Бесков относился к «Спартаку» с пренебрежением. Я чувствовал это и в то время, когда он уже работал с командой. Когда мы по весне тренировались в манеже, на соседних полях занимались дети. А тренерами в школе были великие спартаковцы, олимпийские чемпионы – Огоньков, Тищенко.
Как-то Огоньков вышел на тренировку, не переодеваясь – в цивильной одежде. Мальчишки с ним в «стенку» играли и били по воротам. И Бесков, глядя на это, отпускал весьма едкие реплики – об отношении к делу и т. д. Может, по существу он в чем-то и был прав, но интонация! Для меня это были кумиры, а для него – лишь детские тренеры.
Бесков создал в «Спартаке» специфическую атмосферу. Уйдя из команды, я не часто приезжал в манеж в Сокольниках – а когда приезжал, то слышал:
– Тс-с!.. Сейчас Бесков будет здесь проходить.
Все его боялись, что противоречило спартаковским нравам, воспитанию, ауре.
Мне кажется, его привычка смотреть футбол с трибуны была обусловлена не только желанием лучше видеть игру. Представьте, что чувствует игрок, когда тренер ему на протяжении всего матча «пихает»: мол, все делает не так. А в раздевалке вся эта долбежка продолжается. У футболиста будет реакция отторжения и ничего больше.
А Бескова они во время игры не видели и не слышали. И тем более эффективным становился в течение нескольких минут перерыва его грозный взгляд или ехидные фразы. А говорил он очень ехидно, это невозможно передать словами. В 1977-м проспал отъезд на тренировку Женя Сидоров.
– Ждать не будем, – решил Бесков. А в ответ на реплику, что Сидоров – игрок основного состава, спросил: – Основного состава чего? Цеха, завода?
И Бескову не нужно было кричать – сама тональность была предельно уничижительной. Как и в Кисловодске в 1972 году по отношению к Симоняну, когда у того были семейные неурядицы, он переживал и от спиртного его быстро «развозило». Сидим с Федотовым, Володя говорит:
– Константин Иванович, мы сейчас такси возьмем, Никиту Палыча завезем.
А в ответ – презрительное:
– Да он пить не умеет!
Как я после такого – учитывая, что Симонян ко мне как к сыну относился – мог Бескова воспринимать?
Нескольких игроков Бесков не унижал, но таких был минимум. Возможно, потому что те же Черенков или Родионов были тихими, безответными. Зато Пасулько, Шмаров, Бубнов – со своим мнением, с гонором. И вот им доставалось по полной программе.
Поколение чемпионов 1979-го клянется Бескову в любви. Притом что он же их и раскидал по другим командам. Понимаю – у них других тренеров, по большому счету, не было. А у меня был Симонян, Блинков в молодежной сборной. Я всегда воспитывался в семейной футбольной обстановке, где мы могли быть нерадивыми, но все равно оставались любимыми. И даже несмотря на то, что Старостин очень обиделся за уход в «Динамо», он не позволил журналисту Колядину из «Советской России» утопить меня, когда тот приехал собирать материалы для фельетона.
Уже в 1977-м мне стало ясно, что Старостин и Бесков не смогут нормально сосуществовать. Они представляли собой противоположные модели жизни в обществе – демократию и диктатуру. Модель Бескова мне не подходила, и я ушел.
Впрочем… Я столько всего про Бескова рассказал, что он предстает сплошь нехорошим человеком. Но это не так. Это – мое видение взаимоотношений с ним.
Бесков точно так же, как Старостин, чист, честен и свят перед футболом.
Просто я – человек Старостина. Но и к Бескову, несмотря ни на что, отношусь с уважением.
В «Динамо» я ушел, наверное, назло. Хотя вскоре понял, что в глазах Старостина после того перехода многое потерял. Председатель российского совета «Спартака» Борис Иванов вызывал, предлагал поехать играющим тренером в «Спартак» из Орджоникидзе, но я уперся. Хотел вернуться в сборную, а из «Динамо» это было сделать легче, чем, например, из «Зенита», куда меня звал Юрий Морозов. К тому же я хорошо знал Сан Саныча Севидова и пошел к нему.
Первую официальную игру за «Динамо» я провел на Кубок СССР весной 1979-го против… «Спартака». И мы выиграли 3:0. Помню, на следующий день с Пильгуем, Гершковичем и еще несколькими ребятами пошли выступать перед зэками. И меня спросили:
– Вы всю жизнь говорили, что преданы «Спартаку», а вчера взяли и его разгромили. Как же так?
И я ответил:
– Иногда что-то делаешь не по своей воле. Вы же здесь тоже сидите не по своей воле?
В «Динамо» я пробыл недолго, и счастья этот период мне не принес. 1979-й я отыграл полностью, но из-за кагэбэшного доноса во время поездки в США сняли Севидова – и началась тренерская чехарда. Весной 1980-го я подошел к тогдашнему тренеру Горянскому и попросил отпустить.
Когда произошла история с Титовым, в памяти тут же всплыл этот неудачный динамовский опыт. Он еще был в «Спартаке», я нашел его телефон и позвонил. Удивительная вещь: на мое «Егор, здравствуй» он тут же ответил: «Здравствуйте, Евгений Серафимович», хотя до того по телефону мы никогда не общались. Объяснил, что узнал меня по голосу.
Я сказал:
– Егор, ты как человек, который прошел некий жизненный этап, не имеешь права сам уйти из «Спартака». Если они тебя выгонят – сами подпишут себе приговор, потому что народ им этого не простит. К тому же время постоянно меняется – и тренеры тоже.
Титов слушал. Я продолжил:
– Хочешь, распишу, что будет дальше? Я ведь был в этой шкуре. В «Спартаке» ты – неприкосновенный. Газеты обсуждают эту историю и стоят на твоей стороне, а не на стороне Черчесова. Если я какой-то матч проводил не на пределе возможностей, к этому относились снисходительно, потому что у людей была память о моем десятилетии в «Спартаке», они знали, что я буду за эту команду рвать и метать. А в «Динамо», сам туда попросившись, стал рядовым футболистом, с которым могли сделать что угодно. Так же будет и с тобой. А ты привык управлять в «Спартаке», вот в чем дело.
Но Титов сказал:
– Да нет, уже все, дело решенное…
Я так же вел себя, когда считал, что «Спартак» не поддерживает меня против Бескова! На следующий день встретились с Симоняном, и я рассказал о звонке Егору. Никита Палыч попросил меня набрать его номер и стал говорить те же самые слова. Но и его Титов не послушал, и все произошло именно так, как я и говорил. Взять хотя бы деньги, которые ему не выплатили в «Химках» и в Казахстане. В «Спартаке» по отношению к Титову так не поступили бы никогда. Да и что касается игры, то от Егора требовали быть таким же, как десять лет назад. Но, помимо того, что время идет, для этого обязательно нужно окружение. А такого окружения, как в «Спартаке», у Титова там не было.
Много раз слышал историю о том, что якобы Романцев в 1976-м вернулся в Красноярск после того, как я назвал его «деревней». На эту тему мы с Олегом тоже объяснились.
Я начал играть за «Спартак» в чемпионском составе и был тогда молодым парнем. А уже через три года стал, можно сказать, ветераном команды, которому нужно было тянуть ее на себе. Такая пошла селекция. Одно дело – взгляд на игру Никиты Павловича, и другое – Гуляева, который был уже в возрасте и заканчивал тренировать.
Если «Спартак» проигрывал, я ночью плакал. И, учитывая такое мое отношение к этой команде, был убежден, что каждый приходящий игрок должен соответствовать уровню тех, кто ее покидал. А с какого-то времени «Спартак» от Хусаинова и Осянина начал уходить к игрокам классом намного ниже. И, конечно же, я бесился и гонял всех.
Хорошо помню, как Романцев приехал и стал играть на той самой позиции левого защитника, на которой я, перешедший к тому времени в полузащиту, играл много лет. И, видимо, в каком-то матче наорал на него и назвал «деревней». Почему говорю «видимо» – сам этого не помню, не отложилось в голове. А эту версию мне поведали другие.
По-моему, Кокарев сказал мне, что Олег обиделся и уехал. Помню, я подумал: «Дурак, что ли?» Сразу решил позвонить и извиниться. И звонил, и разговаривал, но он уперся. И только Константин Иванович, придя в «Спартак», вернул Романцева.
Каким образом? Красноярский «Автомобилист» относился к числу спартаковских команд и, по-моему, тоже играл в том турнире, где Бесков присмотрел в костромском «Спартаке» Ярцева. К тому же, побывав в Москве и почувствовав атмосферу большого футбола, Олег понимал, что настоящий футбол – здесь, а не там.
Плюс к тому, одно дело, когда тебя в команду зовет тренер Крутиков, и другое – тренер Бесков. И разговор не такой, что ты, Романцев, идешь в команду, где верховодят Ловчев и Прохоров, а что мы собираем новую команду, где будут твои ровесники и ребята из второй лиги. Не знаю, как все было обставлено, но, полагаю, Романцева сумели убедить именно так.
Недавно я прямо спросил Олега о том, говорил ли я ему в 1976 году что-то подобное тому, что рассказывается. Ответил он так: «Да, ты ко мне отнесся не очень хорошо».
В тот день мы закрыли эту тему. И я не виню Романцева. Каждый человек воспринимает те или иные слова по-своему. Значит, обиделся Олег, такой у него характер. Другое дело, что можно было открыто все это обсудить – и он бы понял, что я так говорил не со зла.
А всплыла история с «деревней», кажется, в 1994-м, когда тренер спартаковского дубля Виктор Зернов пригласил моего сына Женю к себе в команду. Он приехал в Тарасовку – а потом, даже не потренировавшись и посмотрев со стороны матч дублеров со сборной Ирака, вынужден был уехать. Потом Зернов спросил меня:
– У вас что-то в отношениях с Романцевым не так?
Я-то той старой истории значения не придавал, и мне стало обидно – при чем здесь сын? Но такая версия прозвучала.
Проверить ее я не мог, так как в «Спартак» был не вхож. Хотя, когда в 1989-м были выборы главного тренера, фигурировала и моя фамилия – наряду с Нетто и Романцевым. Конечно, сегодня ясно, что Старостин, много лет будучи против Бескова и загодя готовя ему преемника, «вел» Романцева, готовил его к «Спартаку» через «Красную Пресню», Орджоникидзе… И поступил верно.