Понятия «аренда» тогда не было. Просто заранее сказал, что иду в «Локомотив» на год, и договоренность была именно такой. Юрию Павловичу говорил это с самого начала. И когда мне после сезона поступил первый звонок из «Спартака» – тут же пришел и сказал Семину. Чтобы он это от меня услышал, а не от кого-то другого.
Обратно в «Спартак» позвал Бесков. Это было сразу после сезона-88, когда смена тренера еще не произошла. Более того – Константин Иванович пригласил меня к себе домой на Маяковку.
Вот потому-то футболистов в свою команду не беру, пока с ними лично не поговорю. Должен понять – что за человек, чего от меня хочет, к чему стремится? И есть ли возможность ему что-то дать. Правильно Сент-Экзюпери написал: «Ты в ответе за того, кого приручил». С тем же Веллитоном мне стало ясно, что надо в «Спартак» его брать, именно после такой беседы. И раз бразилец не испугался – значит, не такой я страшный!
А тогда Валерия Николаевна встретила, стол накрыла, мы хорошо пообщались. Ярцеву он однажды вроде бы рюмку налил? Мне ничего не наливал. А просто сказал, что Дасаев собирается в Испанию и у меня появится шанс заиграть.
– Ты готов?
– Готов.
Часто вспоминаю тот разговор. Константин Иванович не сказал, что стану основным вратарем. И никогда он никому не говорил: «Приходи, будешь у меня все время играть». Никаких обещаний, кроме одного: у тебя будет шанс показать себя. Я поступаю так же.
А незадолго до Нового года мы узнали, что тренером будет Олег Романцев. Мой первый разговор с ним состоялся в холле манежа в Сокольниках. Инициатива была моя – ситуация-то неоднозначная: приглашал один тренер, потом пришел другой.
– Меня приглашал Константин Иванович, – говорю. – Как быть?
Романцев ответил:
– Я рад видеть тебя в команде.
Больше мне ничего знать не надо было. Не нужны были заверения, что буду основным вратарем. «Рад видеть тебя в команде» – а дальше дело уже за мной. Немного знакомы мы были и до того: он же «Спартак» (Орджоникидзе) тренировал, а я, когда домой приезжал, был несколько раз на базе.
Потом мы поехали на мини-футбольные турниры в Германию, и я был единственным вратарем – Прудников еще не вернулся. Провел турниров, наверное, пять без перерыва, и в трех из них был признан лучшим голкипером. Так стартовал – и потом уже нон-стоп до золотых медалей. С того времени в себе уже вообще не сомневался – с первой секунды, как приехал на эти турниры. Ловил, ловил и еще раз ловил.
Конечно, Романцев с тех пор изменился. Было бы неправильно, если бы прошло двадцать лет – а человек остался абсолютно таким же. Так не бывает. Люди даже внешне меняются – седеют, лысеют, стареют. Но главное для меня было то, что он всегда одинаково хотел побеждать.
И в 2002-м он тоже этого хотел. Просто страна была другая, и устои, менталитет – тоже. В футбол стали приходить инвесторы, власть тренеров начала сходить на нет. Даже в первой своей маленькой команде, «Куфштайне», уже пришлось иметь дело с президентом, вице-президентом, спортивным директором. И нужно было отстаивать свое мнение по каждому приобретаемому игроку.
Привык, а у прежнего поколения с этим было сложнее. Не хочу сказать, хорошо это или плохо, – объективно сложнее. Ведь с самим собой всегда легче договориться, чем объяснять другим людям все плюсы и минусы. А уж когда на кону большие деньги, стоишь перед трудным выбором – брать футболиста или нет…
Будучи спортивным директором, видел, как непросто давался этот процесс Федотову. Раньше футболистов приглашали по звонку из ЦК партии, а сегодня для тренеров старого поколения большой стресс – думать, что за игрока надо заплатить, положим, пятнадцать миллионов, и за это потом отвечать. Далек от мысли, что Романцев не занимается самостоятельной деятельностью по этой причине, но и время, и отношения сейчас другие.
Неправда, что у «раннего» Романцева игроки на установке могли спокойно высказывать свою точку зрения. Нет. Неделю тренер может с кем угодно и о чем угодно говорить, спрашивать о состоянии, узнавать мнения. То есть – собирать информацию. Но на установках уже оглашается окончательное решение, безо всяких дискуссий. Так у Романцева было и в 1989-м, и в 1995-м, и в 2002-м.
Для меня он всегда был открыт одинаково. Потому что я не стеснялся, когда чувствовал необходимость постучать в дверь его комнаты и попросить аудиенции. Это же все от человека зависит. Если мне что-то было неясно – шел и спрашивал. Тем более что с определенного времени, после Федора Черенкова, стал капитаном и в этом качестве должен был с главным тренером обсуждать какие-то вопросы, не касающиеся игры.
Когда, будучи тренером, беру игрока, для меня важны в нем три составляющие – спортсмен, футболист и человек. Именно в такой последовательности. Спортсмен – это соревновательный дух, футболист – игровые навыки и профессионализм, а с человеческими качествами все понятно. Если все три совпадают – это совсем идеально. Но такого видел только одного – Черенкова. Потому что знаю его не только по Тарасовке, но и по проживанию в одном подъезде. Я на десятом этаже жил, он на шестом. И в гости друг к другу заходили не раз.
Федор никогда громко не говорил. У него громкое было другое – удары по воротам, передачи, вся игра. Соперников он убивал молча. Убийца с лицом младенца, ни дать ни взять! Он и был нашим капитаном в 1989-м.
Конечно, здорово на нас подействовала победа в первом круге в Киеве, 4:1. А ведь у них еще весь состав на месте был, и Лобановский тренировал! И на Республиканский стадион сто тысяч пришло. Это был первый матч такого уровня в моей карьере.
Днем перед игрой сплю редко. Ложусь, отдыхаю, дремлю – но полностью заснуть не могу. А перед той игрой – спал. Пропущенный же гол при 4:0 относился к той категории, о которой говорил: когда ведешь с таким счетом, не страшно и пропустить. Но этот матч придал уверенности в том, что мы на правильном пути, окончательно закрепилась вера в себя, партнеров, тактику.
И закончилось все матчем с тем же Киевом – только в «Лужниках», – в котором мы пропустили в самом начале. Чанов выбил мяч от ворот, кто-то головой «продлил». Выбегаю, кричу Базулеву… Короче, мяч с ним мы не поделили, Протасов выскочил, проткнул – 0:1. Но в той команде была особая аура, мы не делали трагедии из ошибки. И из отдельно взятого поражения тоже. Верили в команду. При ста тысячах-то наших на трибунах!
Как Шмаров бил тот штрафной – помню четко, поскольку смотрел по прямой. Поэтому, как только мяч вылетел из-под ноги Валеры, уже все понял. Причем он же правша, а тут левой как дал! И накатила усталость нечеловеческая. Болельщики праздновали, а мы тут только и почувствовали, в каком сумасшедшем напряжении находились. Лишь потом осознали, что мы – чемпионы Советского Союза.
На всех спартаковских празднованиях я тогда только квас пил. Это не легенда. Могу даже сказать, когда первый раз пиво попробовал – в Дрездене, когда с «Вердером» в тридцать семь градусов жары играли. Было такое же колоссальное напряжение, как в матче «Спартак»– «Динамо» (Киев), так как победой обеспечивали себе сохранение места в первой бундеслиге.
Захожу в раздевалку и вижу что-то баночное. А пить хотел – умирал. Открываю, пью – не задумываясь, что это такое. И только когда опорожнил банку до дна, понял, что это пиво было.
А в «Спартаке» – ни-ни. Не по этому я делу. Зато отец привез из Осетии на матч Кубка чемпионов с «Наполи» графин нашей тархуновой водки, Марадоне в подарок. Захожу после игры к итальянцам в раздевалку, вижу его, вручаю зеленый напиток.
– Что это такое? – спросил Марадона.
– Попробуешь – узнаешь…
Сам я ее, правда, никогда не пробовал. Но градусов в той водке, видимо, было много, раз человек потом пошел не по тому пути.
Когда сказали, что достался «Наполи» с Марадоной – маленький столбняк у нас был. Потом готовились к нему специально, конечно. Ничего страшного – пару кассет посмотрели, кое-что вспомнил, аутотренинг использовал. Когда в тоннеле встречаешься глазами – знаешь, готов или нет. И обе игры показали, что мы были готовы.
Единственный раз за все время в «Спартаке» Романцев пошел на персональный «размен», приставив к Марадоне Василия Кулькова. И тот справился, как никто бы на его месте. Конечно, Диего – футболист такого уровня, что не позволить ему вообще ничего сделать было нереально. Были у него и удары классные, и передачи. Но в целом размен удался: ни в Неаполе, ни в Москве Марадона не забил. Только в серии послематчевых пенальти, когда у нас все забили, а у них Барони промахнулся.
И вот размышляешь – обыграли мы тогда и «Наполи», и «Реал». А ведь не было у нас никаких иностранцев. Выбирали из своих – и мозгами думали. Побеждать такие команды, оказывается, и с нашими можно было.
А вот чтобы в полуфинале обыграть «Марсель» с Папеном, Абеди Пеле, Уоддлом, нужна была соответствующая подготовка. Мы же «готовились» в Японии. Сейчас людям не объяснишь почему – в Советском Союзе другая жизнь была, и коммерческими турнирами команды себе на жизнь зарабатывали.
Вернулись – и на третий-четвертый день, в самый разгар акклиматизации, играли. И это стоило нам домашнего поражения. А ведь я видел, как сильно тот же Папен волновался. Он рядом со мной стоял, и его нервное напряжение просто физически ощущалось. Кстати, в «Спорт-Экспрессе» приятно было прочитать интервью, где он сказал: «Не помню о том матче ничего, только то, что у них был хороший вратарь». Если бы еще это выиграть помогло…
Конечно, еврокубок нам реальнее не тогда было выиграть, а в 1993-м. Когда мы проиграли в Антверпене. После поражений, даже если в них непосредственно поучаствовал арбитр, я всегда претензии сначала себе предъявляю. Выиграли – поймал, проиграли – не поймал. Пусть даже там непростые ситуации были, рикошет…
Но наш «друг» португалец Коррадо – это было нечто. Когда угловой у твоих ворот подают, мяч выносится, он уже у чужой штрафной – и тут раздается свисток, судья берет мяч и ставит его тебе на 11-метровую отметку… Я от удивления не мог собраться и вообще что-либо понять. Это то же самое, как если бы во время игры вдруг на поле вышли полицейские и забрали тебя в тюрьму.