, чтобы никто не смог обвинить нас в заговоре. Все согласились.
Я поехал на машине, остальные – на метро. Приезжаю к Пивоварову, председателю московского совета «Спартака», подаю заявление. Через четыре дня вновь оказываюсь у него и спрашиваю:
– Как вы будете реагировать?
– На что?
– Ну как? Заявлений-то много!
И тут выясняется, что их оказалось всего два – от Миши Булгакова и меня! С тех пор в коллективные игры не играю.
Старостина, а с ним и Гуляева, убрали. Крутиков же, которого назначили главным тренером, не хотел, чтобы Николай Петрович был рядом с командой. В дальнейшем, когда его вернули, Чапай всячески Крутикова игнорировал, даже когда уже годы спустя начали финансово помогать ветеранам, его из списков вычеркивал.
Крутиков, Варламов и Хусаинов, возглавившие команду, были плоть от плоти спартаковцами. Но тренерство – особая профессия, и значение тут имеет не только клубная принадлежность. Футболисты бывают хорошими и плохими, и тренеры – тоже. И такая команда, как «Спартак», не должна идти на изначальный риск и приглашать тренерами людей, которые в этой профессии еще ничего не добились.
Поэтому, когда берут Черчесова или Карпина, а потом задаются вопросом «А получится ли у них?» – мне это не понятно. Ведущие клубы не должны брать людей с таким вопросом-сомнением. Брать надо тех, у которых получится.
Симонян – это особый случай. Тогда был Старостин. У Николая Петровича был нюх, он не ошибался. И прикрывал тренера-новичка своей широкой спиной. Когда в 1989-м «Спартак» с Романцевым в его первом же сезоне выиграл чемпионат СССР, то победил не Романцев, а Старостин! Победил в принципиальном споре с Бесковым, теми же игроками, которые у него выступали. И будь Старостин рядом с нынешними молодыми тренерами, то им было бы несравнимо легче.
В 1976-м чемпионат разделили на два – весенний и осенний. Сделано это было в угоду киевскому «Динамо» и Лобановскому, годом ранее выигравшим Кубок кубков и Суперкубок. Я, будучи в сборной, в первой части турнира за «Спартак» почти не играл. Команда в весеннем чемпионате заняла четырнадцатое место, что уже было плохим сигналом. Но, если честно, я смотрел на это со стороны и думал: вернемся мы с Прохоровым и в осеннем чемпионате отыграем, как надо. Ан нет…
В сборной для меня тоже все закончилось неудачно. Киевляне хотя бы в Кубке чемпионов официальные матчи играли, а я вообще нигде. И я пошел к Лобановскому, чтобы тот отпустил за «Спартак» сыграть – набрать игровую форму к Олимпиаде. В итоге за неделю до вылета в Канаду я узнал от посторонних людей, что на Игры не еду. Разочарованный, возвращаюсь в «Спартак» и вижу, что он – нулевой. Выхожу на тренировку, смотрю – что такое? Это что – «Спартак»?
Когда Крутиков только принял команду и проводил первую тренировку, он построил всех вместе – основной состав и дубль. И велел рассчитаться на «первый-второй».
– Зачем? – спросил я.
– «Первые» начнут как основные, а «вторые» – как дублеры.
– Но ведь у команды есть реально существующая «основа», а есть – дубль! – изумился я.
Крутиков ответил, что не знает, кто у него одни, а кто – другие. Наверное, это был педагогический метод, чтобы всех в равные условия поставить…
Была еще такая история. Крутиков берет игрока Радика Рахимова из Волгограда, а завтра у нас игра с Киевом. И ставит его с первых минут! Как это?! Ведь мы еще даже не знаем, как он играет! Такая вот шла работа.
Спартаковские ветераны – очень значимые люди. И Крутиков в том числе. Мне не хочется его обижать, но насколько он был сильным игроком, настолько нулевым оказался тренером. Да еще и с какой-то злобой по отношению к Старостину. Жизнь показала, что тренировать ему не дано. Обижайся, не обижайся, но от этого никуда не денешься.
Осенний чемпионат, несмотря ни на что, мы начали неплохо. После десяти игр имели одиннадцать очков – по двухочковой системе – и даже находились в пятерке лучших. Обыграли весеннего чемпиона, московское «Динамо», 1:0, и сыграли вничью 2:2 с «Торпедо», будущим чемпионом осенним. После той игры Крутиков в раздевалке сказал:
– Надо постараться в Европу залезть.
А я думал: «Игры-то нет никакой». И даже вслух сказал:
– Не вылететь бы…
Как говорится, мысль материальна. Следующие два матча, «Черноморцу» в Москве и «Крыльям Советов» в Куйбышеве, проиграли. Они и оказались ключевыми. Перед двумя последними турами сложилось так, что четыре или пять команд, договорившись между собой и отдав матчи друг другу, выпихивали в первую лигу «Спартак». Если, конечно, мы выигрывали не оба оставшихся матча, а только один. Так и вышло: в итоговой таблице у пяти клубов было по четырнадцать очков, а у нас – тринадцать.
При этом надо быть объективным. В предпоследнем туре мы принимали «Шахтер», и судил арбитр Фардман, завершавший карьеру. Ему сказали, что «Спартак» должен выиграть. И он просто «убил» «Шахтер», дав в его ворота смешной пенальти. Игрок горняков Сафонов говорил мне: