После слов царя воцарилось тягостное молчание. Затем медленно, одна группа за другой, воины покинули строй и начали готовиться к отходу. Царь Леонид вернулся в палатку и, обессиленный, упал на скамью. Вошел Аристархос.
– О царь, – обратился он к Леониду твердым голосом, – мы будем сражаться вместе с тобой до последней капли крови. Наши воины не боятся смерти.
– Я благодарен тебе, – ответил царь. – Я никогда не сомневался в твоей храбрости и в доблести наших воинов. А теперь иди, мы должны приготовиться к роковому часу.
Он сел и достал из сундука кожаный свиток, предназначенный для посланий. Затем он позвал часового и отдал ему приказ. Вскоре в палатку вошел Бритос со своим другом Агиасом; оба были вооружены и отдали царю честь. Леонид кивком приказал им сесть, затем сказал:
– Проход потерян. Жить нам осталось несколько часов. Но старейшины, эфоры и царь Леотихид должны получить это послание. Такова моя воля. – Он указал на кожаный свиток на столе. – Это важное поручение я могу доверить только таким доблестным воинам, как вы. Вы сильные и умные молодые люди, которые смогут преодолеть все опасности, подстерегающие вас на пути в Спарту. К тому же вы были членами криптии. Лучших людей для этой миссии мне не найти. Помните: послание надо вручить лично эфорам в присутствии царя Леотихида.
Бритос побледнел:
– Но, царь, как можешь ты приказать нам бросить тебя? Позволь мне спросить, разве в Спарте не узнают о падении Фермопил от наших союзников, которые прямо сейчас возвращаются домой? Мы пошли за тобой, чтобы ни при каких обстоятельствах не бросать тебя. – Бритос замолчал в растерянности. – Или, быть может, мой отец Аристархос, ослепленный любовью ко мне…
Царь Леонид вскочил и прервал его гневным голосом.
– Как ты смеешь! – воскликнул он. – Как ты смеешь клеветать на честь отца? Он и не ведает, что я тебя позвал. Я ни слова не сказал ему, потому что твердо знаю, что он был бы против. Довольно. Вы получили приказ своего царя, выполняйте его!
Он сел и нервным движением руки поправил плащ на коленях.
– О наш царь… – набрался храбрости Бритос. – Если есть хоть малейшая надежда на то, что ты передумаешь, умоляю тебя, пошли с Агиасом другого воина. Мой отец умрет вместе с вами, и я хочу быть рядом с ним в эту роковую минуту.
Лицо царя исказила ярость. Он встал, подошел к молодому воину и положил руку на его плечо.
– Неужели твой царь мог не подумать об этом? Бритос, наша родина выстоит только в том случае, если ее сыновья продолжат выполнять свой долг и не будут ставить личные интересы выше интересов народа. Наш долг – остаться и умереть, если этого пожелают боги, твой – спастись и доставить мое послание. Возьми с собой своего илота. Твой отец обратил мое внимание на него: несмотря на хромую ногу, он ловок и силен. Он пригодится тебе в дороге. А теперь ступайте, времени осталось мало.
Юноши простились с царем и покинули палатку. Вскоре Талос привел двух коней и мула. Все было готово к отъезду. Аристархос понял, что происходит, и побежал к центру лагеря, где он выстраивал в ряды спартанцев и феспийцев, которые отказались уезжать.
– Царь хочет, чтобы мы отправились в Спарту с посланием, – сказал Бритос. – Мне не удалось разубедить его. Я покидаю тебя со скорбью в сердце, отец.
Аристархос посмотрел на сына, глаза его туманились слезами.
– Если таков приказ царя, значит так и должно быть. Не думай обо мне, сынок. Любой воин мечтает о такой смерти. – Его голос слегка дрогнул. – Передай матери, что сердце Аристархоса до последнего часа неизменно пребывало в любви к ней.
Долгим взглядом он посмотрел на Талоса, ожидавшего в стороне на муле. Взор Аристархоса был преисполнен глубокой и мучительной тоски, как в тот далекий день в долине. Затем воин покрыл голову шлемом с гребнем и пошел на свое место в строю.
Солнце стояло высоко в небе, когда царь Леонид вышел из палатки, собрав в пучок свои длинные волосы медного цвета и надев шлем. Илот подал ему копье и щит, и царь занял место на передовой линии правого крыла. Аристархос тем временем давал распоряжения подразделениям. Они собирались молниеносно броситься в атаку, чтобы нанести врагу наибольший ущерб.
Вскоре в ущелье показались персы, и по сигналу царя заиграли флейты. Ровная навязчивая музыка разнеслась по долине, по которой эхом раздавались тяжелые шаги персидских воинов. Леонид поднял копье, и небольшая армия ринулась в последний бой. Подойдя вплотную к врагу, спартанцы опустили копья и бросились в атаку. Царь с силой бушующей стихии повергал каждого, кто вставал у него на пути. Рядом с ним возвышался Аристархос, который наносил удары во все стороны, чтобы отбить врагов. Его щит с драконом, словно бронзовая скала, вздымался всякий раз, когда персы пытались нанести Леониду удар сбоку. Каждая попытка персов обойти спартанцев кончалась тем, что греки быстро возвращались к узкому проходу, а затем разворачивались и снова яростно бросались в бой. Казалось, что в их телах пылает неукротимый огонь. Ксеркс наблюдал за этой сценой, сидя на троне и бледнея, а Демарат стоял рядом с ним со сжатыми челюстями и опущенным взглядом.
Эта страшная круговерть возникала еще не раз, но персам так и не удалось справиться с быстрыми и неожиданными передвижениями малого войска. Однако в какой-то момент силы спартанцев иссякли, они начали медленно отступать, и вал персидской орды накрыл их. Вдруг правую руку Аристархоса пронзила стрела, и он выронил меч. Его место сразу занял другой воин, но персидская сабля успела вонзиться в незащищенный бок Леонида. Лицо царя исказилось от боли, но рука продолжала сеять смерть, пока силы не оставили его. Изнемогший, весь в крови, Леонид упал на спину, и его тотчас же окружило множество врагов, чтобы добить его и забрать тело царя. И тогда Аристархос, вырвав стрелу из своей руки, схватил двуручный щит и в мощном порыве бросился на персов, одолел их и вызволил Леонида. Все воины Спарты сплотились вокруг павшего царя, и разгорелась неистовая схватка. Вдруг позади раздался крик, исполненный дикой ярости – это отряд персов спускался с перевала Анопея.
Аристархос отдал приказ об отступлении к холму, слева от перевала. Там воины построились квадратом, изготовившись к последнему сражению. Отряды персов метнулись на них со всех сторон, но воины Спарты, хотя и были на грани изнеможения, продолжали исступленно отбиваться мечами. Те, у кого не было оружия, бились голыми руками и кусали врагов. Наконец, не желая более терять понапрасну воинов, офицеры великого царя отозвали пехоту и вывели вперед лучников. Невзирая на бесчисленные раны, уцелевшие спартанцы подняли щиты, чтобы защитить своего умирающего царя. Один за другим они пали на землю, пропитанную их кровью.
Глава 9. Тот, кто струсил
Бритос и Агиас мчались без устали день и ночь, лишь изредка останавливаясь для отдыха и подкрепления сил; при этом один из них всегда бодрствовал, стоя на страже. Талос молча ехал на осле вслед за ними на расстоянии тридцати шагов. Вокруг царило полное смятение: охваченные ужасом жители центральной Греции покидали свои дома и бежали в горы, прихватив домашнюю утварь. Те, кто был не в состоянии бежать, оставались дома и готовились к худшему. В первый день они миновали Орхоменос и Коронию, а к вечеру прибыли в Феспию. В этот небольшой город из Фермопил не вернулись семьсот воинов. Всюду разносились пронзительные вопли женщин и детей, узнавших о гибели своих мужей и отцов. Старики блуждали по пыльным улицам в совершенной растерянности, словно одурманенные ужасной трагедией. Некоторые сидели у ворот храмов и взывали к смерти. Когда Бритос с Агиасом приблизились к городским воротам, навстречу им вышел сгорбленный старец, почти лишенный зрения. Волосы его были спутаны, борода космата. Он взглянул на Бритоса заплаканными глазами, красными от пролитых слез.
– Кто вы? – спросил он с дрожью в голосе.
– Мы из Фокиды, – тут же ответил Бритос. – Мы прибыли с Анопеи. Кто ты, старик, и что тебе нужно?
– Меня зовут Диадромос, я отец Демофила, командующего наших воинов. Он подчиняется царю Леониду. Скажи, это правда, что никому не удалось спастись, что все погибли?
– К сожалению, это правда, – ответил Бритос. – Они не захотели бросать поле битвы… Они погибли смертью героев.
– Но вы… – продолжил старик дрожащим голосом. – Но вы не фокейцы, я узнаю ваш акцент… Вы лаконцы, спартанцы… – (Бритос вздрогнул.) – Вы спартанцы, – повторил старик, – почему вы здесь? Вы сбежали, вы бросили товарищей…
Бритос подал знак Агиасу и Талосу и пустил коня галопом по улицам опустевшего города. Старик упал на колени и зарыдал.
– Вы бросили их… – бормотал он, – вы бросили их…
Выехав из города, они пустили лошадей шагом. Уже совсем стемнело, и лишь бледное сияние молодого месяца прорезывалось сквозь ветви оливковых деревьев. Агиас посмотрел на своего спутника: Бритос ехал молча, склонив голову на грудь. Через некоторое время Агиас не выдержал и прервал тревожное молчание.
– Довольно, – выпалил он, – довольно, Бритос. Нам поручили тягостное задание, но кто-то должен был его выполнить. Мы исполняем свой долг, и он оказался гораздо тяжелее долга наших товарищей, погибших смертью доблестных воинов, сражаясь бок о бок с царем Леонидом. Их имена будут воспеты поэтами, а наши имена забудут или заклеймят бесчестьем. Но разве это веская причина для неповиновения царю?
– Ты слышал, что сказал старик? – сурово спросил Бритос. – Ты слышал, Агиас? Он оплакивал сына, погибшего вместе с нашими воинами, и принял нас за трусов. Трусов, которые испугались и убежали с поля боя. Мы теперь должны лгать, прятаться, как трусы…
– Послушай, – продолжил Агиас, – это послание, скорее всего, содержит сведения чрезвычайной важности. В нем не только известие о поражении при Фермопилах. Если царь Леонид дал нам столь тяжкое поручение, значит он хотел донести до Спарты, эфоров и царя Леотихида нечто поистине важное. Я не могу объяснить это иначе. Ты верно сказал: наши союзники из Пелопоннеса, несомненно, сообщат городу о потере Фермопил раньше нас.