Был один случай. У каждого в номере в Тарасовке уже стоял телевизор. Смотрю – команда стала играть хуже, а отношения внутри ее – не то чтобы плохие, но какие-то… странные. Раньше смех, шум, гам, приколы на тренировках, а тут стало как-то спокойненько. Слишком спокойненько. И вот проиграли, вничью сыграли. Говорю:
– Давайте-ка все телевизоры в подсобку, а вы будете общаться в холле.
И все вернулось, и игра тоже! Один телевизор в холле – ребята пошутят, подначат друг друга. Общение должно быть, а не так, чтобы каждый в своей норе!
Менялись и игроки, и обстановка. Футболисты не виноваты, что сейчас телевизор включишь или видеокассету – а там можно и порнографию, извините, голых баб смотреть. Раньше этого всего не было, и требования были простые – работа, работа, работа. Говорил им: успеете все, главное – на имя свое работайте. Николай Петрович любил фразу: «Сейчас ты работаешь на имя, а потом имя будет работать на тебя».
Менялись и журналисты. Дима Аленичев прав, когда говорит, что со временем у меня появилась определенная закрытость. Одно дело, когда журналистов – один-два, ты их знаешь, спокойно разговариваешь. Но со временем газет стало больше, репортеров – тоже. И когда уже люди начинают наглеть, к футболистам в номера звонят, и те во время отдыха интервью дают, когда начинается систематическое «сказал одно, а написали другое», а футболист потом подходит: «Олег Иванович, я этого не говорил!»…
Вот тогда у меня и началось это более жесткое отношение, и к журналистам в том числе. И когда случилось это несчастье в матче с Украиной после шести побед, включая ту что над французами на «Стад де Франс», наш комментатор хотел с игроками сразу после игры пообщаться. Шел по полю такой веселый, довольный. А игроки, естественно, расстроены после такого: ну какое тут тебе интервью? И не стали с ним говорить, так он потом сказал в эфире: «Вот, украинские футболисты общаются, а наши двух слов связать не могут, необразованные…» Разве можно так? Но не помню, чтобы я когда-то решал вообще не ходить на пресс-конференции. Иногда ходил, иногда нет. По настроению.
А насчет того, что на сборы команду сажал… Это ведь не просто так было. Говорят: вот, мол, Романцев жесткий, заставлял игроков сидеть взаперти на базе, читать книги. Ерунда все это! Какие времена были – многие помнят. Ну что он там поест, когда в магазинах ничего нормального нет? Помню, Сашка Бубнов когда-то сказал: «У нас двое детей, мы с женой не можем себе позволить какую-то кулинарию по такой-то цене, а покупаем вот эти котлеты, подешевле». Я ответил: «И мы с Наташкой тоже эти покупаем». Есть нечего, дети маленькие, пеленки надо им стирать, ночью вставать. Ну что это за подготовка, правильно?
И не каждый мог себе водителя позволить, чтобы на тренировку поехать. Кому-то приходилось сначала на метро, а потом на электричке добираться. Как после такого на работе сосредоточиться? А работа серьезная была. Приходилось использовать метод повторения, подчас бесконечного. Людям нужно тысячи раз сделать какое-то упражнение на тренировке, чтобы оно «на автомате» получилось в игре. Это как с Дасаевым: чтобы так высоко взлетать в воротах, он был вынужден перед тем тысячи раз на тренировках падать лицом в грязь.
Я только за то, чтобы они побольше дома были! Сейчас такая возможность есть. Продуктов сколько угодно и где угодно, супруга памперсов закупит – пеленки стирать не надо. А раньше… Футболист после этого приходил расстроенный, голодный, невыспавшийся. Его не на поле надо было выпускать, а в порядок сначала приводить. На базе же за ним постирают, накормят, он спокойно выспится – мобильных-то тогда не было… Вот из-за чего все эти сборы были, а не потому, что ты им не доверяешь, думаешь, что они что-то натворят.
Тишина в автобусе, когда мы ехали на игры, – это да. Канчельскис и Аленичев говорили, что у Фергюсона и Моуринью музыка гремит. Ну греметь она не может. Вряд ли там грохот, все же в наушниках едут. Надо иметь в виду, что у каждого – свои привычки и традиции. А перед играми ребята должны настраиваться. Кому-то хочется покемарить. Зачем раздражать друг друга? Ты, образно говоря, любишь шансон, я – битлов, он – Владимира Семеновича Высоцкого, любимого моего актера. Кому-то нравится, чтобы громко, чтоб в уши било, а кому-то – тихонечко слушать спокойные мелодии. Не может быть двадцати пяти человек, которые слушают одну и ту же музыку. Это неправильно. Поэтому мы и не давали включать ее на весь автобус.
Кто-то жаловался, что Романцева боялись и улыбаться после поражений в раздевалках было смерти подобно. А вот как вы считаете, когда заходит команда в раздевалку, проиграв, и все улыбаются, смеются, анекдоты травят – это правильно или нет? Если нет, так, значит, правильно боялись. После поражений плакать надо, а не смеяться. Но я и не помню, чтобы кто-то приходил и смеялся. Люди искренне переживали за результат.
Из интервью Романцева в день назначения главным тренером сборной России в июле 1994 года для газеты «Спорт-Экспресс»:
«Логика развития событий мне подсказывала, что если Павел Садырин уйдет в отставку, то занять его место предложат мне. Учитывая, что большинство в сборной составляют бывшие и нынешние мои игроки, я к этому был готов. На днях в Тарасовку приезжал Николай Петрович Старостин, с которым мы обсудили создавшееся положение. Он посчитал, что мне необходимо принять предложение возглавить сборную, но в то же время надо остаться главным тренером клуба. И рад, что руководство РФС, понимая ситуацию, даже не стало выносить вопрос о совмещении должностей на обсуждение. А вот с постом президента ФК ”Спартак“ мне придется распрощаться.
Спартаковцы периода 1992–1994-го, видимо, станут основными в сборной. Естественно, в зависимости от их готовности. Никаких поблажек никому я делать не буду. Откровенно говоря, боюсь, что заставить играть вместе людей, выступавших за сборную Садырина и отказавшихся от этого, будет сложно. Поэтому главным для меня будет первый сбор, первое собрание, первый разговор с командой. Я в жизни не зол, могу по душам потолковать с игроком, понять его, но подлости, измены и равнодушия не прощу никогда. Такие игроки у меня в командах надолго не задерживались. Это следует понять всем, кто хочет играть в возглавляемой мною сборной».
Совмещение постов в клубе и сборной расходовало энергию, что тут скрывать. Но ни в первом случае, в 1994–1996 годах, ни во втором, в 1999–2002-м, даже не думал отказаться от работы в клубе. Потому что полностью уйти из «Спартака» для меня было невозможно.
В то же время после сезона‑95 оставил главным тренером в «Спартаке» Ярцева, а сам, не уходя с должности президента клуба, сосредоточился на сборной. Потому что она вышла в финальную часть чемпионата Европы и там нужно было работать еще более упорно. Ярцев предполагал, что я сделал так, потому что решил строить новую команду на основе дублеров, – а он же в свое время работал в детско-юношеской школе, и у него это могло хорошо получиться. Пожалуй, так и было. Я ведь говорил, что такому человеку, как Ярцев, нужно верить. Всему, что он сказал. Уникальная, умнейшая личность! А обсуждать то, что говорит умный человек, – значит быть дураком.
В сезоне 1996 года я по возможности старался быть рядом. Но, зная Георгия Александровича, понимал, что он и сам справится. И то, что он выиграет чемпионат, – да, мог предположить. Но все равно было очень приятно. То был очень эмоциональный сезон. И после золотого матча с «Аланией» чувства были такие, что невозможно передать словами. В полнейшей эйфории был! Мозги уже не работали – одни эмоции. Наверное, эти ощущения в Санкт-Петербурге можно сравнить с тем, что испытывал после матча с Киевом в 1989-м.
У нас, как у двух последних президентов страны, был железный договор. Саныч знал – и я знал. Для кого-то случившееся стало неожиданным, но мы заранее условились, что вернусь на должность главного тренера после 1996 года. Я его просил: «На год, пожалуйста, помоги, мне нужно в сборную. А в конце года – вернусь». Ярцев пообещал на сто процентов, что все так и будет. Мы просто дали друг другу слово и выполнили его.
Трудно сказать, закалило ли нас поражение от «Кошице» в квалификации Лиги чемпионов, позволило ли именно оно создать команду, которая следующей весной прошла «Аякс» и дошла до полуфинала Кубка УЕФА. Не знаю. И все-таки – нет. Костью в горле по сей день сидит та неудача. «Кошице» – не та команда, которой можно было проигрывать, это темным пятном на нашем клубе лежит. И надолго останется.
Конечно, обидно было слышать нелицеприятные крики болельщиков после игры с «Кошице». Не радоваться же и просить болельщиков: «Кричите еще!», правда? Было обидно. Но болельщики имеют на это право, елки-палки! Они пришли и хотят, чтобы их команда побеждала!
Однако болельщики тоже разные бывают. Никогда не отнесу к ним людей, которые с трибун оскорбляют великих людей, в том числе покойных – например, Льва Яшина. Какие бы шарфы они ни носили, сколько бы за командой ни ездили – не считаю их болельщиками! Тех, кто бросает камни и кресла, сжигают сектора на трибунах. Однажды в Раменском из-за них даже наш матч прекратили и мне пришлось идти на трибуну. Такие вещи их только раззадоривают – вот какие мы важные и значимые, из-за нас игру останавливают, футболисты и тренеры к нам на поклон идут, а мы еще больше начинаем бесноваться. Наверное, люди в обычной жизни невостребованные, что на стадионе все это компенсируют…
Что делать с ними? Англичане с такими как-то справились, с них пример брать надо. Причем без колючей проволоки справились. Хотя все считали англичан самыми экспансивными болельщиками. Там раньше всех поняли, что нужна хорошая футбольная обстановка на трибунах, куда можно прийти с женой, с ребенком. Теперь у нас эту задачу решать надо.
А перед нормальными болельщиками за поражения, подобные «Кошице», конечно, стыдно. Великие люди просили извинения перед трибунами – то же делали и мы. Мой учитель Николай Петрович любил повторять: «Надо возвращать болельщиков на трибуны».