Афинянин кивнул в знак согласия, подал царю руку и, завернувшись в белый плащ, вышел. Порывистый, холодный ветер кружил по улицам сухие листья платанов.
Глава 8. Лев Спарты
Тем временем на берегах Геллеспонта тысячи людей под присмотром зодчих великого царя трудились день и ночь над созданием огромного моста. Необходимо было закончить строительство величественного сооружения до наступления холодов. На азиатском берегу закрепили два каната с якорями длиной в двадцать стадиев: один сделали финикийцы из льна, другой – египтяне из папируса. Два военных корабля отбуксировали их к европейскому берегу, провели через огромные шкивы и натянули. Для подъема канатов из воды понадобилась сила шестидесяти пар быков и двадцати пар лошадей.
Корабли, которые должны были поддерживать основание моста – платформу из связанных бревен, покрытых утрамбованным слоем земли, – подвели и установили между канатами. По завершении работ зодчие великого царя с гордостью оглядели свое творение. Но радоваться им пришлось недолго: с приходом осени подул свирепый северный ветер, и налетела страшная буря. Зодчие вскоре поняли, что совершили ошибку – мост был построен перпендикулярно направлению ветра и течению моря, и льняной канат, который был тяжелее папирусного, вымок и нарушил равновесие моста. Якоря, удерживавшие мост, сорвались, и волны за несколько часов разрушили удивительное сооружение.
Разгневанный царь приказал высечь море розгами, приговаривая:
– О горькая вода! Тебя карает великий царь за оскорбление, которое ты нанесла ему, хотя он ничем тебя не оскорбил. И никто не принесет жертв тебе, о презренная мутная соленая вода.
Зодчие были арестованы и казнены, чтобы следующие знали, как надо работать. Весной мост был выстроен заново. Количество канатов из папируса и льна увеличили до четырех, и их новое расположение позволяло равномерно распределить нагрузку. Якоря разместили так, чтобы мост стоял параллельно течению и натянутые канаты сохраняли прочность. Длина якорных канатов менялась в зависимости от силы ветра, который дул то с севера, то – по весне – с запада.
Между канатами пришвартовались триста шестьдесят трирем и пентеконтеров. На них поместили деревянные брусья, чтобы обеспечить поддержку утрамбованной земле. По обеим сторонам кораблей установили заслоны из тростника и веток, служившие ограждениями для лошадей, которые могли испугаться морской стихии.
Когда в небе над Троадой и Вифинией появились первые аисты, строительство моста было завершено, и бесчисленное войско Ксеркса двинулось в путь. Через мост прошли меды, киссии, гирканцы и ассирийцы, которых можно было узнать по коническим шлемам и тяжелым дубинкам с железными наконечниками. Следом проскакали скифы на лохматых степных лошадях. За ними шли бактрийцы с обожженной солнцем кожей, жители Пароса и индийцы с копьями из бамбука и татуировками по всему телу. Затем шли парфяне и коасмийцы с длинными ятаганами, каспийцы в тяжелых плащах из козьих шкур, согдийцы из южной пустыни, курчавые эфиопы, облаченные в шкуры леопардов и львов, вооруженные длинными копьями, арабы в широких накидках верхом на верблюдах; и еще: ливийцы, каппадокийцы, фригийцы, мисийцы, фракийцы, моссинойки, египтяне, пафлагонцы, колхи.
Шествие продолжалось несколько дней, и наконец подошла очередь Бессмертных, личной охраны Ксеркса. Это была армия из десяти тысяч человек, одетых в длинные туники с бахромой по краям. Их руки украшали золотые и серебряные браслеты. Воины были вооружены длинными луками и имели при себе изящные колчаны, наполненные стрелами. Бессмертные были цветом царской армии: высокие, мужественные, преданные правителю до последней капли крови. Великий царь восседал на черном деревянном престоле и наблюдал за этим зрелищем, даже он сам не до конца понимал, сколько разных народов проживает в его огромной империи.
На европейском побережье собралась толпа местных крестьян и пастухов, желающих стать свидетелями невероятного зрелища. В то же время из портов Ионии и Финикии приплывали корабли, вливаясь в огромный флот, который был призван поддерживать и снабжать припасами сухопутные войска.
Люди на берегу наблюдали, как мимо проплывают корабли из Тира, Сидона, Библоса, Иоппы и Аскалона. Величественные корабли из Галикарнаса, Книда, Смирны, Самоса, Хиоса, Кипра и Фокеи с длинными рострами шли с распущенными парусами, развевающимися флагами и знаменами. Штандарты флотоводцев были подняты на кормовых мачтах.
Первые слухи о происходящем вскоре достигли царей Леонида и Леотихида. Они немедленно привели армию Пелопоннеса в состояние боевой готовности и начали собирать несколько боевых подразделений возле Коринфского перешейка. В это же время из портов Пирея, Эгины и даже Коринфа стали прибывать военные суда, которым было приказано остановить флот великого царя.
С палубы флагманского корабля Фемистокл созерцал новую превосходную эскадру. Под крики приказов, шум и гвалт подняли якоря. Барабанная дробь задавала темп сотням гребцов на нижних палубах. Одна за другой из гавани выходили величественные триеры – гордость афинского кораблестроения. Низкая осадка помогала им избегать залпов вражеских метательных орудий, а обтекаемая форма позволяла наиболее эффективно использовать силу ветра и работу гребцов. Остроконечные носы кораблей крепились болтами к основному бимсу, что позволяло пробить борт вражеского корабля без ущерба для своего. Словом, инженеры Фемистокла создали мощнейшие машины, уничтожение которых было непростой задачей для противника.
Команды тренировались летом и осенью до тех пор, пока позволяла погода. Воины научились самым смелым и рискованным маневрам, а гребцы стерли ладони и надорвали спины от усталости, но в итоге тысячи рук научились грести в полной гармонии и слаженно выполнять приказы старшин.
В Спарте состоялась встреча царей с эфорами и старейшинами, в ходе которой был одобрен план дальнейших действий. Собрание сочло неблагоразумным рисковать всей спартанской армией вне Пелопоннеса. Они постановили отправить в Фермопилы лишь один отряд: царю Леониду позволили взять с собой триста воинов. Как ни пытался он переубедить членов собрания, ему не разрешили взять ни одного лишнего человека. Царь Леотихид склонялся, скорее, к мнению старейшин и эфоров и не поддержал Леонида.
Эфоры очень ответственно подошли к формированию отряда из трехсот спартанских воинов, которым предстояло отправиться в Фермопилы с царем Леонидом. Среди них были и члены двенадцатой сисситии третьего отряда: Агиас, Бритос, Клеандрид, Кресил и прочие молодые воины. Все они с энтузиазмом откликнулись на призыв, ведь это давало им возможность встретиться с врагом лицом к лицу. Они даже не задумывались о том, что вероятность уцелеть в сражении с несметной армией великого царя была ничтожно мала.
За доблесть и богатый опыт Аристархос получил звание помощника царя, благодаря чему отец и сын попали в один отряд, отправлявшийся на север.
Жители Тайгета узнали о грядущем призыве в армию. Всем стало окончательно ясно, что это не пустые слухи: война началась, надо готовиться к отъезду. Вскоре на гору поднялся глашатай и объявил, что все взрослые илоты зачисляются на военную службу. Талосу пришлось попрощаться с матерью и спуститься с горы вместе с товарищами.
В городе спартанские воины выбирали помощников и носильщиков. Талос был уверен, что из-за его недостатка он никуда не поедет: ни один воин не выберет хромого илота в помощники.
Их привели на площадь у Медного дома и расставили в три шеренги. Воины выстроились перед ними и в порядке старшинства выходили вперед, чтобы пройти между илотами, выбирая слугу или оруженосца. Наконец настала очередь молодых воинов. Талос оцепенел, увидев, как из рядов выходит Бритос и пересекает площадь. Бритос узнал его и одарил насмешливым взглядом, от которого у Талоса застыла кровь в жилах. Бритос обратился к офицеру и сказал:
– Я выбираю этого.
– Но, Бритос, – сказал офицер и подошел к нему. – Ты уверен? Разве не видишь, что он хромой? Пусть служит носильщиком, так от него будет больше пользы. Для личного помощника он не подходит.
– Не беспокойся, – ответил Бритос, – этот вполне подходит, я хорошо его знаю.
И Талос снова оказался в центре событий после нескольких лет относительно спокойной, хотя и безрадостной жизни. Он, погрузившись в раздумья, направился к лагерю, разбитому недалеко от города. Талос думал об Антинее, которую не видел много лет и которую, возможно, никогда больше не увидит. Думал о матери, еще надеющейся, что сын вернется домой на гору Тайгет. Вспоминал он и о дедушке Критолаосе, похороненном в могиле под дубовыми ветвями на краю леса. И о бедном Криосе… Все позади.
Его вырвали из привычной жизни, разлучили с домом, с народом и с матерью. Он остался совершенно один во власти жестокого врага. Но Талос решил не впадать в отчаяние и сохранять силу духа. Теперь главное – выжить. Если вокруг говорили правду, то новому хозяину придется нелегко. Отъезд прошел без особых происшествий, и Талос видел Бритоса всего пару раз – когда ходил в общую столовую, чтобы получить снаряжение, и когда Бритос пришел в лагерь, чтобы распорядиться об отъезде. Талос в это время прикреплял новые ремешки к внутренней части щита. Бритос вошел, снял доспехи и отложил в сторону, затем сел на стул.
– Все ли готово? – спросил он, не глядя на Талоса.
– Да, господин, все готово; я заменил кожаные ремни на щите, потому что старые износились. Щит должен хорошо прилегать к руке.
Бритос посмотрел на него с любопытством:
– Для пастуха, который никогда не спускался с горы, ты много знаешь.
– Наши старики научили меня всему, что нужно знать, чтобы выполнять эту работу.
– Должно быть, ваши старики научили тебя и другим вещам, – продолжил Бритос, по-прежнему пристально глядя на него. – Ты знаешь, что я имею в виду. Я все помню, хотя прошло много лет. Ты, полагаю, тоже помнишь.
– Да, господин, – сухо ответил Талос, продолжая работать, – я все помню.