В 1974-м Бесков возглавлял первую сборную. В начале года играли в Одессе с чехословаками и уступили. Вечером Константин Иванович подошел к компании игроков, среди которых был и я. Мы что-то обсуждали, смеялись, а он сказал:
– Смеетесь? Народ сегодня переживал, а вы за страну не переживаете, поэтому и проиграли.
– Почему это – «вы проиграли»? – ухватился я. – Это мы все проиграли – вы как тренер, а мы как игроки.
После чего услышал, что как футболист деградирую на протяжении последних двух-трех лет. Всю ночь мучился, а утром меня пришел будить Алексей Парамонов. Мы улетали в Киев на игру «Динамо» – «Спартак», и я сказал ему, что не хочу больше играть за сборную. Тот говорит: «Да успокойся ты!»
Затем пошел докладывать, что всех разбудил, и вернулся ко мне возбужденный:
– Он на меня наорал! Больше с ним работать не буду!
Я встал, пошел к Бескову и сказал, чтобы в команду меня не вызывали. Понимая, что за это придется отвечать, добавил «страховочную» фразу:
– Считаю, что недостоин сейчас играть в сборной.
Он ответил, что наши с ним мнения совпали. Еду в Киев. На следующий день туда прилетает «Спартак», и Старостин спрашивает, что я натворил. Выясняется: Бесков заявил в ЦК партии, что Ловчев отказался защищать честь страны на международной арене.
Больше в тот год меня не вызывали, благо матчи были только товарищеские. Но я здорово отпахал в сезоне, перешел в полузащиту, мы заняли второе место после Киева. В конце года должен был состояться единственный официальный матч в Ирландии, и я не сомневался, что буду вызван. Однако прежде пригласили в Спорткомитет. Старостин пошел со мной и говорил:
– Только молчи!
Для начала Бесков начал все в мой адрес высказывать. Я хотел ответить, но Старостин не позволил. И в сборную меня действительно вызвали. Ребята в пику Бескову выбрали меня комсоргом. Но мы проиграли 0:3, Константина Ивановича убрали из первой сборной, которую сделали «киевской», и перевели в олимпийскую. И он пригласил меня на разговор. Сидели в креслах, пили кофе.
– Создают олимпийскую сборную на базе «Спартака», – сказал он. – Ты – один ветеран. Помоги мне собрать команду. И скажи, на какой позиции хочешь играть.
Я обещал помочь, насколько смогу. Сказал, что команда у нас по составу слабовата, но духом мы сильны.
– Добавим, кого нужно, – ответил Бесков.
Это был нормальный разговор нормальных людей, и такие беседы окрыляют. А что касается позиции, то я уже в силу опыта прекрасно чувствовал себя в роли центрального полузащитника, держал все в своих руках. О чем и сказал тренеру.
В первой же контрольной игре в Сочи против «Днепра» на четвертой минуте забиваю гол, но тут мне шипами разрезают колено – все равно что мениск без наркоза вырезали. Десять дней лежал. А когда встал, мы сразу поехали за границу, и Бесков вдруг ультимативно заявил:
– Или выйдешь защитником, или вообще играть не будешь!
Когда летели обратно, я в самолете подошел к Старостину и сказал, что больше не играю в футбол. Потому что хочу зависеть от футбола, а не «от этого самодура, который…». После чего не поехал на сборы даже со «Спартаком».
Приехал Старостин, вызвали меня в Спорткомитет, долго разговаривали и уговаривали. Тем более что и первая сборная во главе с Лобановским на меня рассчитывала. В футбол я, конечно, вернулся, но каким после этого было мое отношение к Бескову, догадаться нетрудно.
По ходу 1977 года я чувствовал, что Бесков меня потихонечку выталкивает из «Спартака». Симонян вызывал футболиста Ловчева в сборную на отборочные матчи ЧМ‑78 даже из первой лиги. И после апрельского матча в Венгрии я прибыл в Москву с полной уверенностью, что тут же надо лететь на игру «Спартака» в Ашхабад. Оказывается – не надо. Потом уже администратор рассказал, что Бесков запретил брать мне билет. Стало ясно, что он просто изолирует меня от команды.
18 мая – ответный матч с теми же венграми в Тбилиси. Перед вылетом говорю Николаю Петровичу, что обязательно прилечу в Свердловск на матч «Уралмаш» – «Спартак». Прилетаю в Домодедово, сразу иду в кассу, беру билет – и перезваниваю Старостину, что все в порядке, завтра буду играть.
Я же оставался безумным спартаковцем и хотел быть на поле все время! Хоть меня еще в 1975-м Лобановский в Киев звал – я тогда отказался. Нам надо было вернуться в высшую лигу! Газетные заголовки вроде «На наших глазах умирает “Спартак”» рвали мне душу.
Короче, прямо в аэропорту взял билет в Свердловск. Было два самолета – в 10:00 и 10:10. Я перепутал, не обратив внимания, что «мой» рейс летит с посадкой в Кирове. В итоге прилетел в Свердловск за полчаса до игры. Выскакиваю – стоит одно такси, уже полное. Говорю, что я – футболист «Спартака», и прошу довезти до стадиона. Таксист отвечает, что люди едут на похороны, но если согласятся взять меня четвертым на заднее сиденье, и в тесноте доехать до стадиона, то он не против. Они согласились.
Приехал уже по ходу первого тайма. А у меня нет ни билета участника – ничего! Подбегаю к контролеру, представляюсь, меня впускают. Нахожу Старостина и администратора, открывают раздевалку, я мигом переодеваюсь и минуте к 35-й бегу по кругу к скамейке запасных. Народ узнает, начинается шум, овации. Я подбегаю и спрашиваю Константина Ивановича, кого мне менять. Тот пребывает в растерянности, потом указывает на кого-то: «Вот его».
Подхожу к судье на линии, а он говорит:
– Не могу выпустить. Тебя в протоколе нет.
Как?! Я же звонил и говорил, что буду. Вчера за сборную играл, через всю страну ехал…
– Ничего не могу сделать, ищи инспектора матча. За три минуты до конца первого тайма по стадиону объявляют, что инспектора просят зайти туда-то. Он подходит и тоже говорит, что ничего не может сделать.
Так и не пустили. Я был как обос…нный. Переоделся, обиженный до безобразия. Игра закончилась нашим поражением – кажется, 1:2. Тягостная обстановка. Заходим в гостиницу, все берут свои ключи и расходятся по номерам. А я со своими шмотками сижу внизу. Проходит полчаса, а меня никто и не думает заселять! Этим мне просто показывают: «Иди на фиг!» Слава богу, вышел Николай Петрович и с удивлением спросил, что это я тут сижу. Он меня в итоге и разместил, но угнетенность была страшная.
Бесков сделал капитаном Прохорова. То, что меня разжаловали, добавило ощущений. Нет, формально были выборы, но когда я на них приехал, ребята мне рассказывали: Константин Иванович обходил всех и говорил, что нужно выбрать Прохорова.
То, что в 1977 году в «Спартаке» сложились две группировки – ловчевская и прохоровская, – правда. Я считал, что Александр плохо влияет на футболистов. Дело в том, что он сдал квартиру в Москве и хотел уйти в Киев. Те два чемпионата, которые мы с Прохоровым все время жили со сборной в Киеве, не прошли даром. Его уговорили, потому что Рудаков уже был на сходе, и вместо слабого тогда «Спартака» он оказывался в чемпионской команде. Семья Прохорова уже переехала в столицу Украины, и однажды Лобановский даже пошел на то, что поставил его играть за «Динамо», хотя тот не был официально заявленным.
Но игра ва-банк не сработала, разразился скандал, с киевлян сняли очки. Прохорова вернули в «Спартак», в Тарасовке было собрание. Председатель «Спартака» Пивоваров уговаривал меня не выступать против вратаря. Но я сказал, что человек, убежавший из «Спартака», не должен за него играть и я против его возвращения.
В 1977-м у Прохорова уже не было квартиры, и он жил в Тарасовке. Так же, как и Ярцев, Хидиятуллин, Глушаков и остальные приезжие ребята. После игры там выпивали. А вокруг меня, ко всему прочему еще и человека непьющего, группировались москвичи, а также Дасаев, который жил не на базе, а в Москве у родственников. Единственный, кто не примыкал ни к одним, ни к другим, – Романцев. Его Бесков и сделал капитаном, после того как в команде не стало ни меня, ни Прохорова.
А со спиртным был связан такой случай. Володя Федотов строил дачу и пригласил посмотреть. Строителям надо было купить пару бутылок водки, и по дороге я зашел в магазин. И когда расплачивался, по моей спине легонько постучали, я обернулся и увидел пацана лет одиннадцати.
– Дядя Ловчев, дайте автограф!
Я, запихнув бутылки в подмышки, расписался. Так стыдно мне не было ни разу в жизни.
Скольких людей эта водка сгубила… Васька Калинов был моим близким другом, мы пришли в «Спартак» вместе. Он пил очень много и быстро сошел. А потом как-то приехал ко мне в офис, весь опустившийся. Приехал с сыном, а тот и говорит:
– Дядь Жень, я уже неделю не ел.
Я накормил его и сказал:
– Ты знаешь, как сюда доехать. В любое время, когда захочешь есть, приезжай сюда, и тебя всегда покормят.
Вася попросил у меня денег – заплатить за место на стоянке, чтобы его взяли туда работать. А потом пропал. Однажды мой сын играл за дубль «Локомотива» в Балашихе, откуда Калинов родом. И болельщики сказали, что Ваську убили и они его тихо похоронили на местном кладбище. Мы с Борисом Духоном туда поехали, искали могилу, но не нашли. И никто не знает, где она. Потом я нашел его жену, и она рассказала, что тогда уехала с сыном отдыхать к ее родителям на Украину. А вернулась – его нет. Пропал без вести. Может, в братской могиле где-то лежит. Очень больно…
…Но вернусь к группировкам. Конечно, такие вещи разъедают команду. И, когда я уже ушел, вроде бы в Тарасовке была такая ситуация. Повара и уборщицы рассказали Бескову про «поддачи» после игр, после чего он моментально убрал из основного состава Прохорова и поставил Дасаева. Тот хорошо сыграл с «Зарей» – и пошло-поехало. Вскоре Прохорова в команде уже не было.
Кстати, наши с Прохоровым отношения, считаю, на игре не сказывались. Вратарь он был хороший, и когда вытаскивал сложный мяч, я подходил и хвалил. Более того, у меня была машина, а у Прохорова – нет. И иногда я ему давал ее без всякой доверенности. Годы спустя, когда при мне была команда ветеранов, он в ней играл.