ерапия». Понял?
Тот ответил, что понял, но боится не вовремя рассмеяться.
– Только попробуй, – говорю.
А Дорошину велел пойти к дороге и найти железку, только не грязную. Приходит – нет ничего. Тогда я сказал, чтобы взяли пинцет. Затем пошел к Лене и предложил попить кофе. Спрашиваю, что с рукой. Тот начинает жаловаться, страхи-ужасы описывать. А мне только того и надо.
– Слушай, – говорю, – тут вот какое дело. У нас Володя Тибетыч знает лечение, называется – металлотерапия. Надо привязать светлый металл к руке и держать ее под углом 45 градусов. Но он никому об этом не говорит, а я случайно узнал. И ты никому не говори. А мы сейчас пойдем к нему – и придавим!
У Лени загораются глаза. Приходим к Тибетычу.
– Володя, – говорю, – давай лечить Леонида Федоровича, хватит! Ну что это такое – пресс-атташе сборной и «Спартака», а ходит с рукой на перевязи. Ты ведь знаешь металлотерапию, я в курсе, от меня ничего не скроешь!
Володя опускает глаза:
– Да, Георгий Александрович, знаю.
Короче, привязали мы Лене пинцет, забинтовали под углом 45 градусов, и он стал так ходить. Дорошин говорит:
– Саныч, тебе ничего не будет, а он пойдет, нажалуется Романцеву – и нас обоих с Тибетычем выгонят на фиг!
– Не боись! – подбодрил я его.
Вхожу к Иванычу, все рассказываю. Тот угорает со смеху. После чего говорю, что сейчас Леню к нему приведу, но чтобы он не смеялся и подтвердил, что тоже слышал о таком методе лечения. Так и происходит. Более того, Романцев говорит, что ему самому применяли металлотерапию и ему сразу стало легче. Трахтенберг – на седьмом небе от счастья.
А потом тренировка заканчивается. Мне надо ехать на телевидение, и Леня один на базе остается. Подзываю его и говорю, чтобы он эту ерунду снял. А он мне в ответ:
– Георгий Александрович, вы даже не представляете, как мне легко сейчас стало!
Мы с Романцевым просто упали от хохота. Тут-то и признались, что разыграли его. Дальше продолжать это было невозможно…
Но вернусь к временам, когда Олег начинал тренерскую карьеру. Итак, его пригласили в «Красную Пресню». Сделал это Николай Петрович. Олег закончил играть и хотел работать, а Старостин видел в нем перспективу.
Мы жили в соседних домах, он знал, что я работаю в Капотне и что эта деятельность принципиального значения для меня не имеет. Позвал помощником – и я с удовольствием пошел. Во-первых, московская команда, во-вторых, у меня уже был определенный опыт в школе, с молодыми ребятами. Да, неумелыми, – но они хотели!
А вот в «Красной Пресне», познакомившись с ней поближе, я не увидел перспективы. Там в основном играли футболисты, которые не подошли «Спартаку» и другим клубам. Умеют больше, чем в Капотне, но будущего уже нет. В ту же спартаковскую игру не попали, а если бы кто-то попал, то в «Спартаке» бы и остался. Вот Серега Родионов – уходил из спартаковской школы в «Красную Пресню», но проявил себя и вернулся в «Спартак».
Однако он был молод и перспективен. А большинство делало все на автомате. В первую лигу с возможностями «Красной Пресни» ее бы все равно не пустили. Тем не менее Олег работой с ней загорелся – она была для него первой, и он хотел самому себе кое-что доказать. У меня же интереса не было. Потому мы и разошлись.
Он на меня обиделся, что где-то на выезде я не встретил команду. А зачем ее встречать, если все для нее приготовлено? Они прилетели очень поздно, поскольку самолет задержался, и я в аэропорт действительно не поехал.
Впрочем, понимал, что все равно не вписываюсь в эту работу. Дурацкие слухи о том, что якобы Романцев меня уволил на партсобрании… Чепуха это хотя бы потому, что я никогда не был членом КПСС.
Но на какое-то время мы разошлись. Не общались, а вот жены наши и дети – продолжали. Поэтому прекрасно знали, как друг у друга дела. Когда Олег возглавил «Спартак» и сразу же стал с ним чемпионом, я абсолютно не завидовал, а, наоборот, радовался, что у него дело пошло.
Сам же играл в это время за ветеранов. Ездили по регионам, которые разбогатели, – Нефтеюганск, Тюмень… Жизнь в то время была тяжелая. Бубукин, помню, звонит:
– Георгий, есть предложение сыграть в Курске. Дают мешок сахарного песку, может, полтора. Поедем?
– Конечно, поедем!
В Казахстане на юбилее космодрома Байконур хозяева нам и растворимый чай, и кофе, и тушенку, и сгущенку дали, как беженцам каким-то. А что делать?
С другой стороны, это было веселое время. Нужно было выживать, а мы еще и удовольствие от общения получали. Спасибо Колоскову, организовавшему сборную ветеранов СССР, которая входила в штат федерации. Деньги, которые мы в ней получали, нам очень помогли. А сколько было круизов! Я тогда на кораблях объездил Испанию, Грецию, Турцию, Мальту. Мы всегда были востребованы.
Ничуть не жалею, что тогда, а потом еще не раз, какое-то время у меня из активной тренерской деятельности выпадало. На мой взгляд, не правы те, кто говорит о том или ином специалисте: «Не работает, время упускает». А ведь можно не работать, зато смотреть много футбола, анализировать со стороны. Порой это время, возможно, даже оказывается нужнее, чем постоянная тренерская работа. Потому что, работая, ты зациклен на этом, живешь своей игрой. И никакой свежести мысли, чтобы с толком посмотреть, допустим, английский чемпионат.
Потом я начал работать на телевидении и на ЧМ-94 в США поехал комментатором. Открою тайну: когда садился к микрофону, в перерыве всегда звонил Николаю Николаевичу Озерову – что да как. В большинстве случаев он меня хвалил, критика звучала очень редко.
Мне предстояло вести репортаж о матче сборной России, и тут кто-то сказал, что в «Спартаке» большие перемены, команда едва ли не разваливается. А поскольку из «Спартака» в той сборной было человек десять, а сколько людей за нее болеют, вы и сами знаете, то люди обратились ко мне с просьбой позвонить Олегу Ивановичу перед эфиром.
Конечно, у меня был его домашний номер – и я его набрал. Он ничуть не удивился, хотя мы несколько лет не встречались. Спросил:
– Ты уже приехал в Москву?
– Да нет, – говорю, – сейчас иду на репортаж.
Ответив на все вопросы, Романцев сказал, что на следующий день после моего приезда из США хочет встретиться.
Олег забрал меня на машине – мы, напомню, рядом жили. Поехали в Тарасовку. А по дороге он выразил желание, чтобы я работал с ним в «Спартаке» – его прежний помощник Александр Тарханов возглавил ЦСКА. Я тут же согласился. На следующий день приступил к работе, которую вспоминаю с огромным удовольствием. А наше расставание в «Красной Пресне» вспоминали без обид: ну что поделаешь, что, если ему там было интересно, а мне – нет?
Романцев меня никогда не перебивал, всегда выслушивал до конца. Поэтому, когда спрашивают, кто в моей тренерской жизни был лучшим президентом клуба, отвечаю: «Конечно, Романцев!» Любой, даже самый сложный вопрос у нас был, как мы выражались, «на одну сигарету». Я никогда не шел к нему, не выработав четкой позиции по той или иной ситуации. Обращался к Олегу, уже имея в голове решение. А правом Романцева было это решение принять или отвергнуть. И эта определенность ему нравилась. Кто-то говорит о нем как о диктаторе, а меня, если наши мнения расходились, он всегда старался убедить. Когда же в 1996-м я был главным тренером, последнее слово по футбольным вопросам оставалось за мной.
В чем главная сила Романцева? В сочетании характера и таланта. Он очень рано помудрел. Постоянно видел его с книгой или что-то пишущим. Мы вместе учились в институте, и я представляю и объем его знаний, и кропотливость, с которой он готовился к экзаменам. Когда говорят, что у действующих футболистов были поблажки, это значит, что мы могли договориться о сдаче экзамена в какой-то другой день. Но никогда не ехали сдавать наобум, не читая учебника. Потому что нам не хотелось выглядеть дураками. Разве что к плаванию не готовились, поскольку я на Волге родился, а он – на Енисее.
Находясь рядом с Николаем Петровичем, Романцев много взял от него как от организатора, а от Константина Ивановича – как от тактика. И еще крайне важно, что Олег Иванович никогда не принимает скоропалительных решений.
Внутри у него может все кипеть – но он умеет сдерживаться. Хорошо его зная, я всегда видел, когда ему что-то претит. И на его месте сразу все бы вслух высказал. А он держит паузу. И какие-то слова вроде «отыгранных футболистов» о Тихонове и Кечинове вылетают у него, только когда совсем накипело. Потому и выходило это невпопад, а настоящий Романцев – другой, вдумчивый и сдержанный.
И, кстати, не только как тренер. Когда в 1996-м он летом закончил работать со сборной, то вплотную занялся клубом. Сел в офисе и здорово наладил всю деятельность там. Клуб стал работать четко, как часы.
Я в то время трудился с командой, но хватало людей, пытавшихся в связи с этим вставлять палки в колеса. Кто-то сказал Олегу Ивановичу, что Ярцеву неудобно, когда он находится на скамейке. И он понял это буквально, в связи с чем поехал с командой всего на два выезда – в Самару, где был совет «Спартака», и на золотой матч с «Аланией» в Санкт-Петербург. И только потом сказал мне об этом, даже не упомянув, кто именно в разговоре с ним эту фразу ввернул. А ведь многие хотели, чтобы Ярцев «сплавился», а Романцев бросил работу в клубе и поехал в Тарасовку. Кому-то излишнее внимание Олега к клубной работе мешало, было не по нутру.
Мне-то, наоборот, когда он присутствовал, было спокойнее, ведь я знал, что он плохого не подскажет. А вот в 1997-м, когда он снова вернулся главным, мне стало не очень удобно сидеть на скамейке. Особенно когда после «Кошице» нас пытались противопоставить, разделить, кричали в его адрес разную погань.
Вот представьте – сидим вдвоем. Ему кричат: «Романцев, убирайся», а меня, наоборот, куда-то там «продвигают». Кто-нибудь из тех, кто кричал, подумал о том, каково не только Олегу, но и мне такое слушать? Это ведь тонкий психологический нюанс. И Романцеву нужно отдать должное – он выдержал.