– Довольно, Лахгал! – воскликнул Клейдемос и взялся руками за голову.
Но Лахгал продолжил. Его голос не дрожал. Это был глубокий и мрачный голос, голос сильнейшей боли.
– Итак, пути назад нет. Не обращай внимания на меня, прочти послание сейчас же. Если я должен умереть, я умру. Сегодня и завтра, как подобает преданному рабу, я буду сопровождать тебя, а потом я просто не проснусь… ты даже не заметишь. Только прошу, не оставляй мое тело на съедение шакалам, похорони меня, как свободного человека, как… друга, которого ты любил. Иначе моя тень будет печально скитаться по ледяным берегам Ахерона, как бывает с душами людей, чьи тела не были преданы обряду погребения.
Клейдемос положил руку ему на голову:
– Я не убью тебя, Лахгал, и не заставлю наложить на себя руки.
Он достал из сумки запечатанный свиток и обернул вокруг скифали так, чтобы можно было прочитать послание царя.
Слуга, которого я послал с тобой, выполнил свою задачу. Теперь ты знаешь обратный путь. Ты вернешься один, ибо свидетелей твоего путешествия в Азию быть не должно. Ты также уничтожишь это послание.
– Не зря ты боялся, Лахгал, – сказал он и бросил свиток в ручей, – царь приказал убить тебя.
Стены Келайная возвышались на фоне голубого неба. На вершинах городских башен гнездились аисты. Широко раскинув неподвижные крылья по ветру плоскогорья, огромные птицы парили в потоке воздуха, неспешно кружась над городом. С холма спускалась серебристая лента реки Большой Мендерес. По преданию, ее исток находился где-то в городе, в темной пещере, где некогда жили нимфы и сатиры. Вокруг нее рос тополиный лес, полный певчих птиц.
– Мы приехали, – сказал Клейдемос Лахгалу. – В городе нас ждет посланник великого царя, сатрап Артабаз.
– Все верно, – ответил юноша. – Там, на скале, находится летняя резиденция великого царя, в ней и живет сатрап.
Они подошли к южным воротам, охраняемым двумя фригийскими лучниками. Клейдемос передал Лахгалу табличку с печатью, тот вручил ее одному из лучников и сказал на своем родном языке:
– Отнеси эту табличку сатрапу Артабазу и передай ему, что благородный Клейдемос из Спарты, сын Аристархоса Клеоменида, ожидает приема.
Лахгалу пришлось дважды повторять длинное и трудное имя Клейдемоса, пока лучник не запомнил его и наконец удалился.
– Расскажи об этом городе и об этих краях, – попросил Лахгала Клейдемос. Он уселся на каменную скамью у городской стены и вытянул онемевшие от ночной сырости ноги.
– Мне мало что известно, – ответил Лахгал. – Я слышал, что это последний фригийский город на востоке. За теми горами, – он указал на голубоватую горную цепь, которая пересекала плоскогорье на расстоянии двух дней пути, – начинается Ликаония. Это опасные земли, которые кишат жестокими разбойниками. Даже солдатам великого царя не удается усмирить их. После шести дней пути ты попадешь из Ликаонии к подножию горы Тавр. Эту неприступную горную цепь можно обогнуть лишь одной дорогой – столь узкой, что два быка, запряженных в одно ярмо, не смогут пройти по ней. От этой горы, следуя через местность, именуемую Киликией, можно добраться до моря за трое суток. На востоке Киликия граничит с еще одним высоким горным хребтом, который местные жители называют Саманом. Далее простирается Сирия – моя родина. Про этот город я могу лишь сказать, что река Большой Мендерес протекает через дивный сад, в котором, говорят, растут всевозможные растения и обитают дикие звери. Персы называют его на своем языке «пайридаеза», а греки – «парадейсос». Когда великий царь живет в летнем дворце на скале, он охотится в этом саду со своими вельможами. Через город протекает еще одна река, поменьше Большого Мендереса. Жители называют ее Марсуас, а вы, греки, Марсиас. Ее название, вероятно, происходит от того, что на ее берегах сатир Марсий дерзнул вызвать Аполлона на музыкальное состязание, но проиграл. С него заживо содрали шкуру и повесили в пещере с источником. Если хочешь, мы можем посмотреть на нее. Но мне кажется, что это всего лишь шкура козла, которого когда-то давным-давно принесли в жертву одному из местных богов.
– Мне нравятся твои истории, – сказал Клейдемос, – они напоминают мне рассказы моего деда Критолаоса, которые я частенько слушал в детстве. Сейчас я вспомнил, что он мне рассказывал историю о сатире, с которого бог Аполлон заживо содрал кожу. Мне и в голову не могло прийти, что однажды я увижу место, где эта история появилась на свет.
Клейдемос окинул взглядом огромную равнину, простиравшуюся под городскими стенами. Солнце, уже высоко поднявшееся над горизонтом, ярко освещало реку Большой Мендерес. Прибежал фригийский лучник и сказал:
– Наш господин, сатрап Артабаз, ожидает тебя. Следуй за мной, я проведу тебя во дворец.
Клейдемос с Лахгалом шли за ним и все дальше углублялись в городские улицы, на которых уже толпился народ. Мужчины и женщины, облаченные в диковинные одежды, с любопытством смотрели на чужеземцев. Дети бежали за ними, дергали за одежду и пытались продать им скромный товар, который они хранили в корзинах и мешках. Лучник отгонял их, прикрикивая и грозя луком, а дети визжали и разбегались, но вскоре опять всей гурьбой наваливались на небольшую группу, которая стремительно шла к центру города.
Акрополь высился впереди. Он стоял на холме, обнесенном стеной и покрытом зеленью многочисленных тополей, особенно пышно росших у берегов небольшой речки. По всей видимости, это и была река Марсиас. Весело смеясь и радостно крича, дети побежали к реке, побросали одежду, корзинки, мешки и прыгнули в воду. Тем временем взрослые поднялись ко дворцу и вскоре были допущены в атриум. Клейдемоса отвели в ванную, помыли, одели и наконец привели к Артабазу. Сатрап восседал на груде подушек. Увидев гостя, он встал и подошел к Клейдемосу.
– Приветствую тебя, о спартанский гость, – сказал он по-гречески. – Мы рады видеть тебя в этом доме. Надеюсь, благородный Павсаний пребывает в добром здравии.
– Он здравствовал, когда я отправлялся из Византия два с лишним месяца тому назад, – ответил Клейдемос с поклоном. – Сейчас, однако, он находится в Спарте.
– В Спарте? – переспросил сатрап с удивленным и недовольным видом. – Я полагал, что он не покинул Византий. Присядь, ты, наверное, устал, – добавил он и указал на мягкую подушку из шерсти, лежавшую на голубом ковре. Клейдемос не без труда принял неудобную позу, расправляя между ногами персидский плащ.
– В Спарте могли возникнуть подозрения, и царь не хочет способствовать распространению опасных слухов. Он убежден в том, что доказательств против него быть не может, что ему попросту завидуют. Его образ жизни в Византийской империи несколько отличался от спартанских обычаев и мог дать эфорам и старейшинам повод вызвать его. Они боятся чрезмерного усиления власти царей и ищут повода, чтобы оклеветать Павсания. Царь, однако, уверяет, что скоро освободится от текущих дел и вернется в Византий, где я смогу передать ему твои слова… или слова великого царя.
Артабаз выслушал Клейдемоса, приглаживая седые усы, затем сказал:
– Великий царь передает Павсанию: «Приветствую тебя. Свидетельство твоей дружбы глубоко тронуло нас. Ты освободил многих дорогих нашему сердцу людей, бывших в плену у твоих воинов. Мы готовы считать тебя союзником во всем и обещаем оказать любую помощь, будь то деньгами или иным способом. Что касается просьбы о женитьбе на одной из наших дочерей – мы согласны и ждем от тебя вестей о дальнейших действиях. Впредь ты будешь передавать свои послания сатрапу города Даскилейон в провинции Кария. Твои посланники смогут легко добраться туда из Византия».
Клейдемос ответил:
– Я запомнил твои слова и передам их в том виде, в каком ты их произнес.
– Очень хорошо, – сказал сатрап, – но скажи, как намеревается действовать Павсаний?
– В первую очередь, – ответил Клейдемос, – он должен избавиться от всех подозрений эфоров и старейшин. Эти органы власти относятся к нему с недоверием, потому что победа при Платеях подарила ему огромный успех.
Клейдемос увидел на лице Артабаза легкое, но заметное раздражение и понял, что не стоило затрагивать эту тему. Он тут же продолжил:
– Павсаний управляет флотом Пелопоннеса и войсками, охраняющими проливы, а также выполняет функции регента при юном царе Плейстархе, сыне Леонида. Как правило, эфоры и старейшины провоцируют конфликты между царями, чтобы усилить их соперничество и укрепить свою власть. Сейчас же Павсаний, по сути, принимает все решения самостоятельно. В своих руках он сосредоточил огромную власть, и одного этого достаточно для возникновения подозрений и недоверия. Очевидно, эфоры и старейшины просто пытаются найти предлог для предъявления обвинения. Мне, по крайней мере, так кажется. Павсаний производит впечатление уверенного в себе человека, и он может рассчитывать на поддержку равных: воины восхищаются его умом и воинской доблестью. Поскольку именно цари ведут их в бой, равные обычно испытывают больше доверия к ним, нежели к советникам и старейшинам.
Клейдемос говорил, а Артабаз расхаживал взад-вперед по залу. Вдруг он остановился и обратился к собеседнику:
– Необходимо действовать как можно быстрее. Сейчас наш союзник находится в зените власти, но, если Павсания в чем-либо обвинят или отстранят от командования армией, нам придется поменять планы. Как тебе известно, в Афинах сложилась весьма непростая ситуация. – (Клейдемос ничего не знал об этом, но кивнул в знак согласия.) – Афинского флотоводца Фемистокла, который разбил наш флот при Саламине, прогнали из родного города. Сейчас он в изгнании. – (На лице Клейдемоса едва не отразилось сильнейшее удивление, но он успел совладать с собой.) – Возможно, желание отомстить неблагодарной родине когда-нибудь побудит Фемистокла стать нашим союзником. Сюда ты ехал без особой спешки, потому что знал, что Павсаний вернется в Византий к началу осени. Однако на обратном пути тебе придется поспешить. Если Павсанию удастся вернуться раньше, ты будешь ждать его в Византии, чтобы немедленно передать мои слова. Потом ты сразу свяжешься с сатрапом в Даскилейоне. Позаботься о том, чтобы ни одна душа не знала о твоем путешествии. Ты прибыл со слугой. Мы не можем рисковать тем, что он проговорится и поставит весь план п