Как-то я услышал, будто в Японии нашли средство от Альцгеймера. Написал письмо Юрию Лужкову. Мол, вы хорошо знаете Игоря – а они с ним действительно были очень близки. Один – капитан сборной СССР и «Спартака», другой – капитан команды правительства Москвы. Не раз нам вместе доводилось бывать, в том числе и за столом.
Вскоре получил ответ – не лично от Лужкова, а на каком-то высоком медицинском уровне столицы. Мол, это ошибочная информация; не только японцы, но и все остальные, в том числе и мы, такие исследования проводим, но положительных результатов нет. И потом не раз еще слышал: мы вас не обманываем, не уходим от ответа. Потому что если бы лекарство действительно было, то уж бывшему президенту США и премьеру Великобритании помогли бы с лечением.
– Все произошло для нас абсолютно внезапно, – рассказывает Лариса. – Когда мы звонили: «Игорек, как дела?», он отвечал: «Все нормально, все хорошо». – «Ну, когда встретимся?» – «Ты знаешь, я на сборы должен поехать. Меня какое-то время дома не будет». Несколько раз такое повторялось. Какие, думаем, сборы? Позвонили Оле: «Что происходит? Игорь действительно уехал?» – «Да что вы его слушаете? Он совсем из ума выжил. Такие чудеса здесь вытворяет! И вообще, прошу вас приехать сюда. Надо серьезно поговорить».
Мы собрались, приехали. У него диван, а на нем что-то грязное лежит, не пойми что. «Вот, можете полюбоваться. Я ему сказала, что постель не поменяю, пока не помоется».
А чтобы помыться, крана в раковине не было. Только душ, а туда он лезть боялся.
«И ходит грязный как свинья, – жаловалась Ольга. – Я ему говорю: или мойся, или жрать тебе не дам. И что, думаете, он помылся? Нет! Однажды квартиру бросил, куда-то пошел гулять, ключи потерял. Вообще не знаю, что с ним делать. Лева, решай как хочешь. Я больше за него отвечать не могу и не хочу. Снимите с меня эту ответственность».
– А вскоре письмо мне прислала. Вот оно:
«Лева! Игорь находится сейчас у себя дома. Уходя на работу, я буду вынуждена закрывать его на ключ с десяти утра до шести вечера. Единственное, что я могу обеспечить сейчас, – это питание и нормальный уход после шести вечера. Когда же будут вечерние спектакли, то я этого не смогу. Искать ему сиделку – для этого у меня сейчас нет ни времени, ни денег, ни сил. Ему же еще необходим медицинский уход, так как здоровье его ухудшается. Уже что-то и с легкими происходит.
Брать на себя какую-то ответственность за его сохранность я не могу, так как уже 14 мая должна уехать на гастроли в Ленинград. Если же мне не ехать, то придется оплачивать театру большую неустойку, а на это у меня нет денег. Оставлять же его одного – значит обречь его на гибель. Эту ответственность, повторяю, взять на себя не могу, так как вот уже девять лет я ему не родственница, но помогала ему выживать, насколько у меня хватало сил и средств.
Из всех разговоров и без них я понимаю, что это очень трудный больной, который вам не нужен ни при каких обстоятельствах. Понять это я могу, но должна услышать твой голос и твое решение, как единственного его кровного родственника, чтобы я имела право что-то предпринимать с его судьбой».
– Получив это письмо, Лева сразу сказал: «Даже разговора нет – конечно, я его заберу», – говорит Лариса. – А ее слова «чтобы я имела право что-то предпринимать с его судьбой» означали, что она отдала бы его в психушку. Оля же говорила: он ничего не знает, ничего не помнит. Сама же нам признавалась: «Я его тут ремнем гоняла…»
А ведь мы до разговора с ней даже не знали, что он больной, между прочим. Не поняли и то, где она написала, что уже девять лет Игорю не родственница. А разъяснилось все, когда через некоторое время через Парамонова и Симоняна Игорю дали квартиру в Бескудниково. Его надо было туда прописать, Лева взял его паспорт – и оттуда узнал, что они с Ольгой разведены с 1987 года. Никто из родственников об этом ничего не знал! Поэтому она так с ним и обращалась: забирайте, не нужен.
Ольга говорила, что болезнь началась у Игоря еще до шестидесятилетия, когда в 1990 году на стадионе в его честь был устроен большой праздник. Мол, уже тогда у него были какие-то странности. Но мы-то никак не могли этого понять, потому что фактически были от Игоря изолированы. Притом что, оказывается, они уже три года как развелись…
– Скажу вам одну потрясающую вещь, – говорит Лев. – Вот подарили брату машину тогда на шестидесятилетие, «Жигули». Вскоре начались трудности со здоровьем. А однажды машина исчезла. И вот после того письма Ольги я приходил к нему, на набережную Шевченко. Обычно вечером она уходила на спектакль, а мы с Игорем гуляли. И он все говорил: «А где же моя машина?» Я спрашивал: «Игорек, а ты помнишь, где последний раз ее поставил?» – «Да вроде здесь».
Я у Ольги спрашиваю, она только рукой машет: «А-а, ее уже давно растащили на запчасти». – «Ну а где документы?» – «Игорь их куда-то спрятал, понятия не имею». Вопрос был исчерпан. А потом оказалось, что был такой человек, Костя Ефимов, друг Игоря, которого она попросила эту машину продать; он умер недавно. Документы передала, все, что нужно. Ему и в голову не могло прийти, что Игорь об этом ничего не знал. Ефимов нам рассказал, что лично вручил ей две тысячи долларов, вырученные от продажи. После чего она начала делать в квартире ремонт. Он был возмущен, узнав об этом…
А в 1996-м она его выставила. Когда мы за Игорем приехали, консьержка сказала: «Слава богу, что вы его забираете. Потому что нам надоело слышать этот мат, с которым она бегает по дому, по подъезду, его гоняет. А он, бедный, ночью в одних подштанниках. Заберете – ему хоть спокойней будет».
– В последние годы, если заходил разговор об Ольге, он называл ее либо «Яковлева», либо «Петлюра», – усмехается Лариса.
– Точно, Петлюра, – подтверждает Лев. – «И что этой Петлюре от меня надо?»
– Лева с ним все время был. Спали в одной комнате, у Игоря там кровать была, а у Левы – тахта. И Игорь как ребенок – от нас никуда не отходил. Я на кухню – он тоже: «Лариса, я посижу с тобой?» – «Давай, Игорек, конечно». На дачу ездили, три лета там тоже жили с ним. Он все говорил: «Лариса, ну дайте я чем-нибудь помогу, ведь я все умею делать!» – «Игорек, давай, конечно! Мы сейчас вместе с тобой все сделаем. Морковку чистить умеешь?» – «А как же!» – «Ну, ты почисти морковку, а я тут буду пока свои дела делать». Проходит час, я уже борщ сварила, а он, бедный, все сидит морковку чистит… И спрашивает: «Все нормально?» Я, конечно, отвечаю: «Спасибо, молодец, ты мне очень помог»…
Потом приходит Лев, рубит дрова на заднем дворе. Игорь идет и говорит: «А давай я тебе помогу, Левушка. Что мне делать?» – «Рубленые дрова собирай в корзинку, а я потом унесу». Не знаю, сколько он там собрал, но несколько поленьев положил и ушел. Приходит ко мне на кухню и говорит: «Лариса, ты знаешь, что он меня заставил делать? Представляешь – меня, олимпийского чемпиона, заставил дрова таскать!» – «Игорек, не может быть! Ты серьезно?!» – «Серьезно». – «Посиди здесь, я ему сейчас дам чертей». Пошла, спрашиваю у Льва: «Как было дело?» Он все объясняет и говорит: «Положил три полена и ушел».
Он через пять минут все забывал, абсолютно. Однажды смотрю – из дома выходит, на нем все, что возможно, надето. Сумка в руках, в ней все Митькины игрушки. «Игоречек, ты куда собрался?» – «А я пойду, ребята меня звали в Тарасовку, у них сейчас сборы. Они меня пригласили, я схожу». А вокруг нашей дачи лес кругом. Говорю: «Ты знаешь, они действительно тебя приглашали, но сейчас поехали на тренировку. На обратном пути заедут, тебя возьмут – и тогда поедете в Тарасовку. Поэтому давай пойдем, все положим и подождем. Как они подъедут, я их сюда приведу». Он положил вещи, походил чуть-чуть – и все, ушло это наваждение.
Или сижу я, что-то делаю. Он из своей комнаты идет сосредоточенным шагом. «Лариса! Лариса! Куда он ушел?» – «Кто?» – «Маслаченко». – «А что такое?» – «Вот только что я же с ним разговаривал, а уже его нет, ушел». – «Ну, пойдем к тебе в комнату». Входим, а там трансляция матча, и Маслаченко комментирует. Говорю: «Игоречек, дело в том, что он зашел буквально на две минуты. А потом вернется, потому что ему тоже с тобой надо поговорить. Сиди спокойно, смотри игру». Он досмотрел матч, и Маслаченко исчез. Вот так наша жизнь эти три года и текла.
Все эти годы – и когда было еще ничего, и когда уже совсем плохо, ему одна мысль покоя не давала: «Я хочу домой». – «Игоречек, домой нельзя». – «Почему?» – «Потому что там заперто». – «А ключи?» – «А ключи Ольга нечаянно увезла с собой на гастроли». – «А Мика, собака?» – «А Мика у Гали, Ольгиной сестры. Да ты не волнуйся, она скоро приедет». Проходит десять минут: «А где эта Петлюра?» – «На гастролях. Ключи у нее, Мика у Гали». И настолько часто этот диалог у нас происходил, что маленький внук, которому было три-четыре годика, выучил и говорил: «Дядя Игорь, Ольга на гастролях, ключи у Ольги, а Мика у Гали».
Но он все повторял: «Я хочу домой». Думаю, то, что он был лишен привычной обстановки, где жил, тоже очень его подкосило.
Один раз он сбежал с дачи. После этого мы уже забор поставили. Но представляете, мы в Черноголовке, шут знает где, и он до дому добрался!
– Милиция ему помогла, – объясняет Лев.
– Нам соседка говорит: «Ваш Игорь поехал в Москву». Как?! А у меня, говорит, сосед ехал на машине – Нетто стоит на дороге, голосует. Он остановился. И слышит: «Можете олимпийского чемпиона довезти до автобусной остановки?» Довез. Мы тут же звоним Ольге: «Оля, он сбежал и уехал. Думаем, что явится». Часа через полтора-два опять набираем и слышим: «Да, он приехал». На следующий день Лева его забрал.
– Как-то я ему сказал: «Игорь, тебе же дали как заслуженному мастеру спорта новую квартиру». Он и отвечает: «Не нужно мне никаких квартир. Моя квартира – на Шевченко. А в новую квартиру пускай Ольга и едет».
– А, была ведь и еще одна ситуация! – оживляется Лариса. – Ольга не сразу нас перед фактом поставила: забирайте или в психушку. Сначала она устроила его в какой-то реабилитационный центр для спортсменов при больнице на Каширке. И сказала: «А вы за это время решите, что будете с ним делать». Он оттуда все время пытался сбежать. Его ловили, а потом к нам подошла заведующая и сказала: «Вы его заберите, а то мы вынуждены будем отправить его на первый этаж, в психиатрическое отделение, где все под замком сидят. Потому что мы не хотим нести ответственность, если он сбежит и что-то случится».