Но вернусь к коллективу. У Вовы Быстрова была другая особенность – он на тотализаторе поиграть любил. Иногда приедет на тренировку – и сразу про ставки начинает.
– Вова, – говорю, – да ты сперва поздоровайся, елки-палки!
Так что его тоже иногда приходилось воспитывать. Сначала действовало, но потом он забывал, и надо было по новой воспитательный процесс начинать. У Быстрова – непростой характер.
Когда он решил вернуться в «Зенит», у меня шока не было. Ему предложили лучшие финансовые условия, тем более в родном Питере. Все люди разные. Я, например, не мог уйти в ЦСКА, поскольку считаю, что для спартаковца это неприемлемо. Однако не осуждаю Виктора Онопко, который туда пошел. Быстров захотел перейти в «Зенит» – почему нет?
Работа в «Зените» для меня так же исключена, как и в ЦСКА. А вот в «Локомотив» пошел бы с удовольствием. Все-таки играл там, и в этой команде для меня многое сделали.
Отношу себя к сторонникам мнения, что в «Спартаке» должны работать только спартаковские люди. И главным тренером, и его помощниками. Уверен: если бы было так, то «Спартак» не сотрясали бы скандалы.
И история с Александром Старковым не стала бы возможной. Потому что тренер внутренне должен понимать, что такое «Спартак» и чего хотят его болельщики. В другой команде – допустим, «Динамо» – Старков, не исключено, добился бы большего. Тренеру ведь, как игроку, тоже надо найти свою команду. Например, «Спартак» и «Порту» оказались моими, а «Рома» – нет. «Спартак» не был командой Старкова, но это не означает, что он плохой тренер.
Первака, который пригласил Старкова, уважаю. Но, будучи человеком, к «Спартаку» прежде тоже отношения не имевшим, Юрий Михайлович фактора «своей команды» не учел. Знаю, что со Старковым они – старые друзья, потому он и пригласил его в «Спартак». Возможно, ошибаюсь, но считаю такой подход неправильным.
Конечно, я был лишь игроком, пусть и авторитетным, пусть и капитаном. И формально не имел права вмешиваться во все эти вопросы. Но со временем, поработав с Александром Петровичем, пришел к выводу, что это не тренер для «Спартака». На мне ведь тоже как на капитане лежала ответственность за «Спартак», и мне небезразлична моя родная команда.
На мой взгляд, тренер должен быть честным по отношению к игрокам. Если ему что-то не нравится – сказать в лицо, а не плести интриги и шептаться о ком-то за глаза. В частности, это касалось меня. Я же взрослый человек, ветеран команды. Подойди и объясни один на один. Все пойму, и никуда наружу это не выйдет. Но Старков предпочитал другие пути. Не скрою, это возмущало меня гораздо больше, чем то, что он меня не ставил.
Конечно, заслуга Старкова в том, что в 2005-м заняли второе место, была. Если команда чего-то добивается, определенную роль в этом играет и тренер. Но в той ситуации думаю, что первоочередная заслуга принадлежала игрокам. Состав был хороший, но того футбола, за который болельщики любят «Спартак», мы не показывали.
Да и достижение-то было относительным. В конце 2005-го на банкете, посвященном окончанию сезона, Старков обиделся на мои слова о том, что для меня второе место – поражение. Обиделся, а потом и «подколол». После Нового года было первое собрание, по окончании которого Александр Петрович меня так по плечику похлопал и сказал с подковыркой:
– Ну что, Дима, в этом году будем первое место занимать?
– А как иначе? – отвечаю.
Но тогда-то мне и стало ясно, что те слова на банкете не остались незамеченными. Но как радоваться второму месту, если привык к другому? И даже когда по идее надо праздновать окончание сезона, не мог делать вид, что ликую. К тому же серебро было во многом связано с тем, что осенью резко сдал «Локомотив», летом уверенно лидировавший. Нам во многом повезло.
На меня Старков смотрел косо еще и потому, что значительную часть сезона-2005 я пропустил из-за травмы, которую получил в первом же туре. Мы тогда проиграли «Москве», а я вдобавок не забил пенальти, после чего вышел к журналистам в смешанную зону и сказал, что виноват в поражении. А тут еще и первая серьезная травма за всю карьеру. Лег на операцию, а потом оказалось, что она была не нужна. Осенью стал делать ударно-волновую терапию, и всего за десяток сеансов все прошло. А до этого мучился несколько месяцев…
И Старков, и владелец команды, Леонид Федун, конечно, были всем этим недовольны. Пригласили ветерана, сделали его одним из самых высокооплачиваемых в команде, а он не играет. Потом станет ясно, что на отношении ко мне сказалась и замена гендиректора – вместо Первака, который меня приглашал, пришел Шавло.
Сейчас-то у меня и с Шавло, и тем более с Федуном отличные отношения. С Леонидом Арнольдовичем первый раз пообщались в 2009-м, на открытии полей в детской спартаковской академии. Меня попросили прийти, речь сказать. Там мы нормально и поговорили.
У нас с ним не было никакого конфликта. Единственное, что мне не понравилось – это высказывание о том, что ветераны приезжают в Россию доигрывать и зарабатывать деньги. Трудно было не принять это на свой счет. То есть вчера мне был тридцать один, вчера была победа в Лиге чемпионов с Моуринью, гол в финале и еще не был ветераном – а сегодня мне тридцать два, и вдруг ветераном стал?
В команду Федун приходил дважды за год – на общем собрании ставить задачу на сезон и на банкет в конце. Считаю, что общаться с игроками все-таки надо побольше. Возможно, у него другая точка зрения…
В любом случае отношения у нас очень хорошие, открывали вместе новые поля в академии. Большое спасибо Федуну за то, что значительную часть расходов по проведению моего прощального матча «Спартак» взял на себя. Это стало для меня приятной неожиданностью.
К Федуну, чтобы поговорить с ним о Старкове, прежде чем давать интервью «Спорт-Экспрессу», не пошел, потому что не стоит напрашиваться, если человек не хочет с футболистами общаться. У Леонида Арнольдовича такого желания тогда не видел.
О том, что дал то интервью, которое положило конец моей карьере игрока, не жалею. Может, это было только к лучшему. И после нескольких лет работы в Совете Федерации все равно не стал таким политиком и дипломатом, что не позволил бы себе подобные высказывания. Повторись те события вновь – пошел бы по тому же пути.
Все почему-то полагают, что кто-то мне подсказал дать то интервью. Чего только не придумали – вплоть до того, что меня подстрекал Романцев, который хотел свалить Старкова и вернуться в «Спартак». Фантастический бред!
Хочу раз и навсегда с этими разговорами покончить. Ни один человек мне даже не намекал на такое! Сделал это исключительно по собственной инициативе. Идея пришла мне в голову за неделю до того, как пошел в «СЭ». И когда сам первый раз позвонил в редакцию, меня отговаривали, просили подумать, не горячиться. Однако мое решение было твердым. Потому что мне очень не нравилось, как играет «Спартак» со Старковым.
В день выхода интервью получил звонки от множества спартаковцев со словами поддержки. И не только от спартаковцев – скажем, поддержал меня и тогдашний капитан «Зенита» Владислав Радимов.
Когда меня убрали из команды, я был против того, чтобы кто-то лез в эту историю, будь то Титов, Калиниченко, Ковалевски или другие. Тит мне позвонил, и я просил ребят не предпринимать никаких действий в мою поддержку – чтобы не ходили ни к тренеру, ни к кому-то другому, а просто занимались своим делом и играли. Они хотели пойти, но прислушались ко мне.
С другой стороны, не понимал, за что меня убрали из команды. Пунктов в контракте о подобных санкциях не было и в помине. Более того, еще и перестали платить зарплату. Между тем на тренировках дубля на стадионе имени Нетто мне нужно было появляться каждый день, и охранники получили задание фиксировать, во сколько прихожу-ухожу. Держали, можно сказать, под прицелом: шаг влево, шаг вправо – «расстрел».
Сергей Дмитриевич сказал Мирославу Ромащенко и Валере Кечинову, тренировавшим дубль, чтобы мои занятия проходили не в общей группе, а отдельно. Но ребята, с которыми мы вместе играли в девяностых в «Спартаке», меня звали, и я тренировался с командой, хотя никто об этом не знал.
Ситуация с зарплатой закончилась неожиданно. По совершенно другому поводу мы познакомились с председателем Госдумы Борисом Вячеславовичем Грызловым, он пригласил меня поиграть в футбол, и эти игры стали регулярными. Однажды он спросил, что за сложности у меня в «Спартаке» – видимо, кто-то рассказал, поскольку сам я делать этого не хотел. Пришлось объяснить, а потом Грызлов решил позвонить главе «ЛУКОЙЛа» Вагиту Алекперову, узнать причины. После чего все было решено в считаные дни.
Была у меня возможность и уйти в другую команду. Предложения приходили и из России, и из Катара, где денег мне предлагали в разы больше, чем в «Спартаке», причем при двух- или даже трехлетнем контракте. Благодарил всех за приглашения и внимание, но идти никуда принципиально не хотел. Дал слово болельщикам, что «Спартак» станет моей последней командой – значит, обязан был его сдержать.
Мне и после прощального матча многие болельщики спартаковские говорили: «Молодец, ты мужик, что обещал, то и сделал». Отвечал: «Ребята, а как иначе? Какой смысл обещать, а потом брать свои слова обратно?»
Жалко, что Тит, оказавшись в аналогичной ситуации, поторопился и ушел в «Химки». Ему надо было чуть-чуть потерпеть: при Лаудрупе, который возглавил «Спартак» буквально через считаные дни, Егор обязательно получил бы возможность вернуться. Датчанин ведь сам был игроком такого же плана! Мы говорили с Титовым, пытался его успокоить, просил немного подождать. Но его тоже можно было понять – он играть хотел. Завелся – и решил уходить сразу. Думаю, со временем все пришли бы к тому, что вернули бы его в состав – и он играл бы до сих пор.
Закончив карьеру игрока, никак не мог предположить, что вскоре окажусь в политике и проведу там три с половиной года. Но ничуть об этом не жалею. Работа в Совете Федерации сделала меня более зрелым и разносторонним человеком, принесла огромный опыт, связи, знакомства с широким кругом известных людей. Теперь у меня есть контакты во всех регионах. Но это не поможет мне стать хорошим тренером! Тут все будет зависеть только от меня самого.