Прочитала в вашей беседе с родителями, что Игорь ездил на «Победе», которую получил за золото Олимпиады в Мельбурне, до 1990 года. Это не так – наверное, они запамятовали. Да, «Победу» он в 1957-м, следующем после Игр году, получил, и мы на ней все время катались, он нас каждое лето вывозил на ней в Звенигород и забирал оттуда. Но в 1970 году вышли первые «Жигули», «копейка». Белая. И он стал ездить на ней, а та «Победа» ни до каких девяностых годов не дожила. На шестидесятилетие, в 1990-м, руководство Москвы подарило ему «Москвич».
Он знал только, как заправить машину. Открыть капот и посмотреть, что случилось, – это было не его. К технике Игорь был совершенно неприспособлен. Но автомобили у него почему-то никогда не ломались! Иногда мой отец спрашивал: «Игорек, а ты свечи поменял?» или еще что-то подобное. «А зачем? – спрашивал он. – У меня все едет». Аккумулятор не разряжался, никаких поломок не было. Причем он приезжал к бабушке в Даев переулок и разрешал нам, детям лет двенадцати, сидеть в машине. Представляете, какой это был кайф для дворовой компании в то время! Открывал нам двери, и мы там тусовались, говоря по-современному. Никогда не боялся, что мы что-то испортим, набедокурим.
Не приходил к бабушке без шоколадки или еще какого-то подарка для меня, хотя бы маленького. Даже в 60–70-х, когда изобилия не было, у нас всегда были бананы, ананасы, мандарины от дяди Игоря. Он был очень добр и баловал меня. Когда стала постарше, подарил мне первые французские духи. Какие-то платьица, кофточки, косметику… От кукол перешли к этому.
И строгости, воспитательных ноток от него я никогда не слышала. За все годы нашего общения Игорь мне в чем-то отказал только один раз. Когда я закончила институт по специальности «учитель английского языка», мне в школу не очень хотелось идти. Просила его помочь с трудоустройством в Олимпийский комитет или еще какую-то спортивную организацию, где мог бы пригодиться английский. Переводчиком. Игорь неожиданно резко ответил:
– Чтобы я своими руками из племянницы сделал проститутку?! Никогда!
Не знаю, какой у него в связи с этим был жизненный опыт, откуда возникли такие ассоциации. Мне было двадцать, я не стала ничего выяснять, а просто обиделась. Нет и нет. Меня потом мама, которая работала в Министерстве культуры, устроила в управление цирков. Позже никаких разговоров на эту тему не вели, к тому же, когда я заканчивала институт, мы и общаться с ним стали меньше – как раз в то время у него появились первые признаки болезни… Вообще, никаких личных и глубоких разговоров – про мальчиков, выбор профессии или еще что-то серьезное – у нас с ним не было. Скорее обо всем этом беседовали с Ольгой.
То, что бабушка ее так и не приняла, – опять же неправда. Она ее приняла, у них установились прекрасные отношения. Она постоянно приезжала на Сретенку и помогала ей. Есть письма бабушки, которые она писала Игорю во время его работы на Кипре в 1967 году – Игорю было тридцать семь, он возглавлял клуб «Омония». Там всегда – «Оленька приезжала», «Ты мне только ничего не покупай, купи что-то Оленьке». Она называла ее только так. Они до последнего с ней тепло общались. И Ольга хоронила ее…
Не знаю, почему в ее адрес в последнее время пошел такой негатив. Может, это какой-то чисто психологический перекос из-за того, что она не смогла сидеть с больным Игорем и попросила его забрать. Но, по-моему, это была совершенно честная просьба. Не могла она в девяностых, работая в театре, полностью за ним ухаживать и брать все на себя!
Вот разговаривала с Ольгой Ивакиной, вдовой бывшего вратаря «Спартака» Валентина Ивакина. Почему-то Алексей Парамонов в своих интервью говорил, что он единственный из «Спартака», кто был на свадьбе Нетто и Яковлевой в ресторане «Прага», и что бабушка туда не пришла. Так Ольга Владимировна мне сказала: «Да ты что, там пол-«Спартака» было! В том числе и мы. А Озеров ее вел. Такая веселая свадьба была! Просто она была молодежная. Родителей там не было ничьих».
Мы традиционно собирались вместе у бабушки первого января. Не в саму новогоднюю ночь, а на следующий день. Игорь с Ольгой, мама с папой, Ольгина мама Анна Григорьевна, мамина сестра Галя с мужем, я приезжала на каникулы… Либо все приходили к Ольге. Еще собирались пятого мая, в бабушкин день рождения. Что касается дня рождения Игоря, то помню только последние лет пятнадцать, но не в детстве. Может, меня тогда просто не брали. А на Новый год Ольга иногда даже привозила специально для меня своих подруг в костюмах Снегурочки. Конечно, с подарками.
Лучшим его другом из футбольного мира был, наверное, Анатолий Ильин. Он был его соседом, и дядя Толя был непременным участником пирушек в доме. Остальных я называла по имени-отчеству, а Ильина – дядя Толя. Это уже говорило о его близости к семье. Еще в число его ближайших друзей входил Костя Ефимов, человек из Большого театра. Но, кроме Ильина, в постоянном семейном кругу его общения больше из спортсменов не было никого. Футболисты – это была другая компания.
Сейчас с Ольгой перезваниваемся, хоть и нечасто. Мы очень хорошо ладим, причем, если с Игорем у нас были более тесные отношения до моих пятнадцати лет, то с ней – в студенческие и вообще молодые годы. Мы могли поболтать и про молодых людей, и про косметику, и про тряпки, и вообще про жизнь. Я очень любила приходить к ним домой – и уже больше к ней. Она кричала: «Игорь, к тебе племянница пришла!» Он: «Люсенька, как дела?» – «Хорошо». «Ну, передавай привет папе». И все. «Если надо помочь – ты скажи, я помогу». В душу не лез, но и к себе особо не пускал.
С Ольгой у нас было гораздо больше общих интересов. Артистка, молодая, красивая, популярная… Часто приглашала меня в театр. Я была абсолютно на всех премьерах, прогонах – генеральных репетициях. Она мне очень помогла, когда я болела. Я училась на вечернем отделении, и мне, как и всем в советское время, нужно было работать. Но из-за нездоровья работать целый день было невозможно – и благодаря Яковлевой, честно скажу, числилась литературным секретарем у Алексея Арбузова. На два с лишним года Ольга сделала мне этот рабочий стаж.
Не видела никаких тяжелых отношений между ней и Игорем. Передо мной были три пары друзей семьи. Ольга с Игорем, мамина сестра Галя с мужем и пара из Звенигорода. Никогда не замечала, чтобы у них были какие-то разногласия. Хотя, может, они их не выносили на люди – тут мне судить сложно.
Особенно меня возмущает эта история с якобы ребенком вне брака. Она выросла из ниоткуда! Никакого ребенка нет и быть не может. Там еще была Ольга Чернышева, и я просчитала просто по дням. Этого физиологически не могло быть! Ведутся разговоры, что он куда-то с ней ездил, в Ригу возил. По времени вообще не стыкуется, могу потом все расчеты показать.
Во-вторых, никто ничего об этом не знал и не слышал. Сделали ДНК-экспертизу, и по ней – ноль. Обратите внимание вот на что. Вы, Игорь, – тоже племянник знаменитого человека, поэта Шаферана. Но вы же нигде этим не кичитесь, не подписываете свои публикации: «племянник Шаферана»! Потому что вы самодостаточны, у вас своя жизнь, а о нем пишете отдельно – именно как о нем. Зачем человек подписывает свои посты – «зять Игоря Нетто»? Тем более когда ты точно знаешь, что никаким зятем не являешься. Ему чего-то не хватает в жизни и нужно самоутвердиться за счет чужих людей…
Расстраивает меня и то, что Ольгу в последние годы стали поливать – считаю, ни за что. Игорь ее любил. Даже ради той любви, мне кажется, ее нельзя хаять. Ему бы это не понравилось, совершенно точно.
В последние годы жизни у уже серьезно больного Игоря все равно были просветления. Самое интересное – когда к родителям, которые его забрали к себе, приходили гости, он нормально общался. Просто, когда они уходили, он уже об этом не помнил. Провалы в памяти. Или мы могли на даче пообедать, выйти погулять, а потом он заходит на кухню: «А мы обедать будем сегодня?» Мама отвечает: «Игорек, я посуду мою, мы только пообедали». – «А, да? Ну ладно». И уходил смотреть телевизор. Никакой агрессии у него не было. Такой же спокойный и добрый, каким я его и знала. Всегда предлагал помочь что-то сделать, хотя не был приучен что-то делать руками. Очень любил играть с маленьким тогда Димкой, сыном моей младшей сестры.
Помню, как-то его положили в спортивный диспансер, прихожу навестить, и он спрашивает: «Люсенька, как дела? Как в школе?» А я как раз тогда какой-то период в школе работала. Рассказываю ему про школу, он задает другие вопросы. И только тогда понимаю, что он меня воспринимает школьницей, той Люсенькой! Мог спросить: «Ты у бабушки была, может, ей что-то отвезти надо?» А бабушку в 1977-м похоронили, на дворе уже давно были девяностые…
Показывала ему свою детскую фотографию. Он реагировал: «Ой, Люсенька! Она с бабушкой, надо их навестить». Я, взрослая 40-летняя Люся, и Люсенька, которой было пять, восемь, десять лет, для него были совершенно разными людьми, он нас не ассоциировал. Уже в последний год за столом сидим, и он спрашивает папу:
– А где сестра?
– Какая сестра?
Оказывается, он имел в виду меня. Хотя его сестра умерла совсем маленькой и еще до его рождения.
Но часто узнавал, разговаривал, и все было нормально. Как и на публике. Единственное – помню, в октябре 1996 года в Колонном зале был большой концерт в честь семидесятилетия Никиты Симоняна, и мы туда пошли с Игорем и еще одним его другом, Костей Самохиным. Игорь со всеми здоровался, разговаривал. Мы тоже с кем-то разговорились, упустили его. В фойе играл оркестр, и он пошел здороваться с музыкантами… Тут надо было стоять рядом, держать его за руку и направлять.
Я не замечала, чтобы Игорь после карьеры игрока чувствовал свою неустроенность. Такое впечатление, что он – по крайней мере, до болезни – был все время занят. Он же много ездил. Работал на Кипре, в Греции, Иране, Азербайджане еще советских времен. Постоянно ездил со сборной ветеранов. О нем точно не забывали. Для окружающих он оставался кумиром до последнего дня.