– Все, за что бы ни взялся, ты должен делать хо-ро-шо! Если чувствуешь, что какое-то занятие тебе не подходит, – лучше и не начинай. А если футбол тебе нравится, то ты должен быть не просто достойным этого занятия, а идти впереди всех. Чтобы не только друзья тебя признали, но и остальные.
Считаю, что настойчивость, напористость Игоря идут как раз от настроя мамы – быть лучшим и только лучшим! Он впитывал это – и потом его стали любить миллионы.
В 1917-м, после Февральской революции, мама вместе с подругами приехала в Москву. Здесь же интересная жизнь была – не то что в Эстонии, в глуши! Ходить тогда было принято в красных косынках, проявлять свою активность, восторженность, участвовать во всех возможных митингах. На любой вкус. Она говорила:
– Нам больше импонировали большевики. Их выступления были более активными, конкретными, понятными.
Поэтому Октябрьскую революцию они с другими девчатами поддержали.
Отец вступил в партию большевиков в 1918 году, после покушения Каплан на Ленина. Это называлось – ленинский призыв. А вот мама членом ВКП(б) так и не стала. У нее был свой кумир – Лев Троцкий. Поэтому в 1925 году своего первого сына, то есть меня, она в честь него назвала Львом.
Родители в то время уже жили на Сретенке, в Даевом переулке. Там же пятью годами позже появился на свет и Игорь. Квартирный вопрос в Москве тогда стоял очень остро. Многие во время революции уехали, кто-то был репрессирован – в 1918 году в Москве начались, как сейчас выразились бы, «зачистки». От буржуазных элементов.
Жилплощади освобождались – а выдавали их власти кому? Прежде всего тем, кто освобождал московский Кремль от юнкеров. А отец вместе с другими латышскими стрелками в этом процессе был очень активен. Он был артиллеристом, и у нас дома одной из игрушек была артиллерийская болванка. Мы с Игорем ею очень гордились.
И вот отец получил одну из комнат большой квартиры, которая раньше целиком принадлежала какому-то госслужащему, который не перешел на сторону советской власти. Что с ним стало – не знаю. В коммунальную квартиру, которая образовалась, заселили пять семей. Все – представители латышских стрелков. У одного было две комнаты, у остальных по одной.
Потом мама рассказала: две комнаты в той квартире были у папиного друга детства, с которым они сначала работали на мебельной фабрике, а затем были латышскими стрелками. И когда я родился, он предложил:
– Александр, мы с женой и в одной комнате проживем, а вас уже трое. Поэтому переселяйтесь-ка в нашу вторую комнату.
Просто так, ничего взамен. Такие отношения тогда были между друзьями. А дом этот снесли в 1999-м. В том самом, когда не стало и самого Игоря.
Собственную квартиру на набережной Тараса Шевченко он получил в 1955-м. За победу в знаменитом товарищеском матче со сборной ФРГ, которому посвятил стихотворение Евгений Евтушенко. Там же дали квартиру и Анатолию Ильину. Я того матча, естественно, видеть не мог, поскольку только в 1956-м вернулся домой из лагеря в Норильске…
Между мной и Игорем в Даевом переулке родилась еще сестра, которую я не помню. Она умерла совсем маленькой. Мама говорила: «Если бы твоя сестренка Нина осталась жить, не было бы Игоря». Он родился через пять лет после меня. И уже в пять лет начал играть в футбол.
– Юлия Васильевна рассказывала, как она смотрела в окно из кухни, которое как раз во двор на площадку выходило, – вспоминает Лариса. – И прекрасно видела, что там все ребята намного старше его. На пять, даже семь лет! Но как только мяч попадал к нему, никто отнять не мог.
– И я тоже не мог, – кивает Лев. – Он нападал, я оборонялся, он меня постоянно «проворачивал», обыгрывал, а я злился: «Вот чертенок!» А у него – радость большая. Старшего брата накрутил!
Я всегда болел за «Спартак». Начал в том самом 1935-м, когда команда только появилась, а мне десять лет было. Болеть начал потому, что прочитал одноименную книгу Джованьоли. Гладиатор Спартак ведь был народным героем, которого все мальчишки в Союзе тогда любили. Читали, переживали, «вооружались» так же, сражались… Романтика!
– А Игорь вначале за «Динамо» болел! Мне Левина мама рассказывала.
– Так и было, – подтверждает Лев. – А мне это очень не нравилось. Как это так – старший брат за «Спартак», а младший… Но просто за «Динамо» большинство ребят со двора болело. Оно-то далеко не первый год уже существовало, много лет было на ведущих позициях. «Динамо» было самым популярным названием – и в Москве оно было, и в Киеве, и в Тбилиси. Органы, в конце концов, представляло, что в то время было престижно. В общем, серьезная, взрослая команда. А «Спартак» только-только появился.
Игорек все хотел на настоящую игру посмотреть, не только во дворе. «Мама, я хочу на футбол». – «Нет, нельзя. Тебе пять лет – как ты один пойдешь, там столько народу, милиция конная! А вот если с Левой – я тебя пущу». А я сам особо не рвался. Нет, пошел-то в итоге с удовольствием, но до того в голову не приходило пойти посмотреть, как в футбол на настоящем стадионе играют.
«Динамо» с кем-то играло. Подробностей не помню – в памяти осталось лишь то, как я брата оберегал, когда мы после матча к только что открытому метро шли. Конная милиция создала коридор, и все по нему двигались. Боялся, что коняшка копытом брыкнет и в маленького попадет. Все время пытался сделать так, чтобы тогда она меня ударила, а не его. Но ничего не случилось.
А через какое-то время они с другом пошли сами в «Динамо». Забраковали! Маленькие, мол, щупленькие, на ногах еще твердо стоять не можете, а уже в футбол гонять хотите.
– А ему все равно хотелось пойти в команду, где бы его всерьез играть научили. И тогда Лева сказал: «Только в “Спартак” могу тебя отвести», – улыбается Лариса. – Он и согласился.
– И я его отвел, где-то в районе Чистых прудов это было. В «Спартак» его приняли. Ему уже было лет девять.
– Отношения у нас с братом были очень дружеские. Я же и на горшок его сажал! Вместе играли, елку импровизированную на Новый год наряжали – настоящие-то тогда были запрещены. Это считалось буржуазным предрассудком, а Рождество – религиозным праздником, которые требовалось выжигать каленым железом. А когда елку уже стало можно купить и она осыпалась, мы любили собирать иголки в кучу и на машинках развозить их по всей комнате – была у нас такая любимая игра. При этом он все любил ломать.
– Мама рассказывала, что Лева с малолетства был строитель, все время из кубиков складывал что-то. А Игорь видел это, р-раз-два – и все разрушал! – улыбается Лариса.
– Вот мы сейчас говорим, а я даже помню его голосок в эти секунды: «Левушка, дай я что-нибудь сломаю!», – подтверждает Лев. – Потом, в футболе, наоборот, конструктором игры стал. Может, повлиял сосед по коммуналке, латышский стрелок. Для меня он был учителем математики, а еще у него была шахматная доска. И мы с ним постоянно фигуры двигали – даже такая фотография, довоенная, сохранилась. Маленький Игорь уже присматривался. И потом он стал здорово играть в шахматы, это было его хобби.
– Как-то раз он даже с Ботвинником играл дружескую партию, во время какого-то отдыха. По-моему, вничью. Когда в последние годы у Игоря была болезнь Альцгеймера и мы не оставляли его ни на минуту, иногда он говорил мужу: «Левушка, давай в шахматы сыграем». Садились, расставляли фигуры. Потом Лева куда-то выходил – и Игорь, чувствуя, что на доске что-то не то, быстро переворачивал ее. Чтобы его фигуры оказались у Левы и наоборот. Мог еще и фигуру какую-нибудь сдвинуть, а потом сказать: «Лева, ты что-то не то здесь наделал»… Но когда он был здоров – в шахматы действительно хорошо играл, и все об этом говорили.
– Ремень родители никогда не использовали – ни меня ни разу не огрели, ни Игоря. Мы и так слушались, маму – в особенности.
– Свекровь рассказывала, что Игорь, гоняя мяч во дворе, все время разбивал обувь до ужасного состояния. И его отец, приходя с работы, всегда ее чинил. Какая мудрость матери – она была великая женщина. Вроде бы и очень строгая – но за это никогда его не ругала. Потому что понимала, что ему футбол очень нравится. Молча смотрела, во что он обувь превратил, и отцу отдавала.
– Сапожную лапу, с помощью которой отец восстанавливал Игорю обувь, я по сей день храню, она у нас на даче. Эта лапа помогла появиться в футболе капитану олимпийских чемпионов и чемпионов Европы.
– Мама у них два слова скажет – и все в струночку. Помню, жили мы в Даевом переулке, у нас с Левой уже дочка была. Мы втроем в одной комнате, а в другой – Юлия Васильевна и около нее Игорь на раскладушке. У него уже к тому времени давно была своя квартира на набережной Шевченко, но мама-то ему обед всегда даст. Еда была готова, она всегда стирала, все для него делала. Потом уже, когда Ольга Яковлева в его жизни появилась, он переехал на Шевченко, но после игры все равно к маме, домой приезжал!
И вот однажды прихожу с работы. На диване сидит Игорь. А он, когда приходил, первым делом брал газету. Так вот, сидит он с этой газетой, мама же стоит около стола. И за что-то его так распекает! А это уже шестидесятые годы, Люсеньке нашей годика три-четыре, а Игорь в роли капитана и Олимпиаду, и Кубок Европы выиграл.
Она ему говорит, говорит – а он в газету вцепился, но головы не поднимает. Хоть бы когда-нибудь сказал: «Мама, это не твое дело! Это моя жизнь, что хочу – то и делаю». Ни разу такого не было. Что он натворил тогда? Выпил лишнего, что ли… «Ты или пьешь, или играешь». Это она ему все время говорила. И еще: «Или ты будешь первым, или уходи из этого футбола совсем».
– Брат курил, – замечает Лев. – Причем тайком от мамы. Но она все равно как-то узнавала об этом, и ему каждый раз попадало. Разговор бывал неприятный, от которого он и бледнел, и краснел, и обещал больше не делать. С выпивкой было по-другому: это дело он иной раз любил. На игре, главное, не отражалось, потому что меру знал. Только после игры. Все спартаковцы собирались на улице Горького, в ресторане «Арагви». Там они всегда после матчей садились и общались – когда выигрывали, точно, но и когда проигрывали, по-моему, тоже…